Ночь сурка

– Была и есть. Зорянка. Спасибо, что приехали, Федор. Я, признаться, сомневался. – Он встал с кресла, на цыпочках подошел к двери и распахнул ее настежь. Выглянул, убедился, что в коридоре никого нет. Пробормотал: – Никогда не знаешь… Кузнецов сказал, пришлю толкового парня, бывшего оперативника. Можешь ему довериться. Сегодня поговорить не получится, давайте завтра с утреца. А сейчас поужинаем, обзнакомимся, посидим у камина.

– Хорошо, Леонард Константинович. Что вы скажете своим?

– Что ты посредник в сделке, хотят, мол, купить две мои работы… а у тебя связи, ты надежная фигура. Без имен. Напускай туману, у нас любят теории заговора. В смысле, сплетни… хлебом не корми. Как там Леня Кузнецов? Он рассказывал, как мы познакомились?

– Без деталей.

– Мою жену Лиду сбила на машине какая-то пьяная сволочь, два с половиной года назад, двадцатого августа… как сейчас помню. Позвонили мне, так и так. Нужно приехать в морг при городской больнице… а я ничего не соображаю! Вел дело Кузнецов, виновного так и не нашли. Лида… мы хорошо жили, а тут вдруг такое. Я не мог поверить, что вот так запросто можно лишить человека жизни… запил, как водится. Марго – четвертая. Вы уже познакомились?

– Меня представили. Это ваши друзья?

– Миша Барский – мой ученик, способный художник, парень хороший, но какой-то… все не в радость, все не так, мечется, а чего хочет – самому неведомо. Ему бы в пустынь, чтобы никого кругом, и жить в пещере. Рисовать мамонтов. Привез какую-то безмозглую диву, цапаются все время. Ну, да у него вечно проблемы с женщинами, мягкий очень, они ему на голову садятся. Дима – мой бездарный сын, с очередной девушкой Наташей. Шалопай! А она хороша… особенно по утрам. – Он ухмыльнулся. – Сам увидишь. Подруга Марго Елена – ядовитая особа, но забавная, стихи читает и поет под гитару. Иван Денисенко…

– Ивана я знаю.

– Прекрасный мастер, но депрессивный, хотя по виду не скажешь. Еще Лиза и Паша, служба, так сказать, почти члены семьи. Теперь ты… философа у нас еще не было. Добро пожаловать! Ничего, что я на «ты»?

Федор кивнул.

– Я тут немного расклеился, накатило… Хорошо, что приехал. Места здесь сказочные. Я люблю, а они носы воротят, им город подавай. Всякие россказни ходят…

– Россказни?

– Да болтают всякое, места тут необжитые, старики вымирают, новые не приживаются. Это прамир, Федор. Кусок древнего мира, который дожил до наших дней. Тут такие реликты сохранились… не поверишь! Гигантские папоротники, хвощи! А сосны! Каменные бабы стоят под холмами, говорят, сторожат от чужих. Скифские, пять тысяч лет. Марго, дуреха, их боится. Что с них взять, городские, от чистого воздуха в обморок падают. Я-то думал, на лыжах пойдем, в лес, костерок… как в добрые старые времена. Мясцо пожарим, да на морозе горяченькое, с пылу с жару под водочку… Куда там! Сидят по норам, пьют. Вылакали весь погреб. Я Паше приказал: не давать! Энзэ на праздник. Пусть в поселок едут. Ну, ради тебя распечатаем, так и быть. Скучно мне, понимаешь? Силы есть, замыслы, а люди вокруг не те! Единомышленников нет, я как мамонт, понимаешь? Тоже реликт. Вроде хвоща или каменной бабы, потому и прижился тут. Суетные людишки, поговорить не с кем. Надоели. Одна радость – журналист Андрей, книгу пишет про меня. И Нора, любимая девочка. – Собака, заслышав свое имя, испустила протяжный вздох и замолотила хвостом. – Хорошая девочка, умница! – Рубан погладил ее по голове. – Книга! Какая там книга! Ему в блогах только писать на их новоязе… «алень», «иксперд», «превед медвед»… Что это, Федя? Вывернутое чувство юмора или элементарная безграмотность, прикрытая фиговым листком оригинальности? – Федор улыбнулся, вспомнив своих учней. – Но парень хороший, без вывертов. А эти недоделанные гении уже вот где! – Он резанул себя ребром ладони по горлу. – Достали. – Он помолчал немного и сказал: – Ладно, ты меня, старика, не слушай. Разнюнился… самому противно. Хорошо, что приехал. Пойдем на лыжах завтра?

Не успел Федор ответить, как в дверь постучали, и вошла тонкая высокая, сильно накрашенная женщина в длинном черном открытом платье; короткие белые волосы ее стояли торчком, тяжелые серебряные серьги с кораллами мели голые плечи. Федор встал.

– Моя любимая жена и верная подруга Марго! – объявил Рубан. – Ручку, королева! – Он схватил руку жены, прижался губами. – Красотка, правда? Дорогая, это мой старинный приятель Федор Алексеев.

Федор улыбнулся:

– Наслышан. Очень приятно. Мой друг Леша Добродеев много рассказывал о вас.

– Лешка? Представляю себе! – фыркнула Марго. – Пошли, господа! Все ждут.

И они пошли…

Глава 4

В доме мертвеца…

Рубана встретили аплодисментами, стоя. Он махнул рукой – полно, но заметно было, что доволен. Поместился во главе стола; глянул царственно. Гости потянулись к столу, стали шумно рассаживаться. Марго уселась напротив супруга, через стол.

Рубан постучал ножом по бокалу.

– Тишина, друзья! Прекрасный вечер, Новый год, первозданная природа… жить да радоваться. Гости в доме, огонь в камине, стол накрыт… больше и желать нечего! Спасибо, что уважили старика. Вот, новый гость пожаловал, философ! Федор Алексеев, профессор философии. Расскажет про смысл жизни. Расскажешь, Федор?

Федор улыбнулся:

– Расскажу.

– А давайте лучше диспут, – сказал Миша. – Или семинар. И чтоб оценки обязательно.

– Согласна! – воскликнула Зоя. – Хочу про смысл жизни!

– Твоей? – уронил Миша.

– Ты думаешь, в твоей больше смысла, чем в моей? – парировала Зоя.

Рубан снова постучал ножом по бокалу.

– Вы не подеритесь, ребята, у вас же медовый месяц, как я понял. Смысла вообще нет ни в чем, кроме творчества и любви. Федор, согласен?

– Согласен, Леонард Константинович.

– Браво! – захлопала в ладоши Елена. – Я всегда догадывалась.

– Насчет творчества согласен, – сказал Иван. – А любовь – допинг для творчества, а не смысл жизни.

– Допинг? Любовь, по-твоему, допинг? – взвилась Марго. – Да ради любви идут на подвиг!

– Или на подлость, – добавила Елена.

– Значит, любовь – допинг для подвига, только и всего, – подытожил Иван. – Или для подлости. Допинг, а не смысл! Приправа.

– Виагра! – хихикнул Дим.

– Ладно, господа. Кому для подвига, кому для подлости, зависит от мировоззрения и нравственности персонажа, – сказал Рубан. – Насчет виагры – хорошо сказано, сынок. А о какой любви, собственно, речь? К человеку или к чему другому? К деньгам, к славе, а? Миша, как по-твоему?

– У меня творчество не связано ни с чем, кроме моей фантазии и моего эго. Любовь, страсть, восторг… не мое. Тем более виагра.

– Ну и зря, – заметила Зоя.

– Однако в жены мы выбираем красивых женщин, а не первых попавшихся, – вмешался Иван.

Миша пожал плечами:

– Эффектных, я бы сказал. С кем не стыдно показаться на люди.

– Неудивительно, что ты не женат! – фыркнула Зоя. – Что, Мишенька, не идет никто?

– Зато ты нарасхват! – съязвила Марго. – Сколько раз замужем? И каждый раз приличный куш при разводе.

– Ты вроде тоже не первая, – сказала Зоя. – Какая по счету? Пятая?

Рубан сиял, переводя взгляд с одной на другую – перепалка доставляла ему живейшее удовольствие.

– Девочки, брэк! – сказал он наконец, снова постучав по бокалу. – Федор, что вы о них скажете как философ?