– Леонид Максимович сказал, у вас проблемы.
Рубан почесал седую щетину и сказал:
– Что-то творится вокруг меня в последнее время… возня какая-то. Уговаривал себя, что старческие фантазии, плюнуть и растереть, а потом спать перестал. Мы, художники, животные внушаемые. Лежу, думаю, прислушиваюсь, и такая тревога охватывает… и давление прыгает. Понимаешь, Федор, самый смелый, самоуверенный и успешный человек, которому море по колено, вдруг начинает чувствовать нечто вокруг себя… пугающие ночные телефонные звонки, исчезают вещи, какие-то люди все время попадаются на глаза, какой-то тип торчит около дома, и он уже не знает, то ли галлюцинации и крыша едет, то ли действительно. А потом начинают приходить письма, и этот, самый успешный, сильный, умный и так далее, сдувается, ему становится страшно, он забивается в норку и по нескольку раз проверяет, заперта ли дверь на ночь. Даже говорить неловко, ей-богу, и, главное, кому это нужно? Врагов нет, соперников тоже… кто?
– Письма?
– Письма. С угрозами.
– Можно взглянуть?
– Возьми в верхнем ящике секретера. Лежат сверху. Два письма.
Федор выдвинул верхний ящик, посмотрел и сказал:
– Здесь ничего нет, Леонард Константинович.
– Как нет? Посмотри еще, может, не наверху, а под альбомом.
– Альбом вижу, еще пара блокнотов, пачка, видимо, счетов… писем нет.
– Куда же я их дел? – Рубан сполз с дивана, подошел, уставился в ящик. Схватил альбом, блокноты…
– Когда вы видели их в последний раз?
– Ну… несколько дней назад, не помню. – Вид у Рубана был обескураженный. – Куда они могли… черт! Нелепость какая-то! Память ни к черту. Не в службу, а в дружбу, Федор, посмотри под подушкой!
Федор поднял подушку. Там было пусто.
– Сюда ведь может зайти каждый, как я понимаю. Кто, кроме вас, знал о письмах?
– Дверь не запирается, я иногда выхожу. Никто не знал, я не хотел никого пугать. Не думаю, что взяли, зачем? Сам, должно быть, засунул куда-то. Найдутся.
– Они пришли сюда или на городской адрес?
– На городской.
– Что там было?
– В первом: «Пора собираться. Готов? Не страшно?» Во втором: «Собрался? Уже скоро. На мягких лапах, скрипнув половицей…» Втемяшилось, будто в камне выбито. Лежу ночью и повторяю…
– Когда они пришли?
– Первое месяц назад, второе перед отъездом сюда, неделю назад. Потому и сбежал. Абсурд, честное слово. Стыдно сказать. Думал, что уже ничего не страшно, всякого видел-перевидел, а тут как гром среди ясного неба. Может, чья-то неудачная шутка?
– Если письма вас напугали, то не шутка.
– Ну не то чтобы напугали, но заставили оглянуться по сторонам и задуматься о жизни. Что это, Федор? Читал про такое в детективных романах, смешно было, что жертвы так пугаются, казалось, сюжеты из пальца высосаны. Зачем?
– Подавить морально. Напугать. Я не думаю, что речь идет о прямой угрозе. Как правило, преступник не объявляет о преступлении заранее.
– Что же делать?
– Подумаем. Что еще?
– Я думаю, автор писем находится здесь.
Федор в упор рассматривал Рубана, думал. Потом сказал:
– Пропавший журналист ваш телохранитель?
– Прав был Кузнецов, – сказал после паузы Рубан. – Хватка у тебя имеется. Как ты догадался?
– Здоровый, накачанный, жизнерадостный, с анекдотами. Такие, как он, не имеют понятия об искусстве и не пишут книг. В вашу компанию он не вписывается. Тем более познакомились вы недавно, никто ничего о нем не знает. И еще. Ваша реакция на то, что произошло. Как-то слишком бурно, особенно по сравнению с реакцией ваших гостей и домашних. Чувствовалась личная заинтересованность. Кто он такой?
– Из частной конторы, нашел листовку в почте. Хотел, чтобы он тут осмотрелся. А потом понял, что морду побить в случае чего он сможет, а мозгами ворочать… вряд ли. Позвонил Кузнецову на всякий случай. Описал в общих чертах ситуацию, думал, он скажет, успокойся, ерунда, а он сказал, что пришлет… философа. А теперь получается, что я прав, журналиста устранили.
– Вы думаете, устранили?
– А что еще я могу думать? Он, как ты сказал, накачанный, сильный, здоровый, прекрасно водит машину, говорил, был в десантных войсках. И вдруг авария. Шел снег, скорость минимальная… я вообще не понимаю, как он мог перевернуться и слететь с дороги. И куда тут вообще можно исчезнуть?
– Кто мог знать, что он не тот, за кого себя выдает?
– Простоват он для журналиста. Елена называла его паном спортсменом и футболистом. Может, поняли и устранили, чтобы не мешал. А это значит, что собираются и меня… – Он прищелкнул языком. – Кроме того, я сидел в мастерской, никого не хотел видеть, впускал только Пашу, Марго и этого парня. Еще Наталью, отраду для души. Может, и догадались, что он тут не просто так. И главное, все свои. Смотрю на них и думаю: кто? Ты хоть будь осторожнее, а то мало ли…
– Буду. Извините, Леонард Константинович, я хотел бы задать вам пару вопросов, скажем, деликатного свойства.
– Валяй, Федя, – хмыкнул Рубан.
– У вас есть враги?
– У кого их нет?! Но не настолько, чтобы слать письма с угрозами и умыкать журналиста. Кроме того, они все люди в возрасте, солидные вроде меня. Слушок распустить, сплетню, сказать гадость – я еще могу допустить, но чтобы подобные действия… – Он развел руками.
– Как я понимаю, вы человек состоятельный. На кого составлено завещание?
– Вона ты куда замахнулся! На Марго и Дмитрия, поровну. Ты думаешь?
– Бью наугад. Считается, что около девяноста процентов преступлений носят экономический характер.
– Ищешь, кому выгодно?
– Да. Если бы речь шла о титулах, признании, премиях, то можно было бы говорить о соперниках. Но вы мастер с мировым именем, лавры все завоеваны, врагов и соперников нет. Никто спихивать с пьедестала не собирается. Значит, остается экономика. Или месть. Ничего не приходит в голову? Брошенные, обиженные, оскорбленные…
– Да я уж думал. Если и было что-то, то быльем поросло. По молодости и бросал, и обижал… как все.
– Сколько лет вы женаты на Марго?
– Около двух. До меня она замужем не была. Жила скромно, ни с кем не встречалась. Она была моей натурщицей. Часто сидели в мастерской за полночь, никто никогда ей не звонил. Да и не чувствовалось, что кто-то есть. Она поражала какой-то беззащитностью… сирота, бедная, плохо одетая. Кроме того, она необычная, Аэлита! Ты же ее видел. Не из нашего мира. Привязалась ко мне, советов спрашивала.