Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

– А, кстати, о бабах! В Петербурге два года назад случай был. К Мари Воронцовой на ночь глядя заехали две её подруги: Биби Горчакова и Жюли Верещагина. Ну, выпили, и до утра щебетали в будуаре о своем, о девичьем. А поутру из шкафа выпала бесчувственная тушка Сашки Мещерского, кавалергарда, спрятавшегося, чтобы подглядеть, как хозяйка переодеваться будет! После рассказывал: мол, такого стыдобища наслушался, что едва не помер! Скандал!

Антуан впечатлился. Действительно, страшная смерть!

– Так, Вы сейчас в студию пойдете, Серж? Я бы Вас проводил! – предложил он, надеясь таким образом отвлечь поручика Ржевского от пьянства.

– Нет, месье Карсак, не сегодня. Отдыхаю я.

Поручик налил ещё одну рюмку, поставил её на стол, подпер голову руками. Взгляд его затуманился:

– М-медитировать буду!

Остаток дня Антуан частью провел в размышлениях о таинственной незнакомке, частью – изучая русский язык. И то, и другое дело двигалось туго. Миша учителем оказался слабеньким. Нужна была система, учебник, наконец. Словарь тоже не помешал бы. Что же касалось незнакомки… Вечером Антуан сел за стол и положил перед собой лист бумаги. Что о ночной даме известно?

– Рост – средний. Едва достает до подбородка.

– Телосложение – средней упитанности, не тощая, но и полнотой не страдает.

– Волосы даже в постели прячет под платком. Как ни искал, не нашел ни одного, чтобы хоть цвет узнать.

– Руки и ноги маленькие, нежные, без мозолей и цыпок, что странно для крестьянки.

– Запах. Ни намека на мыло, тем более, туалетное. Смесь дыма, хлева, молока. Чеснок.

– Кожа очень чистая. Везде! Странно, особенно учитывая отсутствие запаха мыла.

– Изощренность в любви. Знает позы и разные приемы, которые даже в Варшаве известны лишь по слухам.

– Французского явно не знает. Пытался шептать всякие грязные слова – не реагирует.

– Бескорыстна. Ни намека на вознаграждение.

Закончив писать, перечитал. Попытался осмыслить логически. Получилась молодая крестьянка, не занятая физическим трудом, чистоплотная, живущая, скорее всего, при барах. Так это все и так было ясно с самого начала! Что ж, будем искать!

Лег спать, решив дождаться незнакомку во что бы то ни стало. Терпел до двух ночи. Не выдержал, уснул.

А незнакомка так и не пришла. Завтра обедня, исповедь… Грех перед причастием нескромными вещами заниматься! Так рассудила Натали и осталась в своей спальне.

Глава седьмая

Утром его, раньше обычного часа, разбудил Миша.

– Вставайте, сударь, церковь сегодня!

Ануан потянулся. Выспался он сегодня отлично! Из-за того, что незнакомка не пришла, гм! И опять Арина снилась…

– Я Вам, сударь, самоварчик подам и оладышков со сметаной. На скорую руку, ибо завтракать господа не будут перед обедней, – объяснил Миша во время бритья.

Что ж, и не такое переживали!

Оделся.

– Веди, Мишель!

В дверях встретился с хозяевами. Поздоровался, но графиня к ручке не допустила, сказала: грех! Какая благочестивая и добродетельная женщина!

Пешком пошли в церковь, на другой конец села. Колокол размеренно позвякивал в предутреннем сумраке. Воздух был тих, поэтому звук разносился далеко. В бледнеющем небе – россыпи звезд. На их фоне голые ветви деревьев казались причудливыми иероглифами, несущими в себе некий тайный смысл, послание людям от… кого?

Храм Божий (выстроенный иждивением Романа Борисовича Ржевского, прежнего барина, вечная ему память! – шепнул Миша) был большим, вмещал до полутысячи людей. Фрески, иконы, царские врата – все было внове Антуану, попавшему в православную церковь впервые. Свечи, колыхая огоньками, создавали атмосферу таинственности, причудливые тени скользили по стенам и толпе. Помещик с женой встали в первом ряду справа. Антуан – позади.

Служба началась. Возглашал дьякон, народ крестился, священник кадил ладаном. Конечно, Антуан ничего не понимал, но понравилось. Строже и серьезнее, чем у католиков. И все стоят, кроме нескольких старушек. Певчие пели капеллой, голоса их возносились ввысь, под купол, и там растекались серебряными струйками. Заслушаешься!

Через два часа с небольшим служба кончилась, народ потянулся на исповедь.

Первым исповедался Александр Романович. Быстренько покаялся, как обычно, в грехах винопития и чревоугодия, а также ещё десятке мелких грехов: гордыня, гневливость и тому подобное. Отец Леонид тоже, как обычно, наложил на него нетяжелую епитимью и отпустил грехи.

Второй подошла Наталья Сергеевна. Под епитрахилью она прошептала:

– Грешна я, батюшка! Няне нагрубила третьего дня, на повариху гневалась, даже замахивалась ударить, но сдержалась. Гордыня одолевала. И ещё… мужу изменяла. С французом пленным…

Тут она подробно и с удовольствием, во всех деталях, включая подробное описание поз номер четыре и пять, описала процесс измены. Живописала также прием, которым будила ничего не подозревающего мужчину, и свои ощущения.

– Ой, батюшка, уж такое удовольствие от этого греха получила! Даже сейчас, несмотря на то, что раскаиваюсь, внутри все теплом растекается. Но, сегодня ночью воздержалась!

Слегка дрогнувшим голосом, отец Леонид, весь потный и сконфуженный, произнес:

– Епитимья тебе, раба Божия Наталья, такая будет: двести раз на коленях «Отче Наш» прочтешь, и столько же – «Богородице Дево Радуйся». Аз, иерей, властию мне данной прощаю и разрешаю ти грехи твои, чадо, именем Господа Нашего Иисуса Христа. Иди, и впредь не греши…

Довольная графиня отошла в сторону. От своей исповеди она получила отдельное удовольствие. Ещё бы! Такое рассказать, хотя бы и попу!

Потом все причащались, подходили к кресту.

После службы Антуан познакомился с отцом Леонидом. Высокий, осанистый, с гривой черных, с проседью на висках волос и глубоким басом. Лет сорок пять – сорок семь на вид.

– Добро пожаловать в наши палестины! – приветствовал он Антуана по французски.

– Увы, святой отец, не своей волей! – посетовал Антуан.

Священник ему сразу понравился.

– Неисповедимы пути Господни! – внушительно изрек батюшка.

– Хотелось бы с Вами поговорить, отец Леонид…

– Александр Романович меня с матушкой сегодня к обеду ждет. Там и поговорим без помехи.

За обедом, во время которого отец Леонид доминировал за столом, много говорили о войне, о судьбах Европы, о ситуации в России. Из разговора выяснилось, что отец Леонид был гвардейским офицером, но, после тяжкой раны, полученной в сражении с турками, ушел в отставку и принял сан.

– Вот, отец Леонид, месье Карсак занялся изучением русского языка! – сообщил граф, раскуривая сигару.