Путешественники

– Да, сейчас тут так. В самое пекло лучше на виллу Боргезе. Были там?

– Не были, – ответил Виталий. Он вдруг понял, как правильнее поступить в светском плане.

– Может, нам сдвинуть столики? – предложил он, оборачиваясь к жене. – Или у них такое не допускается?

– Допускается, – бодро поддержал его смуглый. Он вылез из-за стола, оказавшись весьма рослым детиной. Легким движением подозвав официанта и приблизившись, сказал:

– Да, тут уж нужно представиться. Я – Олег, а это Эмилия… Очень приятно… А… Виталий и Аля? Как созвучно. Знаете, так приятно поговорить по-русски. У меня сегодня была череда переговоров, от английского скулы уже сводит. От итальянского тоже.

Впрочем, он сразу сказал и пару итальянских фраз. Подошедший официант помог передвинуть столы. Дети наблюдали за процессом с интересом. Официант открыл белое сухое. Детям принесли детское шампанское (которое сын Виталия воспринял несколько иронически). Выпили за знакомство, потом за Рим.

Стало ясно, чего им не хватало в этом солнечном мелькании итальянских дней: компании, хороших собеседников – веселых и осведомленных о местной жизни. Олег разбирался во всем. В местных развлечениях, в нравах и модах, в деликатесах. Он сразу предложил заказать блюдо с трюфелями, повременив с десертом. И как-то весело убеждал принять его предложение:

– Итальянцы говорят, эти трюфели откопали для вас самые благородные свиньи!

Виталий не без интереса поел трюфелей, но был слегка разочарован чесночным привкусом. Правда, сразу же явилась еще бутылка белого вина, и общее впечатление от блюда улучшилось. За вином Олег рассказывал забавные вещи из жизни соотечественников в Риме, для которых, кстати, в магазинчиках антиквариата ставили специальные таблички на русском «Не трогать». Еще он очень точно сказал о бедном квартале Неаполя, гуляя по которому Аля, помнится, испытывала смешанные чувства.

– Да, тут есть и глушь, и бедность, но они довольно живописны.

Потом разговор зашел о Монике Белуччи и ее разводе. Олег сказал, что всякая обеспеченная дама за пятьдесят тут, в Риме, содержит одного, а то и двух двадцатилетних любовников. Так что за Монику можно не переживать.

– Дело же не в этом, – с чувством сказала Аля, сопереживая Монике.

– Ну да, – быстро согласился Олег, – и какой-нибудь бизнесмен за шестьдесят для нее тоже тут найдется, не волнуйтесь…

Его подруга меленько смеялась и поддерживала улыбками каждую его фразу. Виталий вдруг снова сквозь приятный хмель ощутил прилив гордости: ведь было совершенно ясно, что и в сравнении с молоденькой Эмилией (Олег говорил «Эми») Аля выглядела ярче и интереснее. Окидывая взглядом круглые, покрытые легким загаром плечи жены, отец семейства безадресно и безотчетно улыбался. Заводила Олег тоже сиял и обнимал свою Эми. Потом он предложил всем вместе махнуть завтра во Флоренцию. Вот тут возникла пауза.

– Мы не можем, – вздохнув, сообщил глава семейства, – мы в Сорренто забронировали номер на десять дней, у нас… в общем, планы.

За номер действительно было уже уплачено, а планы не вмещали дополнительных трат. Виталий не помнил точно, но догадывался, что Флоренция эта не близко, а билеты в два конца будут недешевы. Олег смотрел задумчиво и прищурливо.

– Флоренция – чудесное, уникальное место, – изрек он наконец, – когда туда еще выберетесь. Правда, подумайте. И детям интересно будет.

Дети прислушались внимательнее.

– Ну, не можем… что тут поделаешь, – сказал Виталий. На самом деле, кроме красивого названия, Флоренция ничем его не манила. Вот о Риме он думал, мечтал, да. Правда, по лицу Али можно было понять, что идея ее заинтересовала. Но Олег не так уж и настаивал.

Они еще потом о чем-то болтали, и Олег заказывал какой-то особый кофе, выходил покурить и вел, расхаживая на панели у кафе с сигаретой, быстрые переговоры на английском. Дамы уходили в туалет и потом рассказывали, что там играет музыка. Эмилия много смеялась, а Аля, наоборот, к концу вечера казалась уставшей и озабоченной.

Прощались с обниманиями и поцелуями. В безлюдном уже, вечернем каменном проулке, ведущем к площади, звенели русские голоса. Потом этим же проулком семья брела к своей гостинице. Римские мостовые тихо источали жар. Прохлады вечер не сулил. Отец семейства, тем не менее, был полон хмельного задора. Он делился громкими наблюдениями и воспоминаниями о вечере, не совсем учитывая, кстати, присутствие детей.

– Ну что, – весело спросил он у жены, – хочешь римского любовника, двадцатилетнего? Нравы империи!

– Я себя хочу двадцатилетнюю, – неожиданно хмуро ответила Аля.

В номере она быстро отправилась под душ первой и застряла там надолго, дети приникли к экранам телефонов, а отец семейства отправился купить у ночного портье бутылку воды без газов.

Новый день выдался жарче предыдущего. Но три из шести внесенных в план достопримечательностей были досмотрены, а к пяти вечера семья успела на скоростной поезд до Неаполя. Там нужно было еще пересесть на электричку до Сорренто.

На следующее утро никаких разъездов не намечалось: семья должна была провести день на небольшом пляже Сорренто. Накануне Аля пересмотрела свои купальники и неожиданно заявила, что хочет прикупить новый – тут, в центре города. Виталий смеялся и говорил, что и московские купальники вполне годятся для итальянской ривьеры. Но жена проявила настойчивость, причем поразительную. Рано утром она собралась и, не дожидаясь никого, отправилась за покупками. Сонный муж из постели вяло осведомился, чего она в такую рань. Аля только махнула от двери рукой. Она еще заглянула в соседний номер к детям и посоветовала им топать на пляж без нее и ждать ее в обновке там. Дочь, конечно, заскулила, желая отправиться в магазин купальников вместе, но успокоилась, узнав, что презент будет и ей.

Сразу после завтрака Виталий еще повозился в номере, заваривая кофе, рассматривая вчерашние фотографии и как-то не решаясь отправляться на пляж втроем. Но дети настояли, и сразу после полудня они, миновав старые узкие улочки, спустились к морю. Это был небольшой пляж, стиснутый в маленькой бухте двумя мощными утесами. У выхода из бухты маячили на рейде легкие моторные лодки, целясь в небо щетиной мачт. На сером песке уже гомонила летняя многоязыкая публика – свободных мест было немного. Виталий заплатил приготовленные восемь евро за лежак под зонтиком, оставил сына караулить вещи и отправился с дочкой в тепловатые волны. Потом они вернулись, и к морю побежал сын. Виталий оставался в напряжении, поскольку обычно они с женой чередовались, купаясь с детьми. За сыном – азартным ныряльщиком еще полагалось присматривать. К часу Али еще не было, Виталий злился, звонил ей на московскую симку, зная, впрочем, что телефон выключен.

К двум часам она явилась спокойная и довольная. Дочь получила прелестную сумочку, а Аля сразу отправилась переодеваться в покупку. Виталий выговаривал ей за то, что потратила столько времени на ерунду, заставив всех нервничать, хотя, в сущности, был рад видеть жену умиротворенной. Лазоревый бикини его сначала поразил не особо, хотя, когда Аля сообщила ему цену, он недоуменно помотал головой. Но, когда они отправились к морю, она впереди, он чуть сзади, Виталий тихо обомлел. И когда они были уже в воде, сказал ей на ухо громким шепотом:

– Алька, ты чо! У тебя ж почти вся попа голая!

– Не преувеличивай, – спокойно сказала Аля и нырнула.

Муж некоторое время все же не мог успокоиться и, когда они выходили из воды, сказал ей:

– Ты хоть к сыну спиной не поворачивайся.

– Хорошо, – безмятежно ответила жена.

И почти сразу, будто переключившись, сказала ему уже обычным серьезным тоном:

– А ты загорать сейчас не вздумай. Под зонтом посидим. Солнце сейчас самое злое.

После пяти они решили вернуться в отель, а потом отправиться на обед в знакомое кафе. Виталий решил, что в этот раз он ограничится одним салатом. Он за эту неделю опять набрал лишний вес. Тема физической формы снова замерцала где-то в глубине разнеженной души.

В номере она долго полоскалась в душе. И слонявшийся по номеру Виталий даже надумал предложить обычные услуги по мытью спины. Но дверь ванной оказалась заперта. Муж решил уже постучать, но вдруг услышал сквозь шум струй смех жены. Виталий помялся под дверью – смех под душем звучал чуть странно. Он почему-то оглянулся по сторонам и приник к тонкой линии соприкосновения двери со стеной ухом. И понял, что Аля говорила с кем-то по телефону. Вадим поелозил ухом по двери. Он уловил обрывки двух фраз. Но и обрывков ему хватило. Аля довольно отчетливо произнесла: «Ой, брось, классно было…». И потом еще: «Олег, ты чокнутый…!» И снова засмеялась. Виталий резко отстранился. Потом вышел на балкон. Смысл произошедшего доходил порциями. Какой Олег? Память не смогла выдать ни одного Олега из числа старых друзей или московских знакомых. Да и с кем из них она стала бы говорить в душе?

Словно толчком пришла страшная догадка. Позавчерашние посиделки в римском кафе, загорелый мажорный атлет с этой дурой, белой мышкой Эми. Но они же не обменивались телефонами, ни о чем не договаривались? Распрощались и все! Распрощались и на следующий день снова гуляли по Риму. И не вспоминали об этой парочке. Он не вспоминал… Вернулись в Сорренто. А наутро она отправилась за новым купальником. И, кстати, не взяла с собой дочь.

Он осознал, что хочет уйти от самого логичного объяснения, от подлой правды, от сумрака самого тяжкого подозрения. Но уходить от этого было нельзя.

Было логично, что сразу после этой мысли он вышел из номера и двинулся по коридору, пристально глядя в темно-вишневый ковер. Неожиданно возникли дети: они шли из своего номера, чтобы вместе с родителями пойти в кафе.

– Мама в душе, – сказал он, удивляясь своему ровному голосу, – подождите там, я пойду прогуляюсь… Или в кафе меня подождите.

Он вышел на улицу, названную в честь короля Виктора Эммануила, вспомнив, что улицы с таким названием есть в каждом итальянском городе, прошел до ближайшего переулка, свернул в него, прошел несколько кварталов. Это была относительно новая часть города. Он не знал, куда он идет. Один за другим шли четырех-пятиэтажные кремовые, бежевые, салатные многоквартирные дома с широкими балконами. На одном из балконов крупный, очень смуглый мужик, неторопливо покуривая, проводил Виталия взглядом. Дальше под мохнатыми стволами пальм угнездился крохотный сквер с лавочками вокруг тихо работающего фонтана. Виталий плюхнулся на одну из скамеек, потянул из кармана телефон, но тут же осознал, что не может сидеть, а должен идти, а лучше бежать – неважно куда. И, подчиняясь импульсу, вскочил и неловко затрусил от сквера дальше, вдоль улицы по узкому тротуару и вдоль вереницы пальм – уже другой породы, приземистых, тумбообразных. Бег, однако, заставил его острее ощутить грузность тела, и вскоре он, тяжело дыша, перешел на шаг. Добредя до очередного перекрестка, он остановился и хмуро огляделся. Вечер еще не успел накрыть город сиреневым покрывалом, и улицы выглядели светлыми, праздничными. Он вспомнил, что улица эта, если двинуться вправо, может привести к смотровой площадке, откуда, полюбовавшись морем и Везувием, можно было за один евро спуститься на лифте на еще один пляж.

Главное было непонятно, что с этим делать дальше. Расспрашивать ее о том, с кем это она болтала, стоя под душем? Это было бы как-то глупо. Начать серьезные следственные действия – найти момент, чтобы проникнуть в ее сумку и телефон? Виталий чувствовал, что у него не хватит на это душевных сил.

Мир вокруг него играл красками и нежился. Но все эти краски и пальмы, и сияние лазури были ни к чему. Он вдруг вспомнил фразу какого-то писателя о том, что счастье далеко не всегда спешит туда, где ему уже накрыли стол.

Аля и дети сидели в кафе и делили пиццу.

– О! Вот и папа, – заметила жена, орудуя ножом. – Ты где был-то? Мы тебе все по очереди писали. Игнорировал нас?.. Гулял? А где?

Он сел за стол и сказал, что не будет пиццу. Потом заказал себе один капучино. Аля удивилась отказу, но осталась совершенно спокойна. Может, вспомнила о его намерении вести спортивный образ жизни и сесть на диету.

Он понял, что заводить какие-либо разговоры здесь, в этом райском месте, он не будет. Будет ждать возвращения в Москву.

Оставшиеся три дня в чудесном городке они провели мирно и спокойно. Аля более никуда не отлучалась одна. Купания и блуждания по магазинам происходили в привычном семейном формате. В предпоследний день жена купила себе короткие летние шорты. И успела прогуляться в них по набережной.

В Москве он пару раз, пользуясь случаем, пытался просмотреть входящие звонки на ее телефоне и мессенджерах, но, как и следовало ожидать, вход оказался закрыт паролем. Впрочем, никаких особых изменений в поведении Али не произошло. Жизнь шла своим чередом, хотя в первые дни после приезда он готов был к худшему: бурным признаниям, слезам, обещаниям уйти. Втайне он надеялся, что на такие резкие поступки женщине с двумя не очень большими детьми решиться трудно. Дни шли, и похоже было на то, что затевать какие-либо следствия или разборы уже не имеет смысла.