Вьюга. Рассказы и повести

– Ничего, ничего, – улыбнулся отчески Савельич. Андрей удивился себе – зачем он тут ходит, глупости выспрашивает. Стыдно как-то. Непрофессионально. – Я же принял статью, – продолжал он. – Ты всё правильно написал, визуально ощутимо, нерв есть. Статья выйдет в другом номере. Чего нам свадьбу с похоронами мешать?

Андрей покривился на него:

– В церкви, вон, и венчают и отпевают в одном зале, одни и те же священники.

– Но нет одновременно же, – усмехнулся Савельич и остановился, давая понять, что ему пора к гостям.

– Понятно, – бросил Андрей, отвернулся и, кажется впервые не попрощавшись с редактором, пошел от него.

Савельич ничего не сказал в спину. Всё сам знает. И про Рельсовую знает, и про поселок каменщиков, и про нового председателя.

На город спустилась темень. Стояли самые долгие ночи в году. Ветра не было и не было снега. А как хотелось сильной и страшной вьюги! Чтобы кружила по городу, заметая беды и страхи!

Только Андрей поглядел наверх, посыпались частые фигурные снежинки. Город, похорошевший в огнях и новом снеге, раздражал и вытаскивал наружу злобу, скопленную за дни, и Андрей не видел ничего хорошего и доброго, лишь злые и несчастные люди, и был он, и не знал, что делать, когда так всё, и куда идти. Нужно было идти в квартиру, пустую и холодную, нужно купить какой-то еды, чтобы питать тело.

На порожках квадратного магазина стоял старик-забулдыга Егорыч с пивом в руке. «А, приперлась шпана газетная»! – бодро приветствовал он Андрея. Старик не спускал никому, кроме детей, особенно доставалось старухам. Дети же сами гоняли старика, закидывали снежками и дразнили. Андрей ничего не ответил ему, а когда вышел из магазина с набитым пакетом, тот стоял на прежнем месте. «Жрать пошел?» – усмехнулся старик, прищурился как-то не по-человечески и отхлебнул из банки. Андрей сверкнул глазами, стерпел.

Он пошел к дому. Старик вдруг двинулся за ним. «Сволочи. Дармоеды. Что с людьми творите? – сзади хрустел снегом и пыхтел старик. – Какого дьявола вам нужно? Душу продали и беситесь!» Андрей завернул за магазин и пошел вдоль гаражей. Освещения нет совсем. С трудом можно разглядеть дорогу. Сзади хрипло донеслось: «Снова жрать пошел! Чё морду воротишь»?

Андрей бросил пакет, развернулся на старика и ударил в лицо. Тот покачнулся, захрипел что-то, но устоял. Тогда Андрей ударил снова. Старик, хрипя и мыча от боли, свалился. Андрей упал за ним на колени, и бил снова, неудержимо, выпуская злость и гнев в старика. Остановился, когда старик замолчал и перестал шевелиться. Посмотрел на измазанное багровым лицо, темные пятна на снегу. Андрей почуял, как натягивается кожа у него на черепе, и как серым и тяжелым наливаются глаза.

– Старик, старик! – прошептал, схватил его ослабшими руками, пытался сжать воротник ватными пальцами. – Ты чего? Слышишь? Эй, слышишь? Ты во всем прав, алкаш старый! – Андрей пытался пошевелить тяжелого старика, но тот мешком висел у него на руках. Вдруг старик приподнял голову и скривил губы в крови:

– Что же вы творите?

Андрей вскочил, как вспугнутый заяц, подхватил пакет с едой и бросился к горевшим впереди окнам. Сзади из темноты захохотал старик:

– Стой! Во скачет! Куда понесся-то!

БАРАК

– Ну и занесло нас! У черта на рогах будто прыгаем! – водитель в кожанке на искусственном меху и кепке со всех сил крутил колесо руля, уворачиваясь от ям. – Ну и дорожка! Сюда вообще ездят? А вроде в двух шагах от города. В центре летом хоть асфальт положили…

Водитель продолжал молотить неуловимое. Такси, на которое расщедрился Савельич в честь Нового года, мотало по сторонам. Впереди вырастал горообразный террикон старой шахты. После утреннего совещания напомнил Андрей про странный сигнал из поселения при той самой Говорливой шахте на давешней планерке, странный настолько, что и Андрей доверял со скрипом. Савельич, уже начав отмечать праздники, развязано махнул рукой:

– Езжай, погляди, – и выдал на такси.

Водитель, правда, в честь наступающего заломил вдвое против обычного.

– А чего тебе на Говорливой понадобилось-то, гражданин журналист? – дружелюбно усмехнулся он, кося морщинисто. – Аль брошенной шахты не видел? Так их тут… экскурсии водить пора!

– Говорят, при шахте живут еще. Посмотреть бы.

– Здесь?! Да ты что? Брешут. Все уж съехали давно. Кто ж тут сидеть будет? Торгаши свалку на шахте устроили, это знаю, оно ж дешевле, чем на полигон возить. Пацаны по весне дачи здесь палят, это да. А что б жил кто…

– Но бараки-то стоят?

– Да есть пара. Вон, кажется.

Слева, через густые голые кусты посадки затемнели два продолговатых пятна. Заезда в посадку не было, остановились напротив.

– Подождите, – Андрей вышел.

– Сколько ждать-то земляк?

Вот скряга чертяжная.

Между двух громадных тополей – пробитая в сугробах тропа к бараку. Андрей прошел густую посадку. В среднем отсеке барака из трубы струится дымок. Сзади заскрипел снегом водитель.

– А ты говоришь брехня, – Андрей зачарованно смотрел на кривой барак, утоптанный двор, банки на колах.

Четыре или пять землистые деревянные секции будто срослись. Согнувшиеся к земле окошки, волнами заваленная снегом крыша. Окна, кроме двух посреди, заколочены. «Кто-то идет», – услышал Андрей шаги внутри. Ободранная дверь заскрипела, вышла молодая женщина одного с ним возраста в дряблой куртке и валенках, с ведром в руке. Глянула смело на Андрея. Пряча за собой ведро, отошла подальше, вылила под куст.

– Сколько ждать-то? – не отставал водитель, переминаясь от холода.

– Да езжай! – Андрей отмахнулся от него купюрой. – Чек дай.

Скоро женщина вернулась.

– Здравствуйте, – Андрей вдруг подумал, что не знает, как лучше сказать, зачем приехал, хотя делал это сотни раз.

– Здравствуйте, – тихо ответив, она не остановилась и прошла к дому.

Он пошел за ней.

– Вы здесь живете?

Она обернулась у порога, точно защищала собой вход.

– Живем.

– Меня Андрей зовут, – спохватился он. – Я корреспондент местной газеты. Наша, городская газета, – протянул удостоверение.

Широкая в плечах, с крупными чертами уставшего лица и сильными руками; не привлекательная, но с ощущением добра, тепла чего-то родного, она не отталкивала, а наоборот, хотелось ближе разглядеть ее и узнать.

Она поправила волнистые, русые волосы до плеч, мельком, для приличия, глянула в документ, и глубоко посмотрела на Андрея. Красивая, вдруг подумал он и смутился сам перед собой. И глаза одинокие.

– Нам сказали, здесь на шахте живет еще кто-то…

Женщина крепким и быстрым движением, как делала всё, открыла дверь и вошла в дом:

– Заходите. Что ж на морозе-то. Это мама, наверное, звонила. А мне, – она неожиданно улыбнулась, – и не сказала.

Прошли темный холодный коридор, вошли в квадратную, хорошо натопленную комнату. Внутри опрятно и чисто, зеленые, грубо крашеные стены, коричневый пол толстых досок, в углу шумит печка. Бойкая и какая-то плотная старушка на высоком коротком столике упругими движениями мастерила что-то съестное к обеду, на электроплитке бурлит картошка, у окна, на ладном обеденном столе мальчик лет семи пишет в тетради, листает учебник, на стуле рядом огромный черный кот.

Андрей громко поздоровался.

– Здоровы будьте, – старушка отложила готовку и поднялась, с выражением вопроса, навстречу.