Вьюга. Рассказы и повести

– Козни госдепа, – Андрей сделал беспечное лицо. – Просто местный парень, наш, простой, на благо города старается. А чего в председатели сразу? Быков-то твой мужик тертый.

– А потому что, – Женечка приблизилась к нему на расстояние ладони, пахнула тонким парфюмом, вздохом раздвинула кинжальное декольте и томно зашептала на ухо. – Сорока на хвосте принесла, недолго мэру осталось. Не справляется папаша. Губернатор не доволен, – она накрутила золотистый локон на палец.

– Свежая, горячая, патриотичная, – Андрей изобразил похотливость.

– Наш герой! – цокнула Женечка и вскочила. В зал вошел Богомолов в модном, с отливом синевы, костюме.

– А чего сейчас-то приспичило? – бросил Андрей вдогонку.

Женечка обернулась, холодно и хлестко бросила:

– Из-за границы он только вернулся, с учебы, – она подбежала к депутату. – Иван Алексеевич! Куда же вы? Мы вам место приготовили.

Вот чего ты разоделась. Андрей зацепил взглядом ее обтягивающее платье и вспомнил, как расходится на вздохе декольте. То-то мэр грустный сидит.

Все прошло, как сказала Женечка, точно сама писала сценарий. Андрей только удивился, что за Быкова проголосовало меньше, чем числилось среди депутатов его партийных соратников. Новый председатель Богомолов произнес речь. Работать во благо, нести ответственность, аплодисменты.

Про ответственность ты кстати. Как раз в одном номере с выборами выйдет заметка о блокаднице. Андрей снова заметил, как молод председатель. Может, ты завидуешь? Простая такая, житейская зависть. У соседа – корова, у тебя – коза. Связи, забугорное образование. Комплект: красивая жена (в норке), наследник щекастый подрастает, тачка, домик на озере. Чуть засветился и на взлет. Еще чуть – и мэрство. Рифмуется со зверством. И не нужно лазить по подвалам, в институт перебежками. Не нужно бодаться. Так, может, ты просто завидуешь? Может быть. Хочешь быть на его месте? Не дай бог, гори всё. Пошлость. А знаешь, приятель, в чём пошлость? В неравенстве. На нём весь ваш успех стоит. Если всё поделить на всех, никому ничего не достанется, и потому нужно забрать себе – иначе другие заберут. В этом ваша идеология, и в этом наше неравенство – мы так не думаем. И мама не думает, и Петька не думает. Потому сбежать и хочет. А ты чего хочешь? Андрей почувствовал вялость в теле, руках, ногах, тело отяжелело, ничего не хотелось, также как вчера, после встречи с блокадницей и когда не нашел в школе ту девушку. Это ж от слабости всё.

Ублюдничество.

Андрей побрел в редакцию. Фонарь над крыльцом дрожал, мигая, и казалось, сейчас потухнет. Нужно кратко сообщить о голосовании. И большое фото нового избранника. Чтобы запомнили.

За столом Савельича – Варвара Ивановна:

– Валерий Савельевич на банкете по случаю выборов председателя Совета депутатов, – она никогда не смотрела в глаза и всегда говорила с ним дикторским голосом, будто выделяла его неблагонадёжность и свою преданность газете.

Конечно, как он забыл! Обязательный ритуал – укрепить родственные связи мэрии и редакции.

– Вставите в номер заметку о выборах?

– Оставь здесь, – Варвара Ивановна чуть смягчила тон.

– В первой полосе пойдет?

– Посмотрим, – она сделала важное выражение и скосила глаз в его сторону. – Праздничные мероприятия в клубе железнодорожников, отчет по культуре, вот ваша статья о праздновании в школе…

– Прекрасно, прекрасно, – Андрея начинало мелко трясти.

– И… да, сейчас в первую полосу поставим заметку о выборах.

– Подождите, подождите, – Андрей вырвал у нее компьютерную мышь и пролистывал номер, еще не понимая, что ищет.

– А где… блокадница?

– Какая блокадница? – заморгала Варвара Ивановна поверх очков.

– Да не блокадница! – отмахнулся он и, морщась, уставился в экран. – Там история такая… порыв канализации на Рельсовой. Месяца три весь дом фекалиями дышит. Я вчера ездил и вечером Савельичу сдал текст.

– В этом номере такого нет, молодой человек, – Варвара Ивановна снова облачилась в плохую учительницу, сделала упор на «молодой человек» и отняла у него мышку. – Что Валерий Савельевич в номер поставил, то и есть, – теперь она упирала на «Валерий Савельевич».

– Быть того не может. Ошибка это, – залепетал Андрей. – Савельич точно принял статью, должен поставить. Нужно с ним связаться. Я узнаю. Не отправляйте пока в набор!

Андрей думал смутить её напором, но старая комсомолка даже бровью не повела.

– Давайте сюда вашу заметку о выборах, с хорошей фотографией нового председателя. А по поводу вашей… канализации, – она брезгливо дернула губами. – Я спрошу у Валерия Савельевича, и мы всё решим, – теперь она делала упор на «мы».

– Нет, нет! Я сам узнаю! – Андрей побежал к себе. Как же, спросишь ты. Потом уже бросишь невзначай: «Принято решение с этим подождать». Или хуже – «Вы знаете, столько дел…».

Передушил бы как котят.

Посреди редакции затрещал телефон.

Не поставил, упырь. Конечно, ёлки, выборы, ленточки. Какие тут блокадницы? Надо выяснить, все-таки. Раз смолчу и – всё, крышка. Так было всегда – ослабишь хватку, и земля под ногами становится болотом, всасывает тебя. Всегда в напряжении, всегда с гудящей головой. Они забывчиво молчат, отводят глаза, а чаще сами нападают. Приученные. Выкованные.

Телефон прозвенел снова. Как не хочется подходить. Еще Савельича нужно где-то откапывать. Хоть и номер свёрстан, всё впустую.

Телефон подзывал к себе. С жалобами вряд ли – неделя до праздников, у народа на уме шампанское, мясо и мандарины, только ты, скоморох непуганый, нудишь всё.

Он подошёл. Трубка молчала, словно там уже решили, не ответят, и теперь забыли что сказать.

– Это газета?

– Почти.

– Мне сказали, можно обратиться с проблемой…. Ну, с просьбой… осветить… ситуацию. Я правильно попала? – взрослый женский голос сбивался, как у людей, которые в редакцию раньше не звонили.

– Да. – Точнёхонько, попала ты, так попала. Чтоб у вас там еще свет вырубило. Способность быть жестоким его новая характеристика. Надоели жаловаться. Бухают и плачутся. Плохо тебе сейчас будет.

– У нас такая проблема… жилищная.

А какая?! У нас тут другие есть? В театре обнаженка на сцене? В кино кровь по экрану? Рад помочь, только в кино у нас левые диски крутят, а в театре мэрия давно кабак устроила – идти близко и места много.

– Вы могли бы как-то… написать о наших… плохих жилищных условиях, – лет под сорок, может, больше. Голос крепчает, говорит четко. Учительница что ли?

– Конечно, могли бы. Плохие жилищные условия у нас редкость исключительная… – хамство, конечно. И ты хочешь этого хамства. Хочешь издеваться над ней и над собой. Интересно, сколько она вытерпит? – И с какой же Луны к вам свалились эти жилищные неприятности? Где это невидаль такая приключилась?

– Мы из поселка Каменщиков. Дом послевоенный, с деревянными перекрытиями… – ого, держится! Андрей услышал, как издевку узнали и проглотили. Наверное, припекло. Есть тут поселочек такой, километров пятнадцать от города. Перед войной туда с окружных деревень крестьян сгоняли камень добывать, а после поселок оброс угольными шахтами. – Мы двадцать лет в аварийном фонде, а расселять некуда. Дом сыпется весь. Потолок боимся обвалится, пол сгнил, к стенам обои не клеятся. Холод, на обогревателях сидим. Вода только холодная и по часам.

– Значит, свет есть, если обогреватели? А вы говорите – проблемы! – Ладно, надо заканчивать. А то правда обидится. – А чего с водой? У вас же водовод меняли…

– Так его до поселка довели и все… во дворах зимой лужи – течет всё, – он ждал услышать в ее голосе жалобу. Но тон спокойный, едва не деловой.

– А ремонт? У вас должен быть капитальный. Я был на отчете главы, деньги заложены.

– Ремонт?.. Вы что там?.. – голос вдруг сорвался не в жалость, а в сердитость. – С вашим ремонтом у нас весной с потолка знаете, как польет? Тут ремонтом не поможешь, всё само скоро рухнет.

– Так и рухнет! – Андрей еще кипел. Сейчас я тебя в колею поставлю. – У вас одних что ли течет? Тут у всех скоро потечет, изо всех дыр! Вчера я на Рельсовую ездил, там канализация так шарашит, в квартирах дышать нечем!