Восточный ковер

Пишевари недовольно качал головой. Внутри него все кипело и клокотало.

– Как они будут счастливы, узнав о моем побеге.

– Их счастью не будет предела, если они выставят на всеобщее обозрение ваш труп, свисающий с петли виселицы, – бросил Керими, не боясь обидеть собеседника. – Смиритесь, устад. Не губите свою жизнь и жизнь тысяч молодых ребят. Не делайте из них пушечное мясо.

– Шахские ищейки все равно не оставят их в покое.

– Пока живы вы, покоя вашим врагам тоже не видать.

Пишевари устало провел рукой по лицу. Он сидел за столом, перед ним стоял стакан с остывшим чаем с лимоном. Он был похож на символ отгоревшего движения за национальную независимость. Он посмотрел на Рустама, с которым не раз встречался в Тебризе за последние несколько горячих лет. Пишевари знал о корнях Рустама и был наслышан о его отце, хотя Шафи Керими ему видеть не довелось.

– Когда-то очень давно я, не имея гроша в кармане, шел по улицам Тебриза, а на меня смотрели вывески «Керими Толедате». Яркие, красочные, блестящие. Каким ущербным я чувствовал себя, когда смотрел на эти сверкающие богатством витрины! Как они были для меня далеки и не доступны! Разве я мог себе тогда представить, что сын владельца этих дорогих магазинов будет работать на коммунистов и пытаться заставить меня эмигрировать в Советский Союз?

– Жизнь – это колесо фортуны, устад, – заметил Рустам. – Нам не суждено знать, в какой миг она может остановить свое вращение, а в какой ускорить его.

Пишевари оставалось только согласиться с этой мыслью и всерьез задуматься о своей судьбе. Дело было проиграно, и никакой революционный пафос не мог его восстановить. Его предали те, кого он считал своими союзниками. Потому что с самого начала считали не более чем разменной монетой. Мавр сделал свое дело и теперь должен был уйти.

* * *

За «Южными воротами» Тегерана находились ряд департаментов Министерства иностранных дел Ирана, Меджлис и, наконец, Министерство обороны. Такого скопления дипломатов, депутатов, высшего офицерского состава иранской армии не помнили старые стены «ворот». Шли последние приготовления к окончательному решению «азербайджанского вопроса». Многие участники движения национального освобождения покинули пределы Северного Ирана, тысячами пересекая советско-иранскую границу. Но немало было и тех, кто решил бороться до конца. Среди них были и те, с кем у центральной власти были особые счеты. Эти счеты должны были сводиться кровью. А самое главное, Мохаммед Реза решил преподать жестокий урок азербайджанцам, устроив показательную карательную акцию. Приказ о наступлении на Тебриз был получен. Через считанные часы он уже будет слышен на улицах Тебриза. Но вместе с солдатами в наступление шли вооруженные «добровольцы». Они даже не пытались ввязываться в бои с оставшимися федаинами, вымещая все на мирном населении. Улицы Тебриза, Ардебиля, Мараги были завалены телами убитых. Казнили даже детей.

Несмотря на гарантии правительства Ирана о неприкосновенности зданий советских представительств, Рустам решил этот тяжелый для него миг переждать в доме своей сестры. Халил внял просьбе родственника и отправил семью вместе с верными гувернантками Кевсар и Сибель ханум во Францию. Имущество Наджаф-заде входило в число неприкасаемых со стороны иранских властей, поэтому опасности, что кто-то с оружием мог ворваться в пределы его дома или места работы, не возникало. Даже дворник Садыг мог спокойно заниматься хозяйским садом. Но не думать о том, что происходило за стенами их дома, не могли ни Халил, ни Рустам. В этот холодный, мрачный, декабрьский день в камине полыхал огонь. Он был безобидный и ограничен в своих возможностях, в отличие от бушующего на улицах Тебриза страшного, безудержного пожара, пожирающего последние остатки демократического движения. Тикали каминные часы в такт звуку перебирающихся четок Наджаф-заде. Шик, шик, шик. Он передвигал большие костяшки четок, привезенных из города Кербела, под нос повторяя слова молитвы, вставляя между ними проклятия в адрес коммунистов, демократов и всех тех, кто заварил эту кашу. Он был страшно зол, хотя пытался не показать этого в присутствии Рустама. У Керими и без него хлопот невпроворот. Еще неизвестно, как сложится судьба его самого. Халил понимал, что его северному родственнику сейчас было, наверное, тяжелее, чем ему самому. К тому же он не мог не понимать: это уже не спор между сторонниками Лондона и Москвы. Там, на улицах, убивают его братьев, которые просто хотели учиться и говорить на своем родном языке, и коммунисты тут ни при чем. Поэтому он сохранял молчание и перебирал четки. Шик, шик, шик. Пройдет всего несколько часов, и все будет кончено.

* * *

    Июль 1947.

Горечь поражения не оставляет в покое и не поддается ласкам. Ее нельзя подсластить. Она будет всегда, до тех пор, пока не придет сладкий миг реванша. Он мечтал о победе, но проиграл, но он еще жив, а значит, у него есть шанс поквитаться и оправдать чаяния своего народа. В этот душный июльский вечер он думал только об этом. А еще о новой группе федаинов, которых с согласия советского руководства должны были заслать в Северный Иран – как всегда, с территории Советского Азербайджана. Он надеялся на эту группу, лелеял сладкую надежду отомстить своим врагам и исполнить свое обещание и мечту всей своей жизни. От усталости его клонило ко сну. Он слегка прикрыл веки. Последнее, что он ощутил, – звук искореженного металла и разбитого стекла. Четырнадцатый километр трассы Гянджа-Евлах. Не приходя в сознание, Сеид Джафар Пишевари скончался в евлахской районной больнице. Москве не были нужны те, кто произносил слова «Азербайджан» и «независимость» в одном предложении, и в Кремле прекрасно это понимали. О том, как революция пожирает своих детей в столице страны победившего социализма, знали не понаслышке.

Глава 10

    Баку. Февраль 1979.

Иран: шах покинул страну.

Шах Ирана сегодня тайно выехал из своей страны. О его поспешном отъезде западные корреспонденты узнали вначале только из доверительных источников. Официально об этом было объявлено лишь после того, как самолет шаха покинул пределы Ирана и взял курс на Асуан. По свидетельству очевидцев, шах улетал, как беглец, без пышных проводов, без почетного сопровождения.

Весть об отъезде шаха вызвала взрыв народного ликования на улицах Тегерана. Люди пели, плясали, обнимались, все заглушал гул гудков и сирен.

    Газета «Правда» 17 января 1979.

Иран: Новый этап борьбы.

Лидер иранской политико-религиозной оппозиции аятолла Хомейни возвратился сегодня на родину после продолжавшегося около 15 лет вынужденного изгнания.

Борьба народа продолжается, недавний отъезд шаха ознаменовал лишь окончание ее первого этапа, сказал Хомейни. В течение последних 50 лет Иран страдал от тирании. За это время страна лишилась своего культурного наследия, разбазарила свою нефть, иранская армия оказалась под контролем иностранных советников. Шах-предатель и его империалистический режим остался в прошлом. Наше движение одержит победу тогда, когда будут вырваны все корни колониализма. Народ должен проявлять бдительность, поскольку иностранные агенты пытаются вернуть шаха в Иран и спасти его режим.

Американская телевизионная компания Си-Би-Эс передала магнитофонную запись разговора шаха Ирана с руководством генерального штаба незадолго до своего отъезда из страны. «Если вы создадите климат враждебности и ненависти между армией и народом и будете приказывать солдатам, не стесняясь, открывать огонь и убивать людей, – заявил шах, – вы сможете натравить эти же мощные силы друг на друга. Возникшая таким путем долгая гражданская война даст нам достаточно времени, чтобы организовать контрмеры, а возможно, создать правительство, которое внешне будет в некоторой степени приемлемо для народа. Таким образом, мы постепенно сконцентрируем наши силы. Я считаю, что народу не должно быть предоставлено много свободы».

В передаче телевизионной станции подчеркивается, что запись выступления шаха сделал верный Хомейни армейский генерал, который и привез пленку в США. Аутентичность голоса шаха подтверждена рядом американских специалистов.

    Газета «Правда» 2 февраля 1979.

Рустам Керими аккуратно вырезал ножницами статьи газеты «Правда» за конец января и начало февраля, с улыбкой мудреца разглядывая карикатуру Кукрыниксов под названием «Антисоветская ария Пентагона и его загробные суфлеры». На картинке был изображен американский генерал, исполняющий на коленях арию и придерживающий в руках атомную бомбу, а в суфлерах – карикатуры Трумэна и Черчилля с их планом атомного нападения на СССР. Керими подумалось, как скелеты прошлого вдруг нечаянно ожили и зашевелились прямо перед его носом. Столько воды утекло с тех пор. Кто-то еще жив, а кого уже нет. Мохаммед Реза бежал. Как поступила бы на его месте Ашраф и куда она сама наметит путь беженки? В США или любимую Европу? Помнит ли она советского атташе по культуре, с которым впоследствии закрутила мимолетный роман, или он стерся из ее памяти, как мимолетный эпизод из времени ее беззаботного властвования, которое теперь испарялось, уходило в небытие, как мираж. Рустам же помнит все. Даже Симочку и костлявого соседа Чертика. Кстати, Симочка еще жива и полна энергии. Он как-то встретился со своей бывшей соседкой по коммуналке, и она с гордостью рассказала, как в далеких сороковых сломала челюсть Чертику за очередной окурок мимо мусорного ведра. Такая вот бесстрашная баба, не хуже Ашраф умеющая за себя постоять, но с чутким сердцем, где навеки затаилась любовь к простому учителю искусства Древнего Востока. Яшу Привольнова за хорошую службу пригласили в Москву, где он служил верой и правдой своей Отчизне, а вернее, режиму, его взлелеявшему. Сеида Зияддина выслали в политическую ссылку в Палестину, затем он работал старшим советником афганского правительства, поддерживаемого Великобританией, несмотря на все протесты правительства Ирана. Умер он от сердечного приступа в Тегеране в восьмидесятилетнем возрасте и был похоронен в родном городе Рей. Его дом был передан шахской охранке САВАК, а позднее это здание переквалифицировали в тюрьму Эвин, одну из самых страшных в Тегеране. Здесь содержались особо опасные заключенные и до, и после Исламской революции. Хорошо, что жива сестра. Она к нему приезжала два раза. Все-таки не удержалась и привезла золотые часы деда вместе с футляром. Подарила старшему внуку Рустама. А муж Медины, тучный Халил, умер пять лет назад. Наелся до отвала кебаба с пловом и схватился за сердце. О том, что чревоугодие – это грех, набожный Халил, по-видимому, не думал. А может, не без оснований считал, что не такой уж это большой грех по сравнению со всем, что творилось на грешной земле. Дети у них замечательные. Отучились в Европе, двое остались во Франции, двое продолжили дело семьи Наджаф-заде в Тебризе. Сам Рустам Керими до второй половины 60-х оставался в Иране, не раз оказывался в гуще событий, оставивших след в современной истории, политологии, включая небезызвестную «операцию «Аякс» – совместную акцию разведок Великобритании и Ирана по свержению премьера Мосаддыка. Да, американцы тогда красиво выпихнули из Ирана своих союзников-англичан и оставили за собой «контрольный пакет» целой страны. Потом были несколько лет работы в Ближневосточном отделе МИД СССР. Вернувшись в Баку, Керими продолжал читать лекции студентам, несмотря на занимаемые высокие посты. Дипломатия, политика и шпионские страсти не убили у него любовь к сказочным, восточным орнаментам.

– Не устал газеты кромсать? И зачем они тебе? – сокрушался старший сын Рустама, глядя, как аккуратно орудует ножницами его отец. – Отдохни ты немного от Ирана. Хватит с тебя одного шрама.

– Ты предлагаешь что-то получше? – не поднимая взгляда, спросил Рустам.

– Давай на бульвар сходим. Морской воздух, чайки над волной.

– В нарды сыграем?

– Согласен, – кивнул Али.

– Кто проиграет, тот угощает чаем.

– Заметано, отец.

Так они прогуливались по набережной, говоря о пустяках. О бывшей жене Рустама. Сын сказал, что с годами мама стала очень ворчливой и недовольной всем. Рустам улыбался. Для него это вряд ли было удивительно. Он потянулся к карману пальто и достал «пятак».

– Орел или решка? – спросил отец.

– Решка, – ответил Али.

– Не угадал. Бросаю я.

– Как обычно, – улыбнулся сын.

Рустам прицелился, словно бросал монету в мелкую лужицу, а не бескрайнее море. Он загадывал желание, бросая пятикопеечную монету в воды такого же седого, как он сам, Каспия. Желания Керими всегда были вполне реальны и исполнимы. Они до сих пор его не подводили. Возможно, именно в такие минуты он был бесконечно счастлив.

* * *

    Перечень имён

Алиев Азиз – выдающийся государственный деятель Азербайджана, третий секретарь ЦК КП(б) Азербайджана, позже – первый секретарь ЦК КП(б) Дагестана. В 1941-42 гг. – глава «азербайджанской миссии» в Иране.

Амирасланов Мейбулла – заместитель главы «азербайджанской миссии» в Иране.

Атакишиев Агасалим – заместитель наркома внутренних дел Азербайджанской ССР, участник «азербайджанской миссии», ответственный за спецоперации на территории Ирана. Расстрелян.

Багиров Мир Джафар Аббасович – в годы описываемых событий первый секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР. Родился в г. Кубе Бакинской губернии. С 1918 г. на военно-политической работе. В 1921–1930 гг. председатель АзЧК, ГПУ, нарком внутренних дел и заместитель председателя СНК Азербайджанской ССР (с перерывом в 1927–1929 гг., когда был на хозяйственной работе). В 1933–1953 гг. первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана и Бакинского горкома партии, одновременно в апреле – августе 1953 г. Председатель Совмина Азербайджанской ССР. Расстрелян в мае 1956 г.

Буллард Ридер – посланник (затем посол) Великобритании в Иране в 1939–1946 гг.

Векилов (Вургун) Самед – выдающийся азербайджанский поэт. Глава азербайджано-иранского общества культурных связей. Герой Социалистического Труда (высшая гражданская награда в СССР).

Гарриман Аверрел – американский промышленник и дипломат. Длительное время был советником президента США Рузвельта по финансовым и промышленным делам. В сентябре 1941 г. в ранге посла возглавлял делегацию США на Московском совещании СССР, США и Британской империи. В 1941–1943 гг. – специальный представитель президента США в Великобритании и СССР. В 1943–1946 гг. – посол США в СССР, в 1946 г. – вновь посол США в Велиобритании. В 1950–1951 г. специальный помощник президента Трумэна по внешнеполитическим вопросам, посредник между Персией и Британской империей по вопросу национализации Англо-иранской нефтяной компании (впоследствии British Petroleum).