Братство подсолнуха. Криминальная драма на постном масле

– Какого наследника? – растерялся Юрий. – Кто вообще этот Олег Петрович? И почему ты говоришь, что он умер, если ничего толком не знаешь и ни в чем не уверена?

– Семечки подорожали, – развела руками мама, словно приглашая невидимых слушателей их разговора быть свидетелями безграничной глупости своего сына. – Это верный признак. И я знаю, что он в последнее время сильно хворал.

Юрий почувствовал, что у него заболела голова. Не то чтобы вся, а как-то частично: в правом виске забился пульс, каждый удар которого стал отдаваться в затылок. Мигрень, наверное. Бессмысленный разговор утомил его. Чертовщина какая-то! Ему вспомнился Булгаков с его незабвенной Аннушкой, разлившей масло у трамвайных путей на Малой Бронной. Почему подорожание подсолнечника было верным признаком смерти Олега Петровича? Не то, что он «в последнее время сильно хворал», а именно подорожание семечек? Он так любил семечки? Хотя нет, похоже, это они его любили. Раз подорожали в связи с его кончиной. И самое главное: кто вообще этот Олег Петрович?

– Это друг твоего деда, – словно читая его мысли, рассеянно произнесла мама, раскладывая купленные продукты по полкам холодильника.

Юрий деда помнил плохо. Тот умер, когда Юрию было лет десять. Он жил на юге, у моря. И несколько раз летом мама возила Юрия туда. Он помнил, как дед сажал его к себе на колени и о чем-то расспрашивал – то ли о доме, то ли о друзьях в детском саду, а потом и в школе. От деда пахло табаком и чем-то еще, что в совокупности образовывало крепкий стариковский запах. Сколько лет уже прошло, а Юрий снова почувствовал его, как будто дед совсем недавно был здесь, может быть, даже прямо сейчас стоял в коридоре.

– Друг? – рассеянно переспросил Юрий.

Смерть незнакомого ему Олега Петровича и мысли о деде окончательно испортили ему настроение. И боль в голове усилилась.

– Надо выпить анальгин, – подумал Юрий.

– Да, лучший друг, можно сказать, – кивнула мама. – В юности они, насколько я знаю, были не разлей вода. Именно тогда они и учредили Братство подсолнуха.

– Что учредили? – хмыкнул Юрий.

Но мама, казалось, не разделяла его скепсис.

– В начале шестидесятых, – пояснила она серьезным голосом, – двое подростков из Мариуполя учредили Братство подсолнуха. Одним из них был твой дед Григорий Михайлович, а вторым – его закадычный друг Олег Петрович. Впрочем, тогда их, конечно, все звали просто Гришей и Олегом. Дед давно умер, а вот Олег Петрович, как я подозреваю, скончался на днях. И мы, я думаю, скоро узнаем это точно. Если семечки подорожали не просто так.

– Из-за траура? – снова хмыкнул Юрий.

– Не ерничай! – огрызнулась мама. – Если я все правильно просчитала, то ты, возможно, теперь главный наследник. И, если честно, я даже не знаю, хорошо ли все это. Я не уверена, что тебе это будет на пользу.

– Наследник чего? – поинтересовался Юрий.

– Главный претендент на то, чтобы возглавить Братство, – пожав плечами, пояснила мама. – У Олега Петровича детей не было. Так что неоткуда взяться и внукам. А возглавлять Братство, насколько я знаю, должны прямые потомки основателей.

– Ты, например, – фыркнул Юрий. – Ты же тоже наследница?

– В принципе, да, – задумчиво произнесла мама, бросив на сына пронзительный взгляд.

– А когда я возглавлю Братство, мне придется грызть семечки каждый день? – захохотал Юрий. – А масло? Бутылка оливкового в кладовке уже будет считаться предательством?

– Не ерничай! – перебила мама. – Все гораздо серьезней, чем ты думаешь. С шестидесятых годов и двух подростков, лузгающих на пирсе семечки, многое изменилось. Сейчас Братство контролирует чуть ли не весь мировой рынок подсолнечника. А это большие деньги.

– Если все так серьезно, то почему тогда ты никогда мне не рассказывала об этом Братстве? – фыркнул Юрий. – Ни с кем никогда не встречалась из этого Братства? Мы же и после смерти деда часто ездили в Мариуполь.

Его не впечатлила идея о больших деньгах, взращенных на поле с подсолнечником. Вот если бы дед с Олегом Петровичем торговали нефтью. Или прибрали к рукам металлургический комбинат. А тут – семечки! Да и не был дед богатым. Жил он в двухкомнатной хрущевке, обклеенной выцветшими от времени обоями.

– Дед разве богатым был? – поинтересовался он у мамы. – Чего тогда мы ему каждый раз апельсины слали на Новый год?

– Твоего деда почти сразу отстранили от руководства Братством, – неохотно, словно сомневаясь в том, следует ли это рассказывать, произнесла мама. – Еще до того, как он женился на моей маме. У них с Олегом Петровичем произошла какая-то ссора. Дед не любил о ней говорить. Слишком дорого она ему обошлась. Так или иначе, но он вышел из Братства. Хотя и рассказывал мне о нем. Он всегда верил, что когда-нибудь наша семья в него вернется. Когда я разговаривала с ним в последний раз, он сказал, что после смерти Олега Петровича ты сможешь претендовать на роль главы.

– Подсолнечный принц! – хмыкнул Юрий. – Мне нужно мантию заказать?

– Поживем и увидим, – недовольно буркнула мама.

На этом разговор о подсолнухах и масле закончился. Однако недели через две, когда Юрий зашел к матери, та открыла ему дверь, разговаривая с кем-то по телефону. Мама жестом предложила ему пройти в комнату, а сама продолжила беседу с неизвестным на другой стороне линии.

– Хорошо, – сказала она в трубку, – буду ждать. Я очень рада, что вы сможете зайти. До встречи.

Юрий прошел в комнату, не обратив на этот разговор никакого внимания. Он привык, что у мамы всегда полно дел, и ее телефон звонит не переставая.

– Старинный приятель моего отца, – неожиданно пояснила мама, входя вслед за ним. – Олег Петрович действительно в начале апреля скончался.

– Угу, – буркнул Юрий, которому был неприятен новый разговор о Братстве подсолнуха.

– Он сейчас в городе, – продолжила мама, – этот приятель твоего деда. Хочет зайти, поговорить.

– О чем? – хмыкнул Юрий.

– О чем? – возмутилась мама. – Просто человек хочет навестить дочь старого друга. Пообщаться. Что здесь такого? Тем более что тебя никто не приглашает. Я сама с ним встречусь.

– Понял, – огрызнулся Юрий, настроение которого почему-то окончательно испортилось.

– Не бойся, – фыркнула мама, – он не привез тебе корону в виде подсолнуха. И оливковым маслом ты все еще можешь пользоваться без всяких ограничений.

– Спасибо, – хмыкнул Юрий.

– Впрочем, если хочешь, ты тоже можешь прийти, – неожиданно предложила мама. – Он зайдет завтра около шести вечера.

– Я лучше воздержусь, – отмахнулся Юрий.

– Как угодно, – отрезала мама.

Как прошла ее встреча с неизвестным другом деда, Юрий так и не узнал. Сама мама ничего ему не сказала, а он не спрашивал. Может, этот заезжий старикашка и вовсе не пришел. Да и бог с ним. Меньше всего Юрию хотелось еще раз слушать что бы то ни было о «подсолнечных братьях», как он их про себя окрестил.

Глава 2

Прошло еще месяца два. Наступил июль – пора экзаменов. Казалось, сессия измотала Юрия ничуть не меньше, а может, даже и больше, чем его студентов. Единственным утешением было то, что отпуск, счастливый летний отпуск был уже совсем рядом. Так близко, что его можно было потрогать руками. И никакого художественного преувеличения в этом не было: билеты к теплому морю были куплены, и по вечерам Юрий часто доставал их из ящика письменного стола, где они лежали, дожидаясь своего часа, и теребил в руках, с наслаждением слушая их бумажный хруст, который напоминал ему шум прибоя.

Юрий давно забыл о нелепом разговоре с матерью и смерти неизвестного ему Олега Петровича, из-за которой в Амстердаме на бирже подорожало подсолнечное масло.

Был солнечный пятничный полдень, когда Юрий с облегчением вышел из аудитории, в которой принимал экзамен по русской литературе восемнадцатого века у очередной стайки (правильнее, учитывая уровень их знаний и вызывающее поведение, было бы даже сказать стаи) студентов третьего курса. Он захлопнул за собой дверь и уже вставил ключ в замок, но потом снова открыл ее и заглянул в залитую ласковыми солнечными лучами и оттого душную аудиторию, чтобы удостовериться, что там точно никого не осталось. Скользнув ленивым взглядом по пустым партам, он снова закрыл дверь, запер ее и пошел по скрипучему (сам он называл его музыкальным), разбитому и расшатанному сотнями тысяч шагов паркету коридора в сторону деканата, который располагался за углом на том же этаже. Но свернуть за спасительный угол он не успел.

– Юрий Николаевич! – окликнул его мужской голос, когда до поворота к деканату оставались считанные метры. – Юрий Николаевич, можно вас на секундочку?

– Неужели кто-то из студентов опоздал? – мелькнуло в голове у Юрия. – Придется снова отпирать аудиторию, раскладывать экзаменационные билеты. Но главное даже не это, а то, что опоздавшему олуху придется дать хотя бы минут тридцать на подготовку. И эти полчаса придется просидеть в душной аудитории, ерзая глазами по пыльным портретам писателей, развешанным на стенах. А потом, когда он скажет: «Ну, братец, идите отвечать, пора», – студент будет извиваться всем телом и канючить: «Секундочку, можно еще одну секундочку?» Отвратительно. Но делать было нечего.

– Да? – обернулся Юрий.

Он ожидал увидеть очередного парня в узких девичьих брючках на кривых рахитичных ножках и коротких белых (что за мода нынче пошла!) носочках, не закрывающих щиколотку. Но возле окна стоял одетый в безукоризненный темно-серый костюм мужчина лет под пятьдесят.

– Чей-нибудь отец, – мелькнуло в голове у Юрия.