Luftwaffe-льники ЧАСТЬ 1

Построились. Согнулись пополам. Залезли. М-де… Мрачно. Тоскливо. Страшновато. Волнительно. Камера вообще-то приличная, человек сто преспокойно могут разгульную дискотеку устроить. В центре бетонного помещения стоит ведро с «гадостью», источающей хлорпикрин. Всем теоретически «пофигу», мы в противогазах. Чего бояться?!

Неожиданно несколько пацанов ломанулись к выходу. Они почему-то недостаточно хорошо согнулись и, поочередно врубившись головой в верхнее бетонное перекрытие входной двери (прямо, как слепые), упали на задницы. Срывая противогазы, обливаясь обильными слезами и захлебываясь соплями, они поспешно выползли наружу.

Оставшиеся в камере курсанты злорадно захихикали. «Первая волна эмиграции» –  почему-то подумалось мне в этот момент.

Подполковник через мембрану командирского противогаза глухо объявил.

– Клапана залипли. Бывает. В настоящем бою они уже бездыханные трупы. Смотрите и запоминайте. Смеяться рано, потери еще будут. Обещаю.

Ага, вот оно как бывает. Считай, первые потери уже есть. Хм, у этих «трупов» дома остались папа, мама. А возможно, что и девчонка, жена, дети… Однако невесело. Вот она, реальность…

– Трубка порвана!

Понеслось. Так. Ага! Быстро зажмурил глаза, затаил дыхание и шустренько откручиваю гофру. Открутить-то легко!

Действительно, с «порванным» шлангом все парни расстались достаточно быстро, прилично опережая норматив. Это было отчетливо слышно по падающим на бетонный пол шлангам.

Так, ну почему именно сейчас резьба на фильтрующей коробке никак не хочет попадать в резьбу на маске? Блин, такое впечатление, что я кручу этот гребанный фильтр уже целую вечность! Когда же резьба зацепится и пойдет куда надо? Ведь на свежем воздухе при многократном повторении у меня не было ни одной осечки?! Вот она, так называемая эмоциональная составляющая – нервы. Вроде, руки не трясутся и мне совсем не страшно… Ну, почти не страшно. Бля… ну почему эта долбанная резьба не попадает? Кроме шуток, уже нет сил сдерживать в легких перегоревший воздух, который настойчиво рвется наружу… Твою мать, ну и где эта дверь? Пора пробираться к выходу… Не забыть бы еще пригнуться… Есть! Наконец попал коробкой в резьбу на маске, пошла родимая! Давай, давай, накручивайся…

Я лихорадочно завинчиваю резьбу, стыкуя фильтрующую коробку с резиновой маской в единое целое. Есть! Ура! Уф, даешь вдох фильтрованного воздуха! Нет, стоп! То есть, наоборот  резкий выдох и открыть глаза. Мама дорогая… Что же это делается?!

А делалось действительно нечто. Почти половина ребят так и не смогли попасть резьбой фильтра в резьбу маски и, не выдержав нервного напряжения, хватанули отравленный воздух. В результате – горючие слезы, обильные сопли и паническое бегство за глотком свежего воздуха через крошечную дверцу.

У спасительного выхода образовалась непроизвольная свалка, в которую хаотично ломилась обезумевшая толпа ослепших от слез курсантов.

Абсолютно спокойный офицер стоял на выходе из «душегубки», стараясь своевременно пригибать панически эвакуирующихся отроков, чтобы они не набили синяки и шишки. Тех ребят, которые уже были полностью деморализованы и дезориентированы и безнадежно ползали на четвереньках по полу «морга», тщетно ища правильное направление для спасения, преподаватель химии легким пинком начищенного до зеркального блеска сапога, нежно и вежливо направлял в нужную сторону –  к выходу на свежий воздух.

Но это еще не все. Когда вторая волна «эмигрантов» схлынула, началась третья серия. Те парни, которые вроде бы все сделали правильно и вовремя прикрутили фильтры к маскам, но забыли на радостях сделать резкий выдох, через пару минут уверенно потянулись к выходу на улицу. Ибо той толики раздражающего газа, что проникла в их маски в момент отстыковки гофры и разгерметизации противогаза было достаточно, чтобы вызвать нестерпимую резь в глазах, а также обильное слизе- и слезотечение… но с незначительной временной задержкой.

В результате в газовой камере нас осталось не так уж и много. Подполковник посмотрел на «выживших» и укоризненно покачал головой. Затем, не торопясь, обошел всех, подергал за противогазы, проверяя герметичность. Спросил фамилии. Сделал отметку в контрольных списках и дал команду на выход.

На свежем воздухе светило солнце. Пели птички. Зеленела травка. Стрекотали кузнечики. Пахло полевыми цветами и летали бабочки. Боже, как хорошо! Как хорошо и замечательно просто дышать, просто жить! Как красиво вокруг …

И на всем этом великолепии зеленого поля с множеством ярких полевых цветов и пьянящих ароматов хаотично ползало стадо лысых и ушастых пацанов, которые безудержно ревели и обильно сопливились по полной программе.

В результате, те курсанты, кто не прошел процесс окуривания с первой попытки, были вежливо и настойчиво приглашены химическим подполковником на второй акт «марлезонского балета». Без права на отказ, естественно.

9. Зёма

После КМБ и торжественного принятия воинской Присяги, заступаем в первый наряд по курсантской столовой.

С непривычки и из-за отсутствия элементарного житейского опыта, быстро забегались, замотались, выдохлись и еле таскаем ноги. Присели на подоконник. Буквально, на пару минут, чтобы отдышаться. Сидим, бессильно свесив натруженные руки. Даже разговаривать не хочется.

Проходящий мимо третьекурсник из 8-й роты с нескрываемым любопытством  посматривает на  загнанных «минусов».

На открытом дружелюбном лице гуляет легкая добродушная усмешка. Очевидно, глядя на нас, вспомнил себя на 1 курсе.

Неожиданно он останавливается и ласково спрашивает.

– Ребята, случайно из Перми кто-нибудь есть?

Устало подняв глаза и медленно облизав пересохшие губы, я еле слышно промямлил:

– Есть, случайно –  я.

Парень опускается передо мной на корточки, не переставая участливо улыбаться. В полной мере оценив мое текущее состояние, протягивает руку. Знакомимся. Его зовут Андрей и он на два года старше меня. Оказывается, что мы с ним из одного района. И даже с одной улицы. Но учились в соседних школах.

Что ни говори, приятно встретить человека, с которым можно хотя бы мимолетно поболтать о том, что вызывает исключительно положительные эмоции.

Усталость понемногу отступила на задний план. В сознании всплыли приятные картины и позитивные образы из совсем еще недавнего беззаботного периода гражданской жизни.

Память человека достаточно интересная штукенция. В тот момент мне отчетливо вспомнились милые для сердца образы родной улицы, дома, родителей.  Времени прошло совсем ничего, а кажется, что пролетела целая вечность.

Увы, время, отведенное на незапланированный распорядком дня короткий передых, закончилось и мы расходимся по своим участкам работы. На прощание Андрей назвал меня незнакомым словом  –  «зёма»  и крепко пожал руку.

– Пока.

Под вечер, вымотавшись окончательно, я с остекленевшим взглядом сижу на табуретке. Сижу, смотрю «в никуда», долго и мучительно собираясь с силами, чтобы заставить себя встать и пойти умыться. А еще надо переодеться  в относительно чистую форму и пора бы двигать в расположение роты, чтобы успеть поприсутствовать хотя бы формально, на обязательной вечерней поверке.

Вставать с табуретки так не хочется. Ой, как не хочется. Услышал бы сейчас команду «отбой», так и рухнул на бетонный пол столовой. И проспал бы без сновидений, как будто в обмороке, часов двадцать. Не меньше.

Глаза предательски слипаются. Секундная стрелка часов неумолимо мотает круги. Вставать с табуретки все же надо. Надо, но не хочется.

– Саня, привет! Хорошо, что ты еще не ушел. Я тебе сюрприз приготовил. По всей столовой рыскаю, найти пытаюсь. А ты, оказывается, тут отвисаешь. В нирвану провалился? Не засыпай! Нельзя сейчас спать. А то сознание рубанется и в это время пол вдруг неожиданно подпрыгнет кверху и больно треснет по лицу. Уже проходили. Сам на 1 курсе «асфальтную болезнь» поймал. Так же замумукался с непривычки, прислонился к стенке и заснул стоя. Потом как шмякнулся об пол. Чуть нос не сломал. А нам носы ломать нельзя. Для летной работы сломанный нос – запретный шлагбаум. Запомни. Если в драку ввяжешься, нос береги. Слышишь? Ты давай, глазенки-то открывай. Сюрприз!

Услышав голос нового Зёмы, я нехотя разлепил свинцовые веки. С большим трудом привел чугунную голову «в горизонт» и обомлел от неожиданной картины.

Андрей принес огромный противень еще горячей жареной картошки с аппетитной золотистой корочкой, полбуханки свежайшего хлеба, большой кусок сливочного масла, полный чайник душистого компота и банку тушенки, покрытую толстенным слоем концентрированного машинного масла. Вот это, точно сюрприз, всем сюрпризам сюрприз!

Зёма протянул чистую ложку и сел рядом на табуретку, открывая перочинным ножиком банку тушенки.

– Чего задумался? Не тормози! Налетай, пока картошечка не остыла.

Пока я жадно уминал за обе щеки давно забытую пищу, которая после отвратной каши всевозможных разновидностей казалась манной небесной, довольный произведенным эффектом, зёма Андрей намазывал прямо на поверхность полбуханки хлеба 200-граммовый кусочек масла, сооружая бесподобный по размеру бутерброд. При этом он добродушно улыбался, продолжая размеренно рассказывать, что и как заведено в нашем училище. Андрей кратко и доходчиво объяснял нехитрые правила курсантской жизни, потутно давая короткие, но очень четкие описания личных качеств тех или иных офицеров, с которыми нам придется сталкиваться в периметре альма-матер.

Видя с какой скоростью я жадно поглощаю обильную пищу, Андрей не удержался и громко рассмеялся.

– Ээээ, зёма, ты давай осторожней. Я понимаю, что большому куску и рот радуется. Но ты уж повнимательней, а то ложку ненароком проглотишь. Держи пальцами крепче и периодически проверяй ее наличие у себя в руке. Вопросов нет, у курсанта желудок с оцинкованными стенками. Этот факт неоспоримый, ложка все равно переварится! Но вот недостача военного имущества при приемо-сдаче наряда по столовой однозначно не приветствуется. Ты это… жевать не забывай. Хотя бы через раз, что ли. И куски поменьше от бутерброда откусывай, а то челюсть вывихнешь. Мне аж смотреть страшно, как ты рот неестественно широко открываешь. Спокойно можешь в цирке выступать. А что?! Прикинь, хороший аттракцион, смертельный номер! На арене дрессированные курсанты! Звучит? Выходит офицер в парадной форме. Кнутом громко щелкает, а ты прыгаешь на тумбу. Пасть безразмерную распахиваешь, как тигра какая-нибудь прожорливая, прости господи. А он туда свою голову закладывать будет. Причем, не снимая фуражки. А действительно, зачем снимать? Все равно поместится. Эффектный номер! Опасный, согласись! Ладно-ладно, не отвлекайся. Ешь, тщательно пережевывая пищу. На тушенку налегать не забывай. Кстати, какой у тебя рост? Я тебе второй комплект формы ХБ принесу. Хочешь, могу «стекляшку» с лавсаном принести. Она меньше мнется и не так сильно выцветает. Уже подшитую и подогнанную по фигуре. А то вам только одну ХБшку выдали. Постирать надумаешь, а она высохнуть до утра не успеет. Короче, второй комплект всегда надо иметь, чтобы в мокром не ходить. Неприятно это и натереть в подмышках и в промежности можно. А енто …уже не просто больно, а очень больно. Поверь на слово, проверять на себе не стоит. Потом еще «подменку»  дам, чтобы в нарядах хорошую одежду не пачкать. Вторые портянки принесу. Ноги береги! Грибок подцепишь, потом долго не отвяжешься, *здец полный, можно гнить заживо. Если что, только шумни, у меня «Микосептина» больше половины тюбика в тумбочке валяется. Хорошо помогает.

Когда я подъел все принесенные зёмой продукты питания и выпил целый чайник наваристого компота, Андрей вытащил из внутреннего кармана два хлястика от шинели и молча протянул их мне. Я удивленно захлопал глазами.

– Зачем это?

Зёма добродушно ухмыльнулся и дружески похлопал меня по плечу.

– Бери-бери, скоро узнаешь. Береги их, никому не давай. Очень нужная вещь. Дефицитная.

Хлопнув по рукам, мы простились, и с давно забытым чувством абсолютной сытости, я скоренько двинулся в сторону казармы родной 4-й роты.