Несвоевременный человек. Книга вторая. Вера

Так вот, к примеру, какой-нибудь вирус, используя наиболее эффективный, проверенный временем воздушно-капельный путь для своего проникновения в организм человека, практически без труда оказывается внутри него, – для чего он плюс ко всему использует средства маскировки под названием штаммы, – и начинает свой захватнический путь с наиболее уязвимых частей человеческого организма. Вирус надо отдать ему должное, умеет стратегически мыслить, и он прежде чем нанести свой главный удар – по центру принятия решений, сердцу (на мозговой центр он давит о посредственно, желая через немощь и страх подчинить его и в итоге заставить сдаться), – начинает локально воздействовать на функциональные инструментарии организма, нарушая местные связи и постепенно сужая круг возможностей для сопротивления организма.

Так заболевший человек для начала лишается возможности к активной деятельности и своему передвижению, – пойду, полежу, так вроде легче становится, – в результате чего питающая кислородом организм кровь, начав застаиваться, уже не так энергично перекачивается и организм начинает испытывать недостаток живительной энергии. Ну а вирусу только этого и надо, и он, через свою инородность, другого рода идеологическую составляющую, – я повидал мир, – соблазняет сказками о заграничной жизни местное население вирус, – и скажу вам начистоту, что вы из-за своей оседлости отстали от жизни (вот почему заболевшего частенько рвёт, из него вырываются наружу соблазнённые вирусом частицы его я), – добавочно накалив обстановку внутри организма человека, а это ведёт к разориентации человека в пространстве, начинает массированно действовать по всем фронтам. При этом надо понимать, что он ведёт гибридную войну, и главное сражение разворачивается на информационном поле битвы, за влияние над умом человека. И если вирусу удастся убедить человека в безнадёжности своего положения, – лучше уж вовсе не жить, чем так болезненно жить, да и статистика выздоровления от этого вируса уж больно безнадёжна (не трудно догадаться, кто управляет человеком в поиске всей этой ухудшающей его здоровье информации), – то вирусу можно праздновать победу.

И хотя вирус по своему разумен, он знает слабые места человеческого организма и на какие точки при случае нужно надавить, чтобы принудить его от боли согнуться, или действовать так, как он для него предусмотрел – сегодня я тебя наказываю за непослушание, и ты не выйдешь из туалета, посиди там и подумай над своим несговорчивым на капитуляцию поведением, – он не может себе представить все мобилизационные возможности человека и всё-таки не так разумен, как человек, хотя и работает в этом направлении, пытаясь блокировать человеческий разум, который, после того как первая линия обороны в виде иммунитета была прорвана, организует защиту организма. В том числе вирус ещё далёк (не без своих частных успехов) от понимания умственной составляющей человека, где не малое значение имеет то, кто противостоит ему, то ли самый обычный организм человека, или же заряженный медицинскими знаниями организм медика. Ну а это, несмотря на все организационные и анатомические сходства организмов обычного человека и медика, совсем не тоже самое. И если обычному человеку для распознания в себе инородного вируса нужно почувствовать недомогание, которое всё равно не проясняет настоящую картинку с ним случившегося, то медик в момент, по характерным симптоматическим характерностям, может вычислить имя этого инородца.

Так что не трудно догадаться, почему вирус себя более спокойно чувствует в организме человека не защищённом медицинскими знаниями, нежели находящемся под этой дополнительной защитой. Правда, вирус не какая-нибудь неразумная амёба и он тоже в своём разуме эволюционирует, и его различные модификации в виде штаммов тому подтверждение и свой ответ человеку вооружённому медицинскими знаниями. И, пожалуй, можно предположить, что вирус по своему особому научился различать между собой организмы людей, и не только по характеру своей для него доступности, но и по категории своего разумного качества. И он вполне может отличить организм человека о себе совершенно не думающего и живущего как бог на душу положит – этот организм перенасыщен испарениями спиртосодержащих продуктов в самом узнаваемом случае, – от организма того же медика, вооружённого медицинскими знаниями – он сбалансирован на свой химический состав и оттого к нему так трудно подступиться вирусам. И они бы не подступались больше, но вирусы живут по тем же эволюционным законам природы, и им для дальнейшей своей выживаемости нужно повышать свою боеспособность, а для этого и приходится нападать и нащупывать слабые места обороны медиков.

Ну а медицинская служба тоже не собирается отсиживаться в обороне и она со своей стороны тоже ведёт свои разработки в плане противостоянию вирусным атакам. И здесь, как это всегда прослеживалось на протяжении веков этого противостояния, существенную роль играет самопожертвование учёного, того же медика. Который не побоится и заразит себя этим новым штаммом вируса (на мышах только слабаки и сорвавшиеся вегетарианцы экспериментируют), и будет вести за борьбой своего организма с этим вирусом наблюдение, и на основании всего этого делать выводы.

Так что Гай вполне возможно, сам того не осознавая (для того чтобы ввести в заблуждение этот страшный вирус – он уже по биению человеческого сердца научился определять степень его вовлечённости в противостояние с собой), мог вступить в этого опасное для своей жизни противостояние с новым штаммом вируса, который не только птиц пачками косит, а его особенность заключается в том, что он действует избирательно – он нейтрализует в основном медиков. Из чего можно сразу сделать первый, весьма мрачный для медицинской профессии вывод – этот вирус был специально так модифицировано выращен, чтобы нанести непоправимый урон медицине. А вот кто за этим стоял, то тут вопрос не так прост, как кажется на первый взгляд – типа это противники научного подхода к лечению человека, разного рода знахари, шарлатаны от медицины и представители нетрадиционной медицины. А тут нельзя исключать вариант того, что за всем этим стояли сами медики, из числа тех, кто хочет не повысить качество медицинского обслуживания, а те дегенераты от медицины, кто в ней видит только источник для своего благосостояния.

Но с этим источником возникновения нового вируса косящего одних только медиков, а может и не только одних их, будут разбираться специальные дезинфекционные службы, тогда как перед Гаем стоит задача другого рода, выступить в качестве агента под прикрытием обычного больного и ввести в заблуждение насчёт себя проникнувший вирус, – я никакой не медик, видишь, как внутри меня всё запущено и расстроено, а я скорее бич с вокзала, чем медик, – и когда он расслабится, то и взять его с поличным.

– Ну, теперь тебе нет смысла отпираться, – приперев к стенке вирус с помощью превентивных мер профилактики, рюмки самогона с перцем, огласит свой вердикт, находящийся в качестве агента Гай, – я раскрыл твоё настоящее имя (надо понимать, что раскрытие настоящего имени вируса, и ведёт к его ликвидации). Но вирус не был бы им, если бы к нему не было никакого доверия, и сам он никому на слово не верил.

– И кто же я? – всё не сдаётся вирус, чья позиция уже не столь крепка под воздействием самогона с перцем.

– Палочка Коха! – Гай прямо вбивает в себя и своё недоумение вирус, которому, конечно, очень лестно слышать в свой адрес такие высокие предположения, но у него тоже есть своя вредоносная гордость и он заявляет (а вирусы хоть и коварны, но в тоже время всегда алгоритмично честны и всегда действуют в своих областях вредоносности), что он хоть и не столь опасен, но тоже может нанести существенный вред человеческому организму.

– Что-то сомневаюсь. – Гая прямо воротит лицом в сторону от этого вируса, который только на словах такой из себя опасный, а рассмотри его в микроскоп, так его и не увидишь. Тьфу, на тебя и нет вируса. Что не может не задеть вирус, ведь единственное, что он не может не заметить, так это пренебрежение к нему со стороны человека. И вирус, забыв о всякой осторожности, выдаёт себя Гаю: «Я вирус гриппа H1N1», – и при этом так на Гая смотрит, как будто что-то апокалипсическое для него сказал. А Гай в ответ и ухом не ведёт и просто тупо на него смотрит. И вирус само собой заводится и прямо с угрозами на Гая наступает: «А ещё меня называют свиным гриппом. Тебе это название о чём-то говорит?!».

– Нисколько, – разведя в сторону руки, с видимым сожалением говорит Гай, – может оттого, что я религиозный вегетарианец и не ем свинину. – А вот этого уже сам вирус не ожидал услышать, и его начинает одолевать когнитивный диссонанс своего нахождения там, где он по убеждениям этого человека не должен быть, а как бы находится. – Но как так может быть? – вопрошает потрясённый вирус. – Все ответы на свои вопросы получите у вирусного пророка господина Касперского. – Отсылая, куда следует вирус, оставляет ему надежду на будущее Гай в своих имеющихся в его голове фантазиях.

Правда это ещё не конец и на его пути ещё масса такого вирусного рода препятствий, совсем не ожидающих, когда он ими займётся – они привыкли действовать вероломно, без предупреждения. И Гай немедленно взялся бы за них, и со всеми этими опасностями сумел бы справиться, если бы его на пути к ним не подкосило, отправившее его в медицинскую койку другого рода недомогание. И вполне вероятно, что всё это с ним случилось не случайно и за всем этим стояли всё те же дегенеративные личности от медицины (это скорей всего, были экономисты, мать их за ногу), но Гай ещё молод и он так далеко вперёд не заглядывает.

Но что-то нам, людям не без своих тараканов в голове, подсказывает, что Гай, соблюдая строжайшую секретность, вынужден был всё умалчивать и отрицать. А это всё есть часть некоего секретного плана, разработанного в недрах секретных лабораториях клиники, под руководством авторитетных врачей из министерства. Где борьба с новой модификацией вируса, есть только шпионская легенда, под прикрытием которой, Гай и будет работать над устранением, куда как более опасных причин болезней, чем вызванные вирусами инфекционные заболевания. И теперь только Гай понял, почему у него с учёбой не слишком складывалось, его уже на раннем этапе готовили к этой секретной миссии – в нём ничто недолжно выдавать за человека близкого к медицине, а иначе у него не получится втереться в доверие у болезнетворных образований. Они ведь действуют системно, а борьба с системой всегда требует системного подхода и требует значительной подготовки и работы над собой.

А вот против именно какой системообразующей болезни Гай будет работать, то это глубочайший секрет, о котором и сам Гай не до конца посвящён, по причине того, что знания об этом немедленно передадутся тем его внутренним силам, которые проявляют слабость и шатко ведут себя под давлением этой новой болезни. И единственное, на что Гай может опираться в своём понимании поставленных перед ним задач, так это на кодовое название операции – «Психосоматика». И больше ни, ни. А сейчас его думы, чтобы не вызывать любого рода подозрений, чисто для отвлечения, направлены в другую сторону.

– Вроде как все эти монументальные здания построены для нездоровых пациентов, – продолжает размышлять Гай, – и люди, себя посвятившие врачебной профессии, без них ничто. Но всё равно пациент себя здесь чувствует не за главного, а на вторых ролях, и наблюдается какая-то прямо дискриминация по профессиональному признаку. И врачи только формально значатся обслуживающим персоналом пациентов при больнице, тогда как на самом деле, именно пациент выступает здесь в этом качестве, и всем собой обслуживает жизненные потребности врачей. – Гай, оказавшись на месте больного, начал себя вести прямо как какой-то коллаборационист и принялся предаваться предательским по отношению к своей профессии мыслям (и позитива в них не наблюдается).

И не трудно догадаться, что подвигло его на эту сдачу своих прежних позиций, где он на пациентов смотрел с некой долей своего превосходства над ними, – да что вы знаете о своей болезни, кроме болезненных симптомов, – вот с таким нарративом в глазах, смотрел сверху вниз на стремящегося его удивить своим кашлем больного Гай. – Да хоть закашляйся в возмущении, а только я один знаю, как излечить твою изжогу. – И больной от удивления и непонимания связи между его кашлем и болями в груди, и этим поставленным врачом диагнозом, даже и кашлять забыл. А Гаю только этого и надо, и он, быстро приложив стетоскоп к его груди, начинает слушать и понимать, что он в этой груди не слышит – благоразумия. А как только им осмотр всё ещё находящего в изумлении больного произведён, то Гай перед уходом бросает ему многозначительную фразу: «Придётся с вашей памятью поработать, иногда её потери приводят к поразительным результатам», и оставляет больного без кашля, а также в полном непонимании этого молокососа; да и сигареты ещё куда-то пропали.

И тут Гай вдруг сообразил, что и сам впал в самую распространённую среди больных ошибку, он стал слишком близко к сердцу воспринимать свою болезнь, – что и вылилось в такую придирчивую направленность его мыслей, – а это может осложнить работу сердца, что уж точно не пойдёт ему на пользу. И Гай, вглядываясь в белый потолок палаты, принялся отстраняться от этих, мало оздоровляющих мыслей. – Главное в этом деле настрой, – принялся себя настраивать на выздоровление Гай, – и с лёгким сердцем и духом всегда легче преодолевать препятствия на своём пути. Так вот почему аппетит пропадает, когда заболеваешь. – Ахнул от догадки Гай. – Организму не нужна лишняя нагрузка на себя, вот он и подаёт сигналы, что ему пока что не нужны лишние калории. – Гай прислушался к себе, пытаясь услышать подаваемые организмом сигналы. И видимо они шли, но только не те, какие Гай ожидал услышать.

– А я похоже, не слишком и не здоров, если есть хочу. – С долей досады резюмировал посылы своего организма Гай. Чему бы, наверное, нужно было бы порадоваться, но первая неосознанная мысль, всегда призывает к первенству, а это значит, что Гай, как минимум, должен быть не самым легко страдающим в этой палате пациентом. – Другие больные при виде твоей царапины не только уважать тебя не смогут, а они тебя, помянешь моё слово, ещё за симулянта примут. – Примерно вот так помыслилось Гаю, как только он почувствовал голод. Правда, за этим он успокоился и перевёл свои рассуждения в другое русло.

– А ведь если провести свои ассоциированные параллели между клиникой и тем же санаторием, то по какой интересно звёздности можно будет оценивать клиники. – Ударился в рассуждения Гай, вглядываясь в панораму чистого потолка, где ему представился не раз им виденный в рекламных буклетах пятизвёздочный отель со своим «всё включено». – Скорей всего, звёздность клиники будет зависеть от специфики заболевания. Так, например, если заболевания не излечиваются с помощью манипуляций с лекарствами и таблетками, и требуют внешнего вмешательства, то это эти клиники должны оценивать по самой высшей категории. А если…хотя в этом болезненном деле, нет чётких граней определения значимости для человека болезни. Для человека в этом деле главное, близость к нему болезни. Своя болезнь ближе к телу и разумению. – Гай на этом месте потрогал рукой свою голову, и собрался было продолжить свои размышления, как со стороны его спины, а там, как уже понял Гай, находятся входные двери, доносится тихо ведущий разговор.

Между кем он вёлся, Гаю это пока не представлялось возможным узнать, – повернуться и тем самым перебить говорящих, он не собирался, – а то, что он так для него неожиданно начался, – как из его смысловой направленности Гай догадался, то он не только что начался, а уже давно шёл, – то у Гая не было времени над этим задумываться (просто он за своими размышлениями всё упустил) и он, затихнув в своих мыслях, принялся слушать, о чём там вёлся разговор.

– Выбор небольшой, – тихо проговорил первый женский голос, – астения, где всё не так страшно: восстановился – и всё как рукой сняло, и не самый хороший вариант, болезнь Альцгеймера.

– И что, на это есть показания? – спрашивает второй голос.

– Чёткой симптоматической картины не наблюдается, но косвенные указания на этот диагноз в наличии имеются. Один из самых первых симптомов болезни Альцгеймера – это ослабление памяти, которое пациент подспудно ощущает и начинает по этому поводу испытывать беспокойство и тревогу. Как именно происходит ослабление памяти? Конечно, каждый случай уникален, но общий лейтмотив такой, что это происходит до странности избирательно, и страдает именно эпизодическая, или автобиографическая память. При этом так называемая семантическая память – общие знания и представления, а также процедурная память – то есть, способности к обучению и навыки – остаются нетронутыми.

У нарушений же автобиографической памяти тоже есть свои особенности:

– есть большая разница между непосредственным, сразу после заучивания, и отсроченным, через некоторое время после заучивания, воспроизведением. И если сразу после заучивания вам ещё смогут повторить то, что требовалось запомнить, то через некоторое время уже нет.

– возникают трудности с восприятием расстояния, глубины и других пространственных объектов. Человеку становится труднее подниматься по лестнице, ориентироваться в знакомой местности или даже вставать с постели.

– помощь при заучивании и подсказки при воспроизведении никак не улучшат общую картину, не помогут человеку вспомнить, что же он учил или запоминал.

– уменьшается болевой порог. Может, забывают?

– пациенту трудно не только активно самому воспроизвести, что же он пытался запомнить, но и справиться с заданием, в котором есть выбор: например, если спросить его, просили его запомнить яблоко или грушу, он не сможет вспомнить, что же именно.

– происходит потеря рассудительности. В этом случае человек может тратить деньги впустую, поддаваться на различные виды обмана. Также обычно аккуратный человек может выглядеть растрепанным, неухоженным или одетым не по погоде.

– страдает избирательность памяти: то есть, при попытке вспомнить тут же приплетается всякий посторонний и ненужный материал.

– происходит потеря ориентации в пространстве и времени. Такое явление также может возникнуть у обычного человека, например, сразу после пробуждения. Иногда человек может даже путать времена года и считать себя моложе реального возраста, так как чувство времени при болезни Альцгеймера теряется.

Кроме того, страдает процесс пространственного воображения и узнавания: пациенты затрудняются определить время по стрелкам часов… впрочем, сейчас с этим проблемы у большинства школьников начальных классов, с трудом различаю правую и левую стороны, плохо ориентируются на местности в стороне от давно и хорошо знакомых им маршрутов. Многие не сумеют нарисовать на листе трёхмерную фигуру – тот же кубик, например.

Характерно нарушается речь, причём уже на раннем этапе болезни. Этот симптом называется аномия, или, если перевести с греческого, то не называние: пациенты не могут назвать показанный предмет, хотя вполне способны объяснить, зачем он, для чего и что им делают. – Постепенно затих этот второй голос.

– Как будто зачитывает откуда-то. И такое чувство, что я где-то что-то подобное слышал. Точно, Иван так описывал несвоевременного человека. – Сделал вывод Гай, вдруг осознав, что прикрыл глаза во время этой читки лекции, и даже возможен вариант, что он на пару мгновений выпал из реальности в сонм своих сомнений, ещё называемых сном.

И Гай, чтобы как-то взбодриться и посмотреть на того, кто его так сморил ко сну, – когда со сном возникнут проблемы, то он будет знать, к кому обращаться за помощью, – открывает глаза, а точнее один глаз (второй и не поймёшь под этой повязкой, в каком находится положении) и в один взгляд во внешние пределы понимает, что уже не имеет никакого смысла оборачиваться назад и искать там кого-либо – в него уставилось и так пристально смотрело лицо крайней внимательной к нему наружности, что его лицо в точности и не различить, так оно всё расплывалось. И в голову Гая, почему-то только одно сейчас при виде этой к себе внимательности зашло – со мной случилась та самая аномия, когда человек видит показанный ему предмет, то он объяснить может, что он перед собой видит, а вот назвать его назначение не может (здесь нужны наводящие подсказки, тот же кирпич).

Между тем это лицо без опознавательной для Гая наружности, – простыми словами незнакомое, а его больные характеристики – крайней степени любознательность (все нездоровые люди не просто крайне любопытны и любознательны, а они плюс ко всему этому, жутко агрессивны в их проявлении – вечно суют свой нос туда, куда их не просят), не добавляют ему смысла, не умалчивает своё здесь нахождение и значение. – Это они обо мне говорили. – Многозначительно кивая в сторону входной двери, тихо говорит это лицо больное своей любознательностью. – И скажу тебе по секрету, – слегка наклонившись к Гаю, шепчет опасный пациент, – я с ними во многом не согласен. – Что для Гая не неожиданность, он из своей практики знает, что этой альтернативной точкой зрения на своё излечение, болеет большая часть трудно излечивающихся пациентов, особенно с манией своего величия в болезнях, так называемых ипохондриков.

– А может у меня свой собственный взгляд на мои стороны света, и для меня лево и право совсем другое, чем для всех остальных. А они, уже исходя из этого, делают насчёт меня неутешительные диагнозы. Вот скажи мне, – сказал опасный пациент, протягивая перед собой свои руки, – где у меня правая, а где левая? – спрашивает опасный пациент. И Гай само собой затрудняется с ответом.

– Видишь, сам затрудняешься с ответом. И тогда получается, что ты такой же как и я, неподдающийся консервативному лечению больной. – Здесь опасный пациент быстро оглядывается по сторонам и, вновь наклонившись к Гаю, тоном предусматривающим сокровенность сообщает ему страшную тайну. – У них для таких как мы, строптивых больных, есть свои экспериментальные средства излечения от этого нашего недуга. И это не электрический ток, когда ты путаешь свою руку и тебя бьёт током, а этот метод называется зазеркалье, где по форме тебе всё видится как бы и должно, – вот моя правая рука, – опасный больной демонстрирует невидимому зрителю свою левую руку, – но это только так видится в отзеркаленном виде, тогда на самом деле…– опасный пациент замолкает и тут вдруг с него как будто сходит наваждение и он более осмысленным что ли взглядом смотрит на свою левую руку, затем переводит свой взгляд на Гая и с тем же загадочным видом говорит. – Но они одного не учли, – опасный пациент вновь смотрит по сторонам и после этого, приложив палец ко рту, тихо говорит, – я левша.

Гаю ничего другого не остаётся, как знаковым кивком поддержать своего собеседника. При этом внутри себя Гай вовсю негодует за такую неосмотрительность местного врачебного персонала, который поместил его явно не в то отделение. Здесь, судя по этому, нездоровому типу, занимаются излечением психических заболеваний, а у него пока что нет таких явных последствий своей травмы, чтобы его прямиком направлять сюда. – Хотя экономисты давно уже рулят медициной. И они, решив снизить траты на некоторые лечебные процессы, так сказать, оптимизировали его, и убрали лишние и весьма затратные, по их мнению, стадии лечения. – Рассудил про себя Гай.

– Если есть весомая вероятность того, что ударенный в голову человек сможет в итоге слететь с катушек и чокнуться, то нужно сразу дать ему шанс доказать, насколько он крепок своей головой, для чего и надо перевести его в конечный для такого рода пациентов пункт назначения – отдельную комнату обитую подушками. – Вот с таким посылом зажимают финансирование медицины, эти новые эффективные менеджеры. – Правда, это пока что не отдельная палата, и я, пожалуй, при удачном раскладе могу рассчитывать на лёгкую стадию шизофрении. – Как и должно профессионалу, Гай с оптимистическим настроем посмотрел на себя и на своё будущее в палате с умалишёнными.

А уж в чём, в чём, а в этом, можно как минимум, на одного такого человека в палате рассчитывать и не сомневаться в том, что он не подведёт в этом плане. Ведь человек при долгом своём нахождении в одном пространственном и заточенном на одной мысле положении, постепенно начинает обуреваться параноидальными мыслями, да хотя бы на счёт течения своей болезни. И эта болезнь с момента своего появления, и отныне и до своего излечения, если такой результат предполагается, и если ты, конечно, не затянул с ней, а это тоже тяжёлые мысли о безвозвратно упущенном времени, занимает все его мысли, – и даже от них нет покоя в местах особо личного пространства, – и ни на минуту не упускает его из вида, напоминая о себе, как только ей этого захочется. И тут хочешь, не хочешь, а начнёшь зацикливаться на своей болезни, и смотреть на мир через ту же свою больную печень, где теперь тебе уже не до чувствительного для сердца и души пития, и проникновенно осознаваемой для рассудка еды.

Между тем опасный пациент, после своего признания в своей левости взглядов получивший от Гая имя Левша, опять проявляет внимание к Гаю и вслед за этим своё понимание его неразговорчивости. – Вижу, переживаешь и волнуешься перед первой встречей со своим лечащим врачом. И я тебя за это упрекнуть не в чем. Ведь от того кем окажется твой лечащий врач, – искренне любящим свою профессию и не ошибившийся в своём призвании человек, или искренне любящий себя в этой профессии, тоже без ошибок на свой счёт человек, – будет зависеть что тебе придётся претерпеть на пути к своему выздоровлению. А каким оно будет, то это тоже не маловажный вопрос. Но ничего, ты здесь не один, и мы, как понимаешь, – Левша кивнул в сторону соседних кроватей, из под покрывал которых, начали постепенно вылупляться лица, – на твоей стороне.

– А что насчёт врачей, – Левша в один момент потемнел лицом при упоминании собой же этих врачей, и Гай поздравил себя с тем, что не стал спешить и указывать на то, что он и сам отлично знает, кто такие врачи, ведь он один из них. А тут, как оказывается, к врачам неожиданное для него отношение со стороны пациентов.

Он то всегда думал, что раз они с больными находятся на одной, светлой стороне, где с тёмной стороны им противостоит болезнь, и так сказать, занимаются одним общим делом, то в соответствии с этим, между врачами и пациентами не только не должно быть особых разногласий, а Гай даже льстил себя надеждой на то, что его пациенты не то чтобы боготворят его, а скажем так, ставят его на пьедестал непререкаемого авторитета. А тут, как вдруг им выясняется, то это всё были его иллюзии, и пациент, как оказывается, не так однозначно смотрит на врачей, и у него с ним есть принципиальные расхождения во мнении на себя, на него, на болезнь, и главное, на его им себя лечение. И Гай решает пока что не признаваться, как минимум, Левше, что он тоже имеет некоторое отношение к медицине, в общем, он опять начал коллаборционировать.

– То со всей своей ответственностью тебе говорю, все они кровопийцы, – со страшным взглядом из себя заявил Левша, – и здесь, во всей этой, да и во всех других больницах, нет ни одного человека, у кого бы медики не попили их крови. И не только буквально. – Так многозначительно это сказал Левша, что Гаю совсем не сложно было догадаться, у кого в этом отделении, а может быть и во всей больнице, больше всего крови выпили врачи-кровопийцы.

– И вот спрашивается, зачем им нужна моя кровь, если моё заболевание не связано с физикой тела, когда меня мучают психического рода недуги? Они что, хотят посредством кровопускания, так называемым понижением моего кровеносного давления в мозг, исследовать мою реакцию на внешнее вмешательство. Ну что ж, я их могу обрадовать, я психую. – Левша своим яростным взглядом погрозил кому-то невидимому, затем возвращается к Гаю и уже более миролюбивым тоном, но всё же с угрожающим посылом, делает совсем не понравившееся Гаю заявление. – Они, что думают, что участь оказаться на моём или на твоём месте, их обойдёт стороной. Да ничего подобного. И когда-нибудь, даже при моём нахождении здесь, один из них обязательно окажется на этой кровати, – Левша непонятно для Гая почему, указывает на его кровать (может интуитивно чувствует в нём врача), – и тогда…– Левша наклонился к Гаю и тихо добавил, – ему ничего не поможет.

И после таких откровений Левши, у Гая и вовсе всё желание быть искренним пропало, и даже если лечащий врач начнёт допытываться, где он его раньше видел, то пока он здесь, он ему ничего о своей настоящей жизни ничего не расскажет. – Знаю я, как выписка отсюда делается, – про себя убеждает себя Гай, – быстрее на перо Левше попадёшь, чем моя карточка окажется в регистратуре. Надо к тому же все свои контакты с внешним миром ограничить, – решил Гай, вспоминая, куда он дел свой телефон. Но ему так и не вспомнилось, хотя голова через болевые импульсы намекала. – А то припрутся ко мне проведать, и Левша сразу обо всём догадается.

И только Гай начал строить свою оборону, как Левша задаёт ему крайне опасный вопрос. – А кто тебя сюда направил? – спрашивает Левша, и Гай впадает в осадок, не зная, что на этот вопрос ответить. Ему кажется, что Левша не просто так задал ему этот вопрос, а он посредством него хочет раскрыть его истинное лицо, скрытого лазутчика со стороны медицинского персонала. В задачу которого входит выявление неблагонадёжного, прямо сказать, заговорщицкого типа лиц из числа пациентов, – а к ним, несомненно, относится Левша, – которые больше воду и мысли здравомыслящих больных мутят, чем лечатся и портят статистику.