– Надо рано ложиться – на горячий чай подув.
Беседа все не развивалась за едой:
Пастатов вздыхал, дядя ныл: – «О-еей!».
Разговаривали так, будто и не расстаются.
Одевшись, далее обуться.
Вышли на холодную улицу, во двор.
Коровин, с утра пораньше, хлопал ковер.
– Ариведерчи! Ариведерчи!– кричал он.
– Да, да – сквозь дядюшкин стон.
Повозка уже была наготове.
Воздух стал холодней, суровей.
– Ну, племяш! Дядьку своего не забывай!
Сколько лет не виделись! А тут снова: «Получай!»
– И ты дядюшка, не забывай, мне писать. –
Обнялись. Стали друг друга целовать.
«– Не уезжай! Не уезжай!» – лезли мысли у дяди,
Затем: «– Есть ли смысл? Да, ладно…».
– Ну, племяш. Раз, ты решил!
Значит, ты не погрешил!
Ну, давай! С богом! Мой родной!
– Пока, дядюшка! Вскоре письмо и «Приветик мой!»-
Пастатов взобрался на коня, слегка в опаску,
И дорога почудилась как сказка.
И воздух стал свежей, не как раньше.
И ветров нет и как то слаще…
– И дорожка в пути ведет!
И ямщик свою песню поет:
«– Эй, гражданин! Ну, же! Что ты!?
Дай на булку хлеба и водку!» -
Пел Коровин, звук отдалялся все дальше и дальше.
Пастатов вспоминал, что было раньше…
Подумал, что новая жизнь впереди!
Отдаляли его от селенья, все дальше, кони вели.
Пастатов повернулся назад
И стал довольно- таки рад:
Дядюшка махал рукой,
А нянюшка позади, дрожала «ходьбой».
Коровина уже было, не услыхать,
Зато можно было увидать:
Как он хлопал свой коврик.
И лишь доносился одинокий лик…
У Пастатова в голове промелькнуло
Остаться, но мысль в лето канула…
Пастатов все, так же грустил,
Держал в душе странный пыл.
И вдруг капнула слеза…
Последний услышал звук он, от села.
Как вдали прозвенели колокола.
– Вся жизнь- игра! Вся жизнь- игра!-
Проговорил вдруг, на удивленье.