Парфянская стрела. Роман

– Разве в приличном обществе принято поливать грязью героев революции?

– Андре не обидится. Он – отличный товарищ. Верный и надежный.

– Тебе это известно не из первых рук. Надеюсь? – проворчал Волохов. С Андре Ромеро личного знакомства он пока так и не завел.

В Барселоне Волохов появился недавно. Но он уже был наслышан о Ромеро от друга Мигеля, московского журналиста, проживавшего в номере по соседству с Волоховым. Мигель помогал в работе и часто по необходимости делился с Петром Николаевичем местными новостями.

– Это профессия, Пьер. Не хуже и не лучше твоей. И твоего друга Мигеля, – невозмутимо заметила Катрин.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что ты и так прекрасно знаешь. И что знают многие, кроме меня. Включая людей из немецкой интербригады.

Катрин затянулась пахитоской. Волохов наблюдал за ее тонким профилем. Веселые искорки вспыхнули в седом табачном пепле. Внезапно Катрин обернулась.

В зале, у столика, за которым сидел Ромеро, вновь зазвенели стаканы. Вспыльчивый официант попытался отнять у Андре бутылку. Анархист грубо оттолкнул его. Официант едва не отлетел к другому столику. Разгоралась ссора.

– Странно.

– Что?

– То, что Андре мог бы перестрелять их всех. Обычно маузер всегда при нем, – задумчиво сказала Катрин. Белые кольца табачного дыма повисли над Катрин: серия чинно растворявшихся в сизом воздухе ресторана нимбов.

– Оказывается, ты и это знаешь? – подозрительно спросил Катрин Волохов.

– Знаю.

– Откуда?

Катрин оставила вопрос без внимания, сделав вид, будто с интересом наблюдает за развитием событий в зале. Но там уже не было ничего интересного. Ромеро стремительно накачивался алкоголем.

Андре орудовал у стойки бара. Завладев пузатой бутылкой, он выстроил перед собой в шеренгу стаканы и стал аккуратно наполнять до краев мутноватой жидкостью. Волохов недоуменно охнул:

– Зачем он лакает эту гадость? Испанское перно. Тут полно прекрасного коньяка.

– Нет, он положительно напьется… – Катрин втянула в легкие еще одну порцию табачного дыма.

– Слушай, Катрин, мне плевать, напьётся сегодня твой Андре или нет, – Волохов легко оттолкнул стоявшую посередине стола пепельницу. – Откуда ты знаешь, что у него нет при себе маузера?

– Это смешно, Пьер.

– Что?

– В тридцать лет ты так и не смог научиться ревновать. Всерьёз.

– Иногда я не понимаю тебя, Катрин. Совсем ни черта не понимаю.

– Да, пора звать Мигеля, милый. Скоро Андре будет неуправляем, как атака марокканской кавалерии.

– Что ж, пойду за Мигелем, – вздохнул Волохов. Только Мигель способен уговорить строптивого каталонца отправиться сначала в душ, а потом в спальню на отдых. В подвале «Тэйлора» была автономная котельная. Горячая вода подавалась в номера круглые сутки и без перебоев.

– Подожди. Я пойду с тобой. – Катрин погасила пахитоску. Из хрустальной пепельницы выросли полупрозрачные сизые протуберанцы.

Поднимаясь по ковровой дорожке на третий этаж, где находился номер Мигеля, Катрин опиралась на руку Волохова, перепрыгивая порой сразу через две ступеньки. Петр Николаевич старался не отставать от нее.

Шлейф терпких французских духов Катрин смешивался с ароматом дезодорированного холла. На площадке третьего этажа Катрин остановилась и перевела дух. Она немного устала, слегка раскраснелась.

– Ты что-то хотела сказать?

– Да. О розах. Твой букет я подарила. Прости.

– Вот как? Кому же. Если не секрет?

– Горничной. И… пожалуйста, не присылай мне больше… этих роз. Ни белых. Ни красных. Не надо.

– Хорошо. Я пришлю лилии. Тебе понравятся лилии? На углу в двух кварталах от Касса Мила я знаю отличный магазинчик. Он еще работает. Даже под бомбежкой.

– Нет, лилий тоже не надо. Лилии вплетают в венки на катафалки. Даже когда хоронят рабочих. Их слишком много теперь. И потом… Лилия – это не по-республикански.

– Крокусы. Лиловые или нежно-кремовые.

Катрин улыбнулась. Солнечный луч, преломленный витражным стрельчатым окном отеля, упал на нее сверху, вписав ее стройную фигуру в золотой световой конус.

Катрин коснулась узкой холодной ладонью щеки Волохова и сказала:

– Хорошо, милый, пусть будут крокусы.

Она помедлила и проронила через несколько долгих, почему-то показавшихся Волохову вечными, мгновений.

– Пойдем, Пьер, иначе все будет напрасно. Мы опоздаем.

До знакомства с Андре Катрин была совсем другая. Волохову нравилась смешливость девушки-говоруньи, сыпавшей остротами и никогда не задумывавшейся дольше трех секунд над едкими сатирическими фразами, которыми она клеймила злодеяния фалангистов в репортажах для демократического еженедельника.

Он угощал её кофе с миндальными пирожными, тратился для Катрин на дорогие контрабандные сигареты (франкисты захватили Канарские острова, итальянцы блокировали порт, и табак стал дефицитом).

Она вышучивала его неловкие попытки ухаживания, вышучивала мило, мягко и ласково, стараясь всерьез не задеть самолюбие Волохова. Немного наивная, слегка циничная, задиристая, Катрин не теряла оптимизма.

Да, она была именно такой. До пятницы прошлой недели, когда состоялась поездка в Барселонетту. После, так показалось Петру Николаевичу, Катрин резко изменилась. В её остротах стало больше резкости, яда, отчаянной решимости противоречить очевидному.

…В ту пятницу они прогуливались по набережной неподалеку от грузового порта. Прямо под козловыми кранами играли дети. Отсюда начинался белый песчаный пляж, у края которого разместились десятки крошечных кабачков. Стулья выносились прямо на песок. Их ножки под тяжестью людей, собравшихся отведать традиционные блюда – сарсуэлу или паэлью марискада, погружались в зыбучий горячий песок.

Офицер в опрятном оливковом мундире, перехваченном в поясе лаковым ремнем, на котором висел в кобуре автоматический пистолет, вежливо улыбнулся и отдал честь. Он был совсем юн: на вид лет восемнадцать, не больше. На набережной таких молодых и веселых, вежливых и улыбчивых юнцов в новенькой офицерской было много. Военные училища республики неустанно поставляли командные кадры. В Барселоне говорили, что теперь на десять ополченцев приходится не менее одного новоиспеченного офицера. Но молодые командиры не спешили на фронт под Уэску. Они фланировали по набережным с семи до девяти вечера.

– На фронте такой пистолет редкость, – сказал Волохов Катрин Пат.

– Этим ребятам пистолеты не нужны, они сражают женщин взглядом, – Катрин задорно тряхнула русой, неровно постриженной челкой. – Море сегодня сверкает, посмотри, Пьер.

Солнце слепило. Волохов заслонился от него ладонью, чтобы взглянуть на простиравшееся до горизонта море. Далеко-далеко, там, где сливались небо и вода, мелькнули черные дымки. Грузовые пароходы еще заходили в Барселону. В основном они прибывали из Франции, из Марселя.