Кот с Монмартра. История давно минувших дней

Итак, во время последнего ужина мадемуазель Дюбуа, которая сидела за столом рядом с месье Амьеном, выразила желание увидеть Рыцарей тумана, драму, постановка которая была только что возобновлена в театре Порт-Сен-Мартен и пользовалась большим успехом.

И Поль Амьен, который знал, что даже самые богатые парижские буржуа не пренебрегут возможностью бесплатно сходить в театр, подумал сразу же о том, что следует снять ложу на это представление. Он проявил хладнокровие и воздержался от того, чтобы сразу же предложить мадемуазель Авроре сходить на спектакль, но искусно справился у нее о занятости в ближайшие вечера, и выяснив, что на послезавтра у нее не было ни одного приглашения на светские рауты, он тут же зарезервировал прекрасную ложу в хорошем месте театра, не оплачивая её сам, чтобы не задеть деликатные чувства месье Дюбуа, попросив это сделать одного своего друга журналиста, после чего отправил бесплатные билеты господину Дюбуа.

И сегодня вечером, в день смерти несчастного Улисса, в то время, когда Верро, его убийца, выходил с его телом из дома художника, Амьен получил милостивое уведомление от месье Дюбуа, который его благодарил за билеты, и просил настоятельно присоединиться к нему в ложе на представлении, куда он намеревался привести свою дочь.

Правда, в этот момент художник уже не был очень уж расположен получать удовольствие от пребывания в течении нескольких часов в прелестной компании мадемуазель Авроры, учитывая множество неприятных происшествий, приключившихся с ним в последние дни.

Трагедия в омнибусе его расстроила, а проекты Верро обеспокоили. Поль уже упрекал себя за то, что пообещал ему молчать об обнаруженной им в салоне омнибуса отравленной булавке, которую он должен был бы, как порядочный гражданин, вручить комиссару полиции вместе со своими объяснениями. Он начинал даже опасаться, что может быть рано или поздно скомпрометирован некоторой нескромностью или неосторожностью поступков своего безрассудного товарища.

Между тем, боясь прослыть невоспитанным грубияном, Амьен не мог уклониться от похода в театр, чтобы поприветствовать отца и дочь, которые выражали желание увидеть его на модной постановке.

И впрочем, это был превосходный случай заглушить захлестнувшую его сознание тоску.

Поль решился, следовательно, одеться в вечерний костюм, и к шести часам, как он обычно это делал в хорошую погоду, Амьен вышел на улицу, чтобы пешком отправиться на ужин на Большие бульвары, в один клуб, членом которого он был, но где его видели довольно редко.

Присутствующие в клубе клубмены, к счастью, не скучали, и их весёлое настроение вскоре разгладило сумрачные морщинки в уголках рта Поля, у которого, в сущности, не было причин для серьёзных печалей. Он оживлённо беседовал с сотрапезниками на темы, которые ему были интересны, и когда настал момент отправиться в театр, он уже полностью забыл все свои заботы. Поль больше не думал ни о чем, кроме как о мадемуазель Дюбуа, и готовился к тому, чтобы весь вечер любезно уделять ей все своё внимание.

Но так видно было предначертано ему его судьбой, чтобы случайная встреча напомнила ему о неприятном приключении накануне.

Подходя к ступенькам театра, Поль остановился на мгновение, чтобы докурить свою превосходную кубинскую сигару, коибу, которую ему доставляли прямо из Гаваны, и был немало удивлён тем, что внезапно услышал обращение к своей персоне в таких выражениях:

– Конечно, я не ошибаюсь. Это – действительно вы.

Персона, которая обращалась к Амьену, была крупной женщиной в платке, опоясанная лотком с апельсинами.

Амьен не узнал её поначалу, но она не предоставила ему времени на воспоминания.

– Вы меня не помните, – продолжила она охрипшим голосом. – А я то вас сразу признала. Это вы сидели лицом к лицу передо мной вчера вечером в омнибусе, следующем на винный Рынок.

– Ах! Да, теперь я вас припоминаю, – пробормотал изумлённый художник.

По обыкновению люди, которых случай вам даёт в качестве попутчиков в общественном транспорте, не останавливаются, чтобы обратиться к вам с речью, когда они вас случайно встречают следующим днём на улице.

Очевидно, что это слухи, распространившиеся по городу, как морская волна, заставили торговку окликнуть Амьена у тротуара бульвара Сен-Мартен, и она, вероятно, хотела поговорить о печальном событии, которое произошло в омнибусе во время пути на Монмартр.

И между тем, её не было в омнибусе, когда заметили, что девушка умерла. Каким образом тогда произошло, что толстуха была столь оперативно проинформирована о случившемся? Торговка, между тем, не замедлила объясниться.

– Скажите, – начала она, – что там за история приключилась в дороге? Это кто бы мог подумать? Я готова положить руку в огонь, что девица спала. Это должно было на вас произвести странное впечатление… положить себе на плечо голову покойницы… её голова на вашем плече.

– Как! Откуда вам это известно…

– Об этом мне рассказали в бюро на станции омнибусов на Пляс Пигаль этим утром. Я встречаю там каждый день карету оптовика, чтобы купить мои апельсины, и все контролёры станции меня знают и любят, потому что я им всегда подкидываю апельсинчик на завтрак… и когда они мне рассказали, что высокий смуглый мужчина помог вынести тело мёртвой девушки из омнибуса, я сразу же догадалась, что это могли быть только вы… Признаюсь, что это было не слишком умно с моей стороны, так как во время поездки не было другого такого мужчины, схожего с вами по этим приметам, так что догадаться было нетрудно.

– Это довольно необычно, что вы вспомнили моё лицо, – прошептал Амьен.

– О! Если я хоть раз увижу человека, я его не забуду никогда. Так что, например, господин, который сидел рядом с малышкой и уступил своё место… вы, возможно полагаете, что я не обратила на него внимания, ведь он сидел рядом со мной не больше пяти минут. Но нет, если я вновь повстречаю этого месье на своём пути, я не нуждаюсь в том, чтобы долго рассматривать его и сказать затем: «Да, это – он.»

– Если бы Верро был на моем месте, – сказал сам себе Амьен, – он бы непременно подружился с этой торговкой апельсинами, и ходил бы каждый день с ней по улицам в надежде использовать её феноменальную память на лица. Я не хочу делать то же самое, но мне любопытно было бы узнать, что толстуха думает о вчерашнем приключении.

И он произнёс вслух:

– Тогда вы узнаете также и даму, которая воспользовалась любезностью этого господина?

– Ах! А вот и нет. Она умудрилась не показать мне даже кончика своего носа. С вуалью, которые дамы нынче взяли моду носить, лицо ещё труднее рассмотреть, чем если бы оно было совсем закрыто тряпкой. Нужно запретить скрываться таким образом, потому что если предположить… что женщина совершила какой-нибудь ужасный поступок, например воровство или даже смертоубийство… и скрылась… её просто нельзя будет найти! Это мне напоминает о том, что если бы малышку убили в дороге до того времени как вы, а мне об этом сказал служащий компании, поместили её голову себе на плечо, то эту женщину невозможно найти. Хотя… ведь её не убили… на ней не было даже царапины, как мне сказали.

– Да… но эта смерть мне показалась столь необычной, что я…

– Это правда, что она не произвела много шума. Что вы хотите! В этом возрасте умирают легко.

– Тогда, вы не думаете, что её соседка…

– Дама, на чью мордашку никто не пялил глаза? Хорошо, пораскинем мозгами! Если бы она ей причинила зло, мы бы это увидели. И затем, это ещё не все. Врачи рассмотрели тело малышки, и ничего странного не нашли. И меня не удивляет… что эта девица так закончила свою жизнь. Её бледное лицо, как будто сделанное из папье-маше буквально рассказывало всем окружающим, что она была больна.

– Её лицо… вы его, значит, рассмотрели? А ведь на нём также была вуаль.

– Это правда, но ведь я вам ещё не рассказала, что ходила сегодня в Морг… я знала, что она должна была быть там… в поскольку продавала неподалёку апельсины, то и зашла ненароком посмотреть… а ведь мне пришлось даже постоять в очереди! Когда там выставляют утопленников, то это ужасно… это не красиво… эти утопленники, брр… в то время, как эта малышка была прекрасна, как день, и смерть её совсем не изменила… она, казалось, всего лишь спит. И я её признала, и очень быстро.

– Так вы её знали? – воскликнул Амьен.

– Я считаю, что знала! – сказала толстая торговка. – Ведь мне приходилось её встречать раз десять на рынке на площади Сен-Пьер, на Монмартре. Надо вам сказать, что я там тоже частенько торгую.

– Тогда вы знаете, кто она?

– А вот и нет, потому что я никогда не разговаривала с ней. Вы понимаете, что в моем возрасте не станешь сплетничать с молодёжью, особенно когда не знаешь, с кем имеешь дело. Но, что касается того, что я её видела раньше, то это да! И если бы я прожила на свете аж сто лет, я всё равно никогда бы не забыла её физиономию. У нее были черные глаза, которые сверкали, как два бриллианта… да так, что вам, наверное, захотелось бы об них зажечь свою сигару… и бархатистая кожа, как белый атлас… совершенно бесцветная… как будто у нее не было ни капли крови в жилах…

Амьена охватило волнение. Он не был, как его друг Верро, поклонником профессии следователя, но тайна омнибуса его волновала, как оказалось, намного больше, чем он сам себе в этом признавался, и Поль уже стал надеяться, что продавщица апельсинов его просветит относительно происшествия в омнибусе. Но справка, на которую он надеялся, не пришла.

И всё-таки Поль себе сказал, что из этой толстухи, пожалуй, ещё можно извлечь кое-какую полезную информацию, и продолжил:

– Но если девушка приходила часто на этот рынок на Монмартре, то это значит, что она жила в этом квартале.

– О! Это, конечно, – ответила сплетница.

– И тогда вполне возможно, что среди продавцов, которые отпускали ей съестное, найдутся такие, которые могли бы сказать, на какой улице и, даже, в каком доме она жила.

– Это вполне возможно, но лично меня, однако, это бы удивило. Они не должны были обратить внимание на нее, так как она ничего особенного и много у них не покупала. Яйца, овощи, салат. Она не расходовала больше тридцати су в день. И несмотря на это, вела себя, как маленькая принцесса, ходила по рынку с гордым видом. Она не разговаривала с продавцами, а лишь спрашивала их: «Сколько?» И когда она находила, что это было слишком дорого, она не торговалась, а просто поворачивалась и уходила прочь, не сказав ни слова.

– Между тем, она не была, по всей видимости, богатой?

– Богатой? О! Нет. Я всегда видела её в одной и той же протёртой до дыр карако, в этой кофтёнке-неглиже и таком же истлевшем от старости платье из чёрной шерсти.

– И она всегда была одна? – спросил Амьен, который, несмотря на то, что ему пора было идти в театр, продолжал расспросы, как его товарищ простак Верро.

– Всегда. Горничные, которые приходили на рынок со своими кавалерами, насмехались над нею, потому что у нее не было возлюбленного.

– Красивая и целомудренная… это редкость… и случается, главным образом тогда, когда у девушки нет ни состояния, ни родителей, и которая должна работать, чтобы заработать себе на жизнь. Смешно, право говоря.

– Родителей, я думаю, у неё действительно не было, но мне кажется, что работницей она тоже не была.