Кот с Монмартра. История давно минувших дней

– О чём ты думал тогда?

– Представь себе, о моей картине, которую мне необходимо закончить к Выставке, а тебе следовало бы подумать о твоей, то есть о той, что ты хочешь всем продемонстрировать всем уже не один год, и которую ты ещё даже не нанёс ни одного мазка.

– Оставь меня в покое… ты способен рассуждать только о своей профессии. А у меня есть страсть к познанию неизвестного. И я вижу, что мне решительно нечего делать с тобой.

– О! Совсем ничего!?

– Поэтому я буду действовать самостоятельно. Если ты мне поможешь, то сам того не зная и не желая этого. Итак, посмотрим, что получится из этого! Что ты сделал с этой бумагой? Ты её не сжёг, я надеюсь!

– Нет, но я мог её потерять.

– Да, ты на это способен. Скажи мне, наконец, куда ты её положил?

– Она должна была быть в кармане моего пальто, вместе с булавкой, которой ты отправил на тот свет моего кота. Бедный Улисс! – вздохнул художник, смотря на уже остывшее тело несчастного ангора.

Верро все ещё держал в руке эту грозную булавку, и Амьен с некоторым беспокойством наблюдал, как он ею жестикулировал во время их разговора.

– Я буду тебе страшно благодарен, если ты окажешь мне милость и положишь в какое-нибудь безопасное место это опасное средство уничтожения всего живого, – произнёс Амьен. – Ты уже имел бешеный успех у публики в моем лице, убив невиновного зверя. Мне кажется, что на сегодня смертей достаточно.

– Не пугайся, мне известна опасная сила этого тонкого инструмента, – ответил бездарь-живописец, и сыщик в одном лице, который, между тем, и сам думал, что ему уже пора освободиться от смертельного оружия.

– И Верро его деликатно поместил на печь, и побежал к пальто, откуда он до этого извлёк смертельную булавку. Он погрузил свою руку в оттопыренный зияющий карман и вытащил изрядно помятую бумагу.

– Слава богу! Она была ещё там, – воскликнул он. – Это – действительно она, бумага из омнибуса, не правда ли?

– Полагаю, что да. Но я тебе признаюсь, что подобрал её вчера вечером, не рассматривая, и не сделал этого до сих пор.

– Ах! Ты и вправду можешь похвастаться тем, что не любознателен. Это неслыханно! Почему ты тогда подобрал эту бумагу, если не собирался на нее посмотреть?

– Вчера у меня было такое намерение, но в этот момент ты меня окликнул… я вошёл в кафе, и твои экстравагантные речи расстроили мой разум. Ладно, какое это имеет сейчас значение. Сейчас этот клочок в твоих руках, эта несчастная бумага. Скажи мне, что это такое.

– Это – письмо, мой дорогой, – произнёс с видом триумфатора неудачливый художник.

– Без конверта и, следовательно, без адреса, – обратил внимание на бумагу Амьен.

– Ничего страшного. Письмо должно мне рассказать о многом. Итак, взглянем на него… Ах! Чёрт! Оно разорвано почти посередине, вдоль листа. Это сильно затруднит чтение… но я обязательно разгадаю этот текст… и что хотят сказать нам майские жуки и птицы, которые оттиск которых украшает бумагу… это будет труднее, чем дополнить недостающий текст до конца строчек… но нас же двое, а один ум хорошо, а два, как говорится, лучше. Послушай: «Дорогая… следующее слово оторвано, значит было дорогая подруга, или: дорогая и какое-то уменьшительное имя. Жаль, что мы его не можем прочитать, но все равно неплохо, потому что мы узнали, что письмо адресовано женщине.

– Мужчиной, как мне кажется. Почерк характерно мужской.

– Да, он твёрдый, крупный и довольно нерегулярный. И это не коммерческая запись, а личное письмо. Хорошо, почитаем продолжение.

«Наконец, мы здесь. Я уверен, что [оторвано] прибыла в прошлом месяце. Она поселилась на улице [оторвано] выходит редко, но ходит иногда вечером [оторвано] ещё не знаю, к кому, но [оторвано] возвратись к моему первому проекту, так как он больше [оторвано] не нужно, чтобы это тянулось. И ещё, доставь мне удовольствие [оторвано] наше соглашение. Хотим все закончить в течение [оторвано] ни одного слова никому, даже не [оторвано] обнаружили, что та опасается в доме…

«Итак, до завтра, моя хорошенькая З…»

– О! Имя дамы начинается с буквы З. Это – уже что-то. Есть от чего отталкиваться в нашем расследовании.

– А подпись? – спросил Амьен.

– Оторвана… отсутствует… не осталось и одной буковки, – ответил Верро, громко прочитавший письмо, нарочито долго останавливаясь после каждой купюры фразы.

– Чёрт возьми! Ты его так оптимистично анонсировал, этот обрывок бумаги, но это письмо абсолютно непонятно. Все, что стало нам известно в результате его изучения, так это лишь то, что покойницу звали Зели, или Зефирин, или Зеноби, или…

– Значит ты думаешь, что именно она потеряла эту бумагу?

– Боже мой, мне об этом ничего не известно! Но если не она, то кто?

– Несомненно, другая, та дама, которая уколола её булавкой. И хочешь я тебе скажу, какую службу сослужил этот фрагмент письма? Он потребовался для того, чтобы завернуть в него отравленную булавку. Это хорошо видно. Посмотри, как его смяли. Злодейка боялась уколоться, и она взяла этот кусок бумаги из предосторожности.

– Да, – прошептал Амьен, – у неё был весомый повод разорвать письмо. Но, как бы то ни было, невозможно понять, что было написано на этом клочке бумаги.

– Ты действительно так думаешь?

– Какие выводы ты можешь сделать из этих обрывочных фраз?

– Для меня смысл также ясен, как будто перед моими глазами абсолютно целое письмо.

– Тогда, я тебе буду чрезвычайно обязан, если ты меня посвятишь в суть своих умозаключений, так как мне оно совершенно не понятно.

– Потому что ты не потрудился над ним поразмышлять. Между тем, тебе должно было броситься в глаза то, что письмо было написано мужчиной и адресовано женщине.

– Чьё уменьшительное имя начинается с буквы «З». Это не вызывает сомнения. Но затем? Что письмо имеет в виду, в чем его смысл?

– Отправить в мир иной бедную девушку, которая лежит в этот час на плите в Морге.

– Где, черт возьми, ты видишь указание на это?

– Да в каждой строчке. Я их для тебя продолжу, и ты тоже все поймёшь. Итак, начнём с первой строчки. Письмо начинается с этих слов: «Наконец, мы здесь!» Этим автор письма хочет сказать: наконец, момент, чтобы действовать, настал. Посмотрим дальше, – продолжил Верро, – «Я уверен, что она прибыла в прошлом месяце!» – Кто?… Несчастная девушка, очевидно! Прибыла, заметь, написано в женском роде. И это очень хорошо согласуется с нашими оценками фактов. Девушка не француженка. Я её хорошо рассмотрел в Морге. Отнюдь не наше бледное солнце позолотило эту кожу.

– Это правда. У неё испанский тип лица.

– Давай допустим, если ты согласен, что она прибыла из Андалусии. Что она собиралась делать здесь, в холодном Париже? Автор письма это знал, без сомнения, и его первая забота состояла в том, чтобы выследить девушку. Он сначала констатировал, что его жертва выходила иногда по вечерам из дома… но к кому? Он этого ещё не знает, но ему достаточно того, что она куда-то ходит. У него есть план, и он хочет его быстрее реализовать. Этот проект, как мы о нём теперь знаем, назывался – укол булавки.

«Не нужно, чтобы это тянулось», написал этот изобретатель оперативных способов решения проблем. Этот разговорный язык вполне соответствует облику мужчины, которого ты мне описал, пассажиру с крыши омнибуса…»

«И он добавляет: «хотим все закончить в течении» Вот конец фразы, который ясно определяет его ситуацию. Он действует в интересах другого лица. Этот злодей всего лишь наёмный убийца. Хотим… кто это? Вероятно, человек, заинтересованный в смерти девушки и слишком осторожный, чтобы компрометировать себя, действуя лично.

– Да, – прошептал Амьен, – твои рассуждения неплохи, но ты не намного продвинулся в своём расследовании, так как все произошедшее для меня по прежнему в тумане.

– Прости, но на второй строчке письма есть указание на место… которое довольно точно. «Она живёт»… она… это – разумеется, вновь прибывшая, наша покойница из Морга.. «она живёт на улице…»

– Итак! Название улицы в нашей части письма не упомянуто? И как ты надеешься его разгадать? Это было бы большой удачей, более сильной, чем все твои предыдущие успехи.

– Обратите внимание, мой дорогой друг, что там написано не «rue de…", а «rue des», то есть во множественном числе, то есть это говорит о том, что она живёт, например, не на улице каменщика, а на улице каменщиков, что существенно облегчит мои поиски. Сколько в Париже есть улиц «rue des»? Очень мало, не правда ли?

– Ты ошибаешься. Много. Если ты пожелаешь, я тебе процитирую по памяти целую дюжину rue des: улица Миндальных деревьев… улица Белых Кающихся грешников… улица Пивных бутылок… улица Четырёх Ветров… улица Двух экю… улица Плохих ребят…

– Достаточно! Достаточно! Так ты дойдёшь до того, что перескажешь мне от начала до конца «Альманаха» Боттана со всеми парижскими улицами, а ведь я предпочитаю обращаться к нему исключительно на досуге. Что бы ты не говорил, даже если таких улиц в Париже пятьдесят, я обойду и осмотрю их все. Я пойду от одной двери к следующей, и буду спрашивать, не исчезла ли из дома на их улице молодая девушка.