там, где Бурея морем разлилась.
Реки и лета ощущаю власть,
под их началом быть совсем не жалко.
Дышу неровно,
словно бы в подсак
большую щуку залучил
на плёсе.
Судьба-злодейка,
что же ты смеёшься?
Мне недоступен нынче и чебак.
И пескаришка понести урон
не думает от горе-рыболова.
Планида высока,
к тому ж сурова,
докука, хлопоты со всех сторон.
А правнуки от деда рыбы ждут.
а дети ждут отца,
чтоб внуков нянчил.
А я не жил,
я только-только начал.
Я очень долго, братцы, не рыбачил.
Нервишки, ишь —
сплошной суровый жгут.
Расслабиться…
Забыться…
И дышать
таёжным ветром
с привкусом живицы,
хотя б денёк.
И богу помолиться
смогу тогда.
Чего ещё желать?
* * *
Памяти Н. Релиной
Говорят, что на юг собираются птицы,
ну, а я остаюсь, мне лететь недосуг.
Может быть, вновь сумеет тот год повториться —
листобоя, Покрова, стремительных вьюг.
Лишь надеждой и жив, календарь отрывая,
день за днём убывающий наверняка,
что останется всё же со мной, убегая,
хоть на осень и зиму, родная река.
Я ещё потерплю оскудение почвы,
пусть морозы кусают и стынет лицо.
Как на тополе сиром последний листочек,
мне смиренье отправит своё письмецо.
Доживу до весны? —
буду рад возрожденью.
Задремлю ненароком, усну? —
так и быть…