Иллюзия вторая. Перелом

– Вопрос где – неуместен, – строго произнес дракон, – ибо – где – это привязка к месту, и такие вопросы существуют только в выдуманных материальных мирах. В реальном мире невозможно ответить где. Впрочем, невозможно ответить и на другой вопрос – когда. Пространство и время вторично. Пространство – лишь натянутая в пустоте простыня, а время – тонким слоем размазанная по простыне реальность. Вот собственно, и история происхождения пространства и времени.

– Не понимаю.

– Представь, что все события и все чувства – во все времена – и прошлые, и будущие и настоящие, свалены в одну кучу и сжаты в одну нематериальную точку.

– Представил.

– Попробуй рассмотреть что там в этой точке? – Артак поднес к моему лицу свою мощную лапу, над которой, покачиваясь, висела одна единственная глубоко-черная пылинка.

– Ничего не рассмотреть.

– А теперь представь что мы взяли эту невероятную пылинку, содержащую в себе абсолютно всё и максимально тонким слоем нанесли на кристально чистую простынь пространства, размазав её по этой простыне до самых мельчайших частиц – до одного события, до одного чувства, до одной-единственной мысли.

Артак поместил пылинку между пальцами и сильно сжал, а Агафья Тихоновна уже держала белоснежную простынь наготове.

Из сильно сжатой лапы дракона начали вылетать события, как косточки от вишни – одно за одним, их сопровождали мысли, чувства, эмоции и впечатления. Они распределялись тонким, единичным слоем по натянутой простыне, окрашивая её в различные, немного размытые цвета.

Присмотревшись к этому напылению я вдруг увидел открывшуюся мне картину. События, действия, принятые и непринятые решения, прожитые и непрожитые варианты жизненных ситуаций, сопровождавшие их чувства и переживания, радость и боль, согласие и отрицание – всё это теперь лежало одним тонким, толщиной в один лишь атом, в одно событие слоем на бело-прозрачной простыне пространства и придавая ей тот вид, к которому привык любой человек – день следовал за днем, минута за минутой, чувства за событиями, а причины за следствиями. Порядок распределения был чёткий и однонаправленный.

Я вопросительно взглянул на дракона, потом перевел взгляд на Агафью Тихоновну, но они хранили молчание, в ожидании того, что скажу я сам.

– Если я правильно понимаю… – начал было я, но запнулся.

– В данной ситуации трудно понять неправильно, – подмигнула мне Агафья Тихоновна, сворачивая покрытую чувствами и событиями, и от этого ставшую жёсткой простыню, другими словами, сворачивая само пространство, на которое тонким слоем были нанесены все существующие секунды – от первой до самой последней, – да и как можно понять неправильно то, что находится перед вашими настоящими глазами!

– Да, – согласился дракон.

– Если я правильно понимаю – тонкий, в одну частицу слой на простыне пространства – это и есть время?

– Именно так, именно так! – почти хором произнесли мои звери.

– Событие за событием, чувство за чувством, качество за качеством, – задумчиво проговорил я.

– Вы абсолютно правы, – вежливо подтвердила акула, а дракон просто кивнул своей большой головой.

– И всё существует одновременно? Я бы сказал даже – единовременно?

– Да, – Артак улыбался.

– Но для человеческого восприятия порядок строго последователен?

– Люди называют это стрелой времени. Из начала в конец. От причины к следствию.

– Подождите, – присмотревшись внимательнее к событиям на уже свернутой простыне в плавниках акулы я увидел нечто невообразимое – какой-то человек, что было сил оттолкнувшись от простыни пространства ногами – взмыл вертикально вверх, – но это же невозможно, – неуверенно проговорил я, обернувшись к дракону.

– Почему невозможно?

– Потому что люди не летают.

– Это в вашей личной цепочке причин и следствий, в вашем личном графике развития человеческой расы люди не летают. Но, тем не менее, такое событие есть и оно существует в реальности. Другое дело, что вы с вашим телом находитесь в совершенно другом месте игры. И по правилам вашей части простыни это невозможно.

– Объясните.

– Любое событие которое может прийти вам в голову, даже самое невероятное с вашей точки зрения, уже существует на этой бесконечной простыне, как существуют и чувства, сопровождающие это событие. Конечно, не все существующие события возможно пережить, запрыгнув в физическое, в материальное тело, которое строго подчиняется основному закону самой материи – и закон этот – прямолинейное и постоянное движение от причины к следствию, от события к событию, от утра к вечеру. Но это совершенно не отменяет действительность и реальность всего остального, – Артак склонился над простыней пространства и внимательно всматривался вглубь происходящего на ней, – всё существует, как вы теперь можете убедиться на собственном опыте, и всё существует одновременно. Всё, – повторил он, – и прошлое, – дракон показал на один край простыни, – и будущее, – он кивнул на другой край, – и настоящее, – Артак ткнул свой лапой куда-то в середину полотна. И нет на этой простыне ни зимы или лета, ни весны или осени. Нет здесь какого-то конкретного утра или вечера, нет дня, а есть только сама простыня и события на ней. Каждое событие в себе – цельно, неделимо и вечно. Впрочем, как и чувства, его сопровождающие, – Артак рассмеялся и присмотрелся к простыне и парящему над ней человеку, – но здесь все значительно проще, – он кивнул на летающее тело, – этот летающий человек выпал из обоймы времени, можно сказать, он победил его и вырвался на волю.

– Вырвался… – только и пробормотал я.

– Да, – утвердительно кивнул Артак, – вырвался, покинул, одолел. И этот человек – вы, – дракон достал и тут же спрятал увеличительное стекло, – вы. Вы покинули чужое пространство с чужим временем и заслужили свою собственную Вселенную! Но это немного позже…

Я только молча кивал головой, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Артак тем временем продолжал:

– Человеческие ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям, – дракон замолчал на одно мгновение, дав мне возможность обдумать его слова, – но, тем не менее, во всех своих научных изысканиях и выводах человечество опирается на эти ложные величины, ибо других, истинных оно не хочет знать, а существующие в представлении человечества – удобны своим постоянством…

– Постоянством? – перебил я Артака, – но мир в представлении человека достаточно динамичен и находится, скорее, в постоянном движении, разве не так? Эта простыня, – я кивнул на Агафью Тихоновну, которая продолжала стоять с моделью мироздания в своих плавниках, – эта простыня, где всё существует одновременно и статично – она ведь гораздо постояннее, чем любое человеческое представление о мире, не так ли?

– Так ли, так ли, – кивнул Артак, улыбаясь во всю свою широкую драконью пасть, – беда только в том, что не хочет человечество знать эту действительную реальность. Не хочет, – повторил он ещё раз, – просто не хочет. И поэтому, опираться оно может лишь на что-то постоянное и нерушимое, но только в своем понимании. Так, например, на свои ощущения пространства и времени – ведь именно они незыблемы и неизменны на протяжении не только одной человеческой жизни, но и всего существования человечества, как вида!

– Понимаю.

– И опираясь на свой, кажущийся людям прочным фундамент, они развивают науку, которая, несомненно, достигла бы небывалых высот, если бы не одно но… – Артак вздохнул, – этот фундамент, такой надежный и постоянный для человеческих глаз, на самом деле является ничем иным, как ложно выстроенным и выдуманным от начала и до конца основанием. А значит – оно хрупко и подозрительно и при малейшем мысленном, я бы даже сказал – философском углублении в него – это основание даёт трещины и разлетается вдребезги, как тонкостенный стеклянный бокал, в который налили кипяток.

– Но человеческая наука достигла какого-то определённого уровня, не так ли?

– Ты прав, какого-то уровня она достигла, – Артак засмеялся, – но как бы высоко не поднялось человечество в своих изысканиях, каким бы высокотехнологичным и развитым не казалось оно изнутри, с точки зрения самого человека – тот, самый важный – последний, заключительный человеческий этап познания – ему-то, человеку, и недоступен, ибо фундамент убегает из-под его ног, и опираться более не на что.

– Почему же?

– Потому что принятые человечеством за фундамент ошибочные, ложные допущения, являющиеся основными сваями в любом рождении науки, как таковой, на заключительном уровне человеческого познания вступают в жестокое противоречие с реальностью и материальный, физический, выдуманный человеком мир рассыпается в прах! Нет его, и никогда не было! И нигде не было. Есть только одно место для него – и место это в головах людей.

– Но это значит что человечество всё-таки пришло к правильным выводам? И нашло наконец-то верную дорогу?

– Конечно! – Артак засмеялся, – по-другому никак нельзя! Ибо, – он внимательно посмотрел на Агафью Тихоновну, потом перевел взгляд на меня, и медленно произнес:

– Истина неразделима, и значит – она сама не сможет узнать себя; кто действительно хочет её познать – должен быть иным, должен быть не в ней, а раз он должен быть не в ней – значит, он должен быть снаружи… Познающий должен быть ложью… Познающий просто обязан быть человеком…

– Истина – это простыня с тонким напылением любых возможных событий?

– С напылением, толщиной в одно-единственное событие, в одно-единственное чувство, в одну-единственную эмоцию…

– И какого размера эта простынь? Есть ли у неё края?

– Нет, конечно, нет, – Артак замотал головой из стороны в сторону, – и быть не может. Край может быть только у чего-то существующего в материи.

– Слишком глубоко вросла в сознание людей вера в вещи. Вера в материю. Вера в видимую реальность, по сути, вера в ложь. Ей человечество и поклоняется.

– Но если у простыни нет ни конца ни края…

– Как нет конца и края у твоего сознания, – дракон мягко улыбнулся, – скажи, ты можешь определить где начинается и заканчивается твой разум?