порадуйся зиме, вороне и клесту…
Порадуйся, душа, как в детстве, паровозу,
что до сих пор гудит, что едет по мосту.
И то, что староват, его заботит мало —
нуждается депо и в этаком пока.
На фоне снежных баб и зимнего вокзала
вон как еще пыхтят железные бока!..
До грусти ли, когда туда – везет дровишки,
оттуда – то цемент, то семечек вагон?..
И так – лет пятьдесят уже. Без передышки.
Без гуда: мол, кому на свете нужен он.
Перрон № 2
Моих печальных снов глухонемая фея,
как странно ты молчишь, «экскурсию» ведя
по городу Москве, где я еще болею…
Любовью?.. Нет уже. Хотя… хотя… хотя…
Хотя мои шаги Тверским бульваром шатки.
От старости?.. О нет – от молодости вин,
что мысленно я пью. Кусочек шоколадки
протягивает мне экскурсовод-грузин.
«А где же ты, моя глухонемая фея?!.» —
сквозь шоколад кричу и понимаю: сон
закончился уже. Вокзал, где я старею,
оставил для меня единственный перрон.
(Все остальные в прах разносит гастарбайтер
отбойным молотком. У города Москвы
нет времени на сон.) Хотя бы альма матер
оставьте посреди забвения травы!..
(Прошу у молотков отбойных.) Где когда-то
шептала фея мне черкесские слова.
И – слушала мои. И смерть не знала даты,
когда ей приходить к перрону № 2.
* * *
Опять, Натаха, где-то там
ты пилишь яблоню ножовкой
и узнаешь по проводам,
какой электрик здесь неловкий.
Но бабам некогда роптать
на провода и остальное —
они пропаривают кадь
под урожай из перегноя.
И ты, косынку повязав
и засучив рукав халата,
рассаду громоздишь на шкаф,
отставив к лешему ухваты.
Запарилась. Устала вся —
от кирзачей и до косынки.
Какая странная стезя —
в деревню протоптать тропинки
из центра города Москвы!..