Шаг вперед – два назад

Теперь я располагал информацией, которая Мильке была недоступна. Кто-то из великих сказал: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». Миром я владеть не собираюсь, а вот в нашей с Милькой шахматной партии, я получил преимущество. Теперь я точно знаю, что ее затея по выводу в наш мир Веры Павловской, не состоится. Ее муж, военный моряк, сам не пойдет на поводу и свою беременную жену не пустит, не смотря на любые посулы. А вывести принудительно у нее не получится. Не справиться ей с Верой, есть кому ее защитить. А вот секта черный кристалл, представителем которой, как оказалось, был бывший начальник Павловской ВЧК Вяткин, вызывала интерес. Это местная компания и они порталами не ходят. Но я вспомнил фразу Вяткина о том, что именно Вера Павловская может доставить меня домой. А это что значит? Да то, что она знает другие временные порталы или другой способ перемещения во времени. Теперь можно с уверенностью сказать, что ее способ проще и лучше, чем открыли в свое время мы с Никитой. Если бы это было не так, то не искали бы ее две могущественные организации.

Ну вот, теперь Милькина тайна, о которой она давала подписку в своем ведомстве, для меня больше не тайна, хотя я подписку никому не давал и не собираюсь. Затея нашей всемогущей конторы, которая забросила сюда нас с Милькой, тоже вполне понятна. Результаты этой затеи плачевны, но моей вины в том нет ни на копейку. Пока нет… Да-с. Шахматная партия продолжается, следующий ход за Милькой. Пусть положение ее безнадежно, но сдаваться эта девица не привыкла.

На следующий день, прямо с утра, я отправился на вокзал. На поезд в Павловск удалось сесть с огромным трудом. Воскресный день ведь, и, не смотря на то, что завтра начнется зима по календарю, в вагоне было не протолкнуться. Ехать в таком положении двенадцать часов, даже молодому и здоровому парню, не просто. Но остановки были через каждые полчаса, народ выходил и входил. Короче возможность занять сидячее местечко была…

Где-то часа через три мне повезло занять свободное место, и еще пару часов я, что называется, ловил кайф, даже не помышляя уступить кому-то место. А кому уступать? Мешочникам? Женщины с детьми дома сидят в это время… Вот черт! Кажись сглазил… Знакомая дама идет. Ну не дама еще – девушка. Алла нарисовалась, собственной персоной. Три года не виделись, а узнала меня сразу, пробирается прямо ко мне, да еще не одна… Ого! Милька с ней, вот это номер. Что-то Милька на себя не похожа…

– Привет, Макс, – просто сказала Алла, будто только вчера мы расстались. – Уступи-ка место своей подруге.

Я, конечно, встал несколько ошарашенный, а Алла бесцеремонно усадила на мое место Мильку. Поезд безучастно отстукивал километры, а я никак не мог объяснить себе происходящего. У Мильки рука висела не перевязи, и как видно сильно болела, а сама она имела какой-то жалкий вид и вызывала у меня сочувствие. Откуда только оно во мне появилось. Ведь от Мильки я ничего, кроме неприятностей не ждал.

– Да… Макс, – загадочно глядя на меня, протянула Алла. – Анюта-то была гораздо лучше. И внешне приятная была девушка и подготовлена серьезнее. Короче: попросили ее не вмешиваться в жизнь нашей подруги. По хорошему попросили… Но не поняла она, задание у нее видите ли… Пришлось немного поучить. Рука через месяц заживет, пусть уходит – откуда пришла. Если еще раз попытается добраться до Веры, то плохо кончит. Очень плохо… Поняла?

Последние фразы были обращены к Мильке, которая сидела, сжавшись в комок, и молчала.

– Макс, – сказала Алла, уже обращаясь ко мне. – Ника просила сдать ее тебе, как говориться, с рук на руки. Рука у нее пробита ножом, заживет. Не серьезная рана. Если бы не начала стрелять, мы бы ее не тронули. Но если еще раз попытается вмешаться в нашу жизнь, так не отделается. Реверансов больше не будет… Ну, ладно, Макс, до встречи!

После этих слов, Алла стала пробираться к двери, а поезд начал торможение перед очередной станцией. Я помахал ей рукой на прощанье. Может еще доведется встретиться, только уж не при таких обстоятельствах. На Мильку я старался не смотреть, что теперь ей сказать я не знал. Злорадствовать совершенно не хотелось, да и кто бы стал злорадствовать, глядя на нее. Наоборот, хотелось погладить по головке, утешить… Интересно, какие мысли сейчас бродят в этой головке. Ведь предупреждал ее в свое время, что амазонок на арапа не возьмешь. Или не предупреждал? Ну, теперь это уже не важно…

Весь оставшийся путь простоял возле Мильки, а той было совсем плохо. «Только бы не сепсис, – думал я, глядя на нее. – Да, не должно быть. Амазонки знают свое дело и такого не допустят». Но к вечеру, когда мы прибыли в Павловск, Мильке стало легче. Наверное, тут дело не в раненной руке. Просто ей дали отпор, нанесли поражение моральное. Явно не ожидала встретить сильного противника. Зачем стрелять-то было? Хотела взять на испуг? Теперь ее миссия обречена. Даже с моей помощью у нее ничего не выйдет.

По дороге мы с ней не разговаривали, проводил ее до съемной квартиры. Жила она в том доме, где братьев Митрохиных брали. В той комнате, куда я в окно вломился. Уже в доме она совсем приободрилась. Мы ее рану перебинтовали, чуть выше кисти рука была пробита метательным ножом. Лазать по скалам с такой раной, конечно, нельзя, но, через месяц заживет. Правда, через месяц уже январь будет, а это усложнит процесс возвращения…

– Ладно, выздоравливай! – сказал я ей, уходя. – Завтра пришлю нашего доктора. Вечером сам зайду…

Милька молча кивнула и закрыла за мной дверь. Это хорошо, что такая молчаливая стала. Давно пора задуматься о жизни. А то действует как запрограммированный автомат. Поставили задачу и надо ее выполнить любой ценой. Всегда надо думать: стоит ли задача цены, которую придется платить… С другой стороны: она ведь на службе и ей думать не полагается, за нее другие думают, товарищ майор, например, или товарищ полковник. Ох, не дай бог иметь таких товарищей… Хорошо, что я не на службе…

5

На другой день с нашим доктором я договорился. Конечно, он не просто так пошел к гражданскому лицу, которым Милька являлась в этом мире. За осмотр ее пустяковой, в общем-то, раны, он выторговал у меня на два дня освобождение от службы. Пришлось согласиться, если Либерзонон поинтересуется, почему нашего доктора нет на месте, как-нибудь отболтаюсь, кое-какие права у зам. начальника ВЧК есть… Жаль, денег нет, а то бы не связывался с нашим доктором.

Ну, а после службы сам явился к Мильке, как и обещал. Она, как видно, ждала. Сразу заметил, что на столе выпечка, очевидно, с рынка, чайник горячий. Ну, я не стал кочевряжиться, поздоровался и сел за стол. То, что ей значительно лучше, чем вчера можно и не спрашивать. Рука на перевязи, но левой управляется ловко.

– Как день прошел? – спокойно спросила она, словно я у нее муж, вернувшийся с работы.

– Нормально прошел, сегодня без приключений, слава богу, – буднично ответил я, поддерживая супружескую идиллию.

– Поговорить нам надо, Максим, – со вздохом сказала она. – Рана заживет быстро, через две недели я восстановлю форму.

– Да говорили мы уже, – раздраженно ответил я. – Ты попыталась выполнить задание, у тебя ничего не получилось. Возвращайся. Я тебе помогать отказался, а одной тебе не справиться. Впрочем, даже с моей помощью тебе не справиться. Ты ведь убедилась, что амазонки девушки не простые. Каждая из них с тремя, такими как ты, управится и не вспотеет. Все расскажешь товарищу майору. Медали не получишь, но и взысканий не будет. Обстоятельства так сложились. Да чего там, вали все на меня… Тем более, что это правда.

– Чего ты привязался с этой медалью? – миролюбиво начала Милька. – Никто не собирается обижать Павловскую. Наоборот, ей обеспечат вполне спокойную и безпроблемную жизнь в развитом социалистическом обществе. Максим… Ведь у тебя нет никаких оснований не верить мне. Разве тебя обидели чем-нибудь, когда ты вернулся из побега? Наоборот. Тебе помогли восстановиться в институте, помогли восстановить документы… Вере Павловской тоже помогут устроиться в нашем обществе.

– Ну, прямо благодетели… – усмехнулся я. – Взяли девушку из прошлого и просто облагодетельствовали… за просто так.

– Не за просто так, – серьезно ответила Милька. – От нее тоже кое-что потребуется… Я не могу сказать что…

Я видел, что Милька в совершенном затруднении. Ей нельзя раскрывать тайну, за которую с нее наверняка взяли подписку, а без дальнейших объяснений с ее стороны, разговор заходит в тупик. Придется ей помочь, женщина ведь, да еще раненная.

– Да знаю я вашу тайну, – прервал я ее. – У Павловской есть временной портал, который ваша контора хочет прибрать к рукам, как прибрала к рукам порталы наши с Никитой. Так?

– Так. Откуда ты это знаешь? – удивленно сказала Милька.

– Подумаешь, тайна великая, – равнодушно ответил я. – Кстати, есть еще одна организация, «Черный кристалл» называется, которая тоже пытается прибрать к рукам этот портал. Она тоже пытается затащить Павловскую в свои ряды ненасильственным путем. А у меня в связи с этим вопрос: почему бы всем не оставить ее в покое? И еще… Вот не хотел тебе говорить, но ладно… В отличие от тебя, я не играю краплеными картами и не прячу туз в рукаве… В общем, замуж вышла Вера Павловская, муж у нее военный моряк, налаженный быт, к тому же, она беременна. Теперь ее в наше светлое будущее калачом не заманишь.

Милька слушала меня, открыв рот. Она явно не знала что сказать, а главное она не знала, что теперь делать. Я понял, что если и не выиграл свою шахматную партию, то патовую ситуацию обеспечил.

– Ну, ладно Эмилия, спасибо тебе за чай, за угощение, пошел я восвояси, через пару дней загляну к тебе, проведаю.

Я встал из-за стола, осторожно пожал ей здоровую руку и вышел на улицу.

Прошло две недели, я регулярно навещал Мильку, интересовался состоянием ее здоровья, но никаких бесед на интересующую ее тему, мы больше не вели. Не потому, что настроение у нее было упадническое, это понятно. Просто, мне сказать ей было больше нечего, а она в такой ситуации тоже ничего решить не могла. Теперь я ждал, когда она окончательно выздоровеет и уйдет к себе. Сам я собирался вернуться в свою вотчину, в свое именье к жене Ольге. Ведь назад мне пути не было. Один раз там простили мой демарш, но теперь я на милость товарища майора не рассчитывал, да и не он решал судьбу всей этой авантюры…

В один из солнечных зимний дней на «Железоделательном заводе» возник стихийный митинг. Рабочие публично высказывали недовольство и зарплатой и условиями труда, все, в общем-то, было справедливо и совершенно не ново. Кто-то из руководящего состава, вовремя сообщил в ВЧК, и Либерзон отправил меня и Савву разбираться и разруливать обстановку. Когда я прибыл, страсти уже накалились, и дело шло к бунту. Бунты были не редкость, но всегда жестко подавлялись, а зачинщиков ставили к стенке без особых судебных разбирательств. Я довольно быстро определил, кто тут воду мутит. Указав Савве на мужичка, который стоял в сторонке и очень умело подзуживал других. Те уже успели принять на грудь не менее двухсот грамм и на глазах начинали звереть. Я пробился к трибуне, впрочем, трибуной служила огромная бочка во дворе, и взял слово. Взял – это значит: просто столкнул с «трибуны» очередного оратора и начал говорить сам. Должен сказать, без ложной скромности, что учили нас правильно, и учебу я усвоил хорошо. Мне удалось переломить ситуацию и убедить народ, вернее, его инертное большинство, что до мировой революции осталось совсем немного потерпеть, и тогда все народные средства будут тратиться не на борьбу с мировой буржуазией, а на благо народа. Конечно, благодаря тому, что Савва, совершенно незаметно, каким-то приемом «приголубил» заводилу, и тот рухнул на снег на глазах изумленных «слушателей». Мужичка унесли оказывать первую помощь, а когда вернулись, оказалось, что толпа уже растеряла пыл и потихоньку рассасывалась.

Мы с Саввой возвращались домой в свое общежитие, поскольку время было позднее, стемнело и возвращаться на службу смысла не было. Я был доволен собой, удалось уладить такой сложный случай, причем совершенно бескровно, наверняка должна быть награда в виде дополнительного пайка. Других наград тут не было, откуда им взяться, а доп. паек я мог отнести Мильке, похоже деньги у нее были на исходе, и питалась она очень скромно.

До общежития мы не дошли, нас вернули с полпути в управление. Либерзон послал дежурного. Мы с Саввой срочно для чего-то понадобились. Бурно выражая свое недовольство, мы повернули назад. До управления было полчаса ходу, пока шли, наше недовольство потихоньку испарялось и когда прибыли, нас интересовало только то, чем нас собрался озадачить Либерзон.

В кабинете у него сидела женщина, нахохлившаяся как курица. Одежда небогатая, очевидно из мещан, лицо смуглое, будто недавно прибыла из южных краев. Но такое невозможно, мещане к морю не ездили. Да в эти времена никто не ездил. Женщина на нас не смотрела и более подробно рассмотреть ее не удавалось. Тут заговорил Либерзон.

– Вот, что товарищи, вы сегодня хорошо поработали и заслужили награду, но тут дело срочное образовалось. К нам пришла товарищ Мария Кропотина, и сообщила, что к ней в дом постучался один человек, который сообщил, что есть важные сведения для начальника ВЧК. Сам он прийти сюда не может, поскольку ранен, а сведения надо передать немедленно. Поэтому вам надлежит проследовать за ней и выяснить, что же такого интересного, нам хотят сообщить.

Женщина поднялась и вышла из кабинета, мы с Саввой последовали за ней. Приказ получен, надо выполнять, но не успели мы выйти из кабинета, как услышали оклик Либерзона.

– Максим! Задержись на минуту!

Я остался в кабинете, остальные вышли.

– Ты, вот что, Максим… – тут Либерзон замялся. – У тебя револьвер с собой?

– Да, – удивленно ответил я, – и у Саввы тоже…

– Это хорошо, – быстро заговорил Либерзон. – Вы оба враз в дом не заходите. Что-то не нравится мне эта дамочка… Возможно засада. Если что, – стреляйте, прибежит патруль. Короче, будьте начеку…

Я кивнул и вышел. Дамочка действительно странная, лицо от нас отворачивает и не разговаривает. Махнула рукой, дескать: идите за мной, и ни слова больше. Снег под ногами хрустит, темно уже вокруг и слова Либерзона про засаду не идут из головы. Пихнул Савву локтем…

– Ты в дом не заходи, – тихим шепотом говорю, чтоб эта не услышала. – Зайдешь, только если я позову. А если кто другой позовет, стреляй…

Хреновая ситуация намечается. Пока патруль прибежит, если вообще прибежит, меня успеют на фарш порубить. Хотя зачем им такие сложности, ведь могут обоих грохнуть на подходе к дому. Разыгралась у меня фантазия. Либерзон, черт старый, лучше бы молчал. Что с того, что у меня наган в кармане? Пока-то я его вытащу, а злодеям то только на курок нажать… Эх, Либерзон… Не будет у тебя заместителя. Расчувствовался я, чуть на слезу не пробило… А Савва идет и в ус не дует. Насвистывает что-то… Женщина, то есть товарищ Мария, не обернулась ни разу. Хоть бы в глаза ее бесстыжие посмотреть… Ведет, как баранов на заклание. Ну ладно, еще посмотрим кто кого… У меня вдруг злость появилась. Из худших передряг выбирался… Дорога длинная оказалась, уже окраина скоро. Тут во мне голос разума прорезался: с чего это я решил, что нас убивать будут? Мало ли, что Либерзону померещилось. Сейчас войду в избу и получу важные сведения от раненного красноармейца. Может к Павловску движется недобитая белогвардейская часть при полном вооружении, и надо поднимать гарнизон в ружье…

Ну вот, кажется, пришли. Женщина возилась у калитки, открывая хитрый замок. Я сжал рукоять нагана и взвел курок, входя вслед за ней в калитку. Савва, как мы и договаривались, остался на улице.

… Ну вот! Везут куда-то в санях… Руки и ноги связаны. Башка болит… ужас какой-то. Вот именно «башка». Была бы голова, сидел бы сейчас дома, чай пил… с баранками… Ох… Ладно еще сверху тулуп лежит, а то замерз бы уже. А может, так было бы лучше? Кто-то говорил мне, что смерть от переохлаждения самая легкая. Ничего человек не чувствует… А я вот чувствую: башка болит, просто спасу нет. Здорово по ней шарахнули. Едва только шаг сделал за калитку, как на тебе… Даже в избу зайти не дали. Нагана в кармане нет. Умные… Хотя со связанными руками его все равно не достать. Неужели Савву тоже того… В телеге я один, это точно. Ох, Савва… Выстрелов я не слышал, везут меня не спеша. Ладно, не буду думать о плохом. А о чем думать? Надо трезво оценить обстановку. Обстановка такова: я связан, лежу в санях и меня куда-то везут. Вокруг темнота, но это от того, что я накрыт тулупом с головой, может быть уже утро. Нет, еще ночь и мы на дороге одни. Поскольку возница спокойно сидит впереди от меня, лошаденка явно одна и трусит не спеша по наезженной санной дороге. Вот и вся обстановка.

Тут пола тулупа откинулась, и в бледном лунном свете я увидел бородатую рожу.

– Опамятовался, болезный! – улыбаясь, произнесла рожа… – Сейчас полегчает. На вот, выпей. Путь-то не близкий.