Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность

Это было одно из любимых воспоминаний Эрики, и она с радостью нырнула в него. Подальше от пляшущего от переживаний сердца, горького привкусу обиды на языке и предательского пощипывания в носу.

В то позднее утро, за несколько дней до Рождества, выдалась небывало тёплая погода. Снег плавился в лучах янтарного солнца, на каменных мостовых образовались лужи, птицы заводили трели… А ночью зима вцепилась в эту оттепель так, что все горожане на утро срочно достали ледоступы.

Эрика и отец спешили в тот день на книжную барахолку. Па надеялся ухватить песни Диккенса[18 - «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями» (англ. A Christmas Carol in Prose, Being a Ghost Story of Christmas) или «Рождественская песнь» (англ. A Christmas Carol) – повесть-сказка британского писателя Чарльза Диккенса, вышедшая в 1843 году.] или письма Рождественского деда[19 - «Письма Рождественского Деда» (англ. The Father Christmas Letters) – серия сказочных произведений Дж. Р. Р. Толкина, написанных им для своих детей в форме писем от Рождественского Деда. «Письма» Толкин писал в течение 23 лет. Каждое письмо было доставлено в конверте, с нарисованными Толкином марками и штемпелями.]. Он всегда возлагал сезонные надежды и радовался как ребёнок, обнаружив заветное. И тут прямо над их головой спланировал крупный чёрный ворон, птица пронеслась так низко, что девочка вскрикнула и выронила сумку. Разноцветные ручки покатились по плешивой, в ледяных струпьях, мостовой, и Эрика принялась их собирать, шаркая шипами на ботинках. И вот, когда она потянулась за фиолетовой единорожной-прописушкой (для каждой ручки было своё назначение и название), то замерла. Перед ней, в стянутой морозом луже, лежало маленькое пушистое тельце.

На глаза Эрики навернулись слёзы. Отец, увидев замешательство дочери, подошёл и присел рядом. В его руке было три ярких карандаша и одна прозрачная ручка.

– Бедняга, – наконец рассмотрел зверька отец. – Печально, не дожить до Рождества и пропустить всё веселье. Не пожелал бы такого даже крысе.

– Такой красивый, – прошептала девочка, разглядывая перламутровую шкурку, покрытую инеем.

Слезинка сорвалась с её щеки и упала на голову крысёнку.

– Он дёрнул ухом! – воскликнула Эрика, и цветные ручки разлетелись по улице во второй раз. – Он живой!

В тот день они так и не собрали рассыпанные ручки и карандаши, не добрались до книжной барахолки и не нашли заветные песни и письма. Зато побывали в кабинете ветеринара, зоомагазине, обзавелись клеткой для грызунов и инструкцией по содержанию.

Крысёнок выжил, но мороз успел откусить от него заднюю левую лапку. Эрика назвала нового питомца Сильвер, за шкурку удивительной красоты и серые, как серебряные бусинки, глаза. Ну и конечно, за схожесть с известным пиратом[20 - Сильвер на англ. «серебряный», а также имя персонажа романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ», пирата XVIII века Долговязого Джона Сильвера (англ. Long John Silver). Потерял левую ногу в сражении.]! Но крысу не очень понравилось это имя, и в итоге он стал просто Пиратом. Девочка и крыс были неразлучны, и будь воля Эрики, она бы ходила с ним везде, даже на занятия (хотя отец не мог поклясться, что она не таскает своего питомца в школу).

Ма тоже не высказала никаких возражений. Единственный, кто невзлюбил Пирата, был Шкура, и он не оставлял попыток сцапать трёхлапого грызуна. Но в тот день, когда Пират дал отпор, вцепившись в нос Шкуре, кот оставил попытки прямых атак и стал вынашивать план мрачной кровавой подлой мести, которой лишь ещё суждено свершиться.

Пират окреп, подрос, перелинял и к марту превратился в… шикарного чёрного блестящего зверя с охряным животом. Столь необычный окрас оценил даже па. Хотя изумление отца и дочери было столь велико, что они надолго засели за книги, пытаясь найти объяснение, как такое возможно.

– Давай договоримся, обезьянка, – отец снял очки и устало потёр переносицу. – Если осенью Пират снова станет серебристым, значит, он столь необычная крыса, что меняет шубку по сезону.

Отец перевёл взгляд с дочери на острую мордочку зверька, важно восседающего на её плече, и столь внимательно глядящего на мужчину, что тому даже стало не по себе.

– А если он не перелиняет осенью. Значит, всё было лишь следствием стресса, а теперь, в любви и радости, он обрёл свой истинный вид.

– Хорошо, па, – улыбнулась Эрика. – Хорошо, что мы не стали звать его Сильвером. А то вот бы был конфуз.

– Воистину, – усмехнулся отец. – Опростоволосились бы перед всем крысиным сообществом.

Эрика радостно захлопнула справочник грызунов и наклонилась щекой к Пирату. Крыс зажмурился от удовольствия.

– Ты самый волшебный крыс на свете! – прошептала Эрика. – И если к Рождеству ты захочешь стать ядовито-зелёным, мы вовсе не против!

– Совершенно, – вернул очки на нос отец и погрузился в чтение, не оставляя попыток найти объяснение такой метаморфозе нового члена семьи.

Вынырнув из воспоминаний, Эрика оглядела комнату, выглянула в окно, чтобы удостовериться, что весь мир не смыт дождём окончательно, и плюхнулась на стул. Перед ней на столе лежал её лично выбранный подарок. Символ её почти-взрослости. Свобода выбора казалась ей вещью более разумной, и потому некая доля удивления (но пока ещё не разочарования) занозой засела где-то между лопаток, отчего хотелось повести плечами и прогнать гадкое тянущее чувство.

Всё, что она сейчас видела – пятно от какао. Клеймо её оплошности.

– Месть этого кота изощрённее дворцовых интриг! – фыркнула Эрика, обращаясь к Пирату.

Вылинявший луч усталого солнца пробился в прореху туч, прыгнул в окно, скользнул по книге и упал на пол, растворившись в сумраке. Эрика шумно выпустила воздух. Она попыталась оттереть пятно, но не вышло. Хоть весь переплёт и был покрыт выдержанными следами чтецов и пыли, но свежее пятно блестело как несмываемый след преступления в Кентервильском замке[21 - «Кентервильское привидение» (англ. The Canterville Ghost) – сказка Оскара Уайльда.]!

Однако мир по ту сторону окна был столь сыр и неприветлив, что не оставалось ничего иного, как сбежать в другой – под обложку. Эрика плюхнулась на кровать, дёрнула за хвост ночник и открыла книгу, по привычке убрав ляссе на последнюю страницу.

– Если ты окажешься сборником печального поэта, я вынесу тебя в книгообменник! – пригрозила Эрика, которая не питала страсти к поэзии, особенно печальной, разве только за исключением По.

Было хорошо за полдень, когда дождю наскучил Корвинград и, собрав свою серую мантию, он двинулся дальше. Но Эрика даже не заметила преображение за окном. Она находилась под впечатлением от прочитанного. Ей не сиделось на месте. Её душа жаждала срочно разделить пережитое с кем-то ещё, желательно, способным оценить всю грандиозность сюжета и формы. Девочка оббежала весь дом. Напрасно! Па опять исчез. Комната ма была тише гробниц фараонов. А Эрику распирал книжный зуд! В ней было так много истории, что её срочно нужно было выплеснуть, иначе разорвёт!

Она посмотрела на Пирата.

– Прости, – извинилась Эрика. – Но мне нужен кто-то из высших приматов одного со мной вида!

Эрика сжала кулаки, смерила комнату шагами три раза и, хлопнув дверью, сбежала по лестнице вниз. В такие минуты ей страсть как не хватало смартфона и интернета!

Нет, её родители не были из тех, что уезжают в леса, отказываясь от благ цивилизации. Не амиши[22 - Амиши или амманиты – религиозное движение, зародившееся как самое консервативное направление в меннонитстве и затем ставшее отдельной протестантской религиозной деноминацией. Амиши отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства.], не луддиты[23 - Луддиты – участники стихийных протестов первой четверти XIX века против внедрения машин в ходе промышленной революции в Англии. Сейчас термин применяется к людям, которые борются с достижениями инновационных технологий.], не технофобы[24 - Технофобия – страх или неприязнь к передовым технологиям или сложным электронным устройствам. Страх перед техническим прогрессом вообще.]. Эрика знала эти слова, потому что прочла их определения в словаре, после того как кто-то в школе бросил ими ей в спину. Слова-камни, которые ранят сильнее гранита. И пусть многим взрослым кажется, что в десять лет дети мало чем отличаются от глупых младенцев, всё обстоит куда серьёзнее. Десять лет – это очень много. Особенно, если ты успел к этому возрасту прочитать сотни книг и значишься в вершине табелей успеваемости. Пусть и не глубоко одарённый, но точно умеренно.[25 - Тесты коэффициента интеллекта используют шкалу от «яркого/просветлённого» до «глубоко одарённого». Эрика скромно ставит себя на вторую снизу ступень одарённости.]

Да, в их доме не было компьютера и телевизора, может, и ещё чего-то не было, о чём Эрика пока не знала. Но родители никогда не запрещали ей пользоваться древним, как динозавр, телефоном, чей костяной диск трещал при каждом повороте. И проигрыватель пластинок был потрясающий. Всё детство Эрика танцевала под музыку, струящуюся из него, и заворожённо, до тошноты, смотрела, как крутится чёрный блинчик винила. А ещё она стучала буквы на Ремингтоне[26 - Пишущие машинки Remington начали производить в США с 1897 года. Тот факт, что печатная машинка выпускалась на военном предприятии, не раз заставлял отца Эрики шутить, что слова порой страшнее пуль. В доме Эрики Remington Portable 3 1932 года выпуска: изящная машинка, позволяющая печатать двумя цветами.], отбивала на телеграфе секретные послания азбукой Морзе и бродила с компасом в руке по карте в погоне за сокровищами, которую устраивал па…

Ещё год назад все эти древности вызывали у Эрики восторг, весь дом выглядел как логово волшебника и склад магических артефактов. Но теперь, иногда, ей становилось немного стыдно. И потом стыдно за свой стыд. Она не могла объяснить эти новые ощущения, но порою ей страсть как хотелось, чтобы её семья и дом были более обычными и, может даже, умеренно скучными.

Эрика дождалась, когда гудки сменились слегка потрескивающим голосом подруги. Мишель Арно с напускным французским акцентом произнесла:

– Salut[27 - Привет (фр.)]! Слушаю.

– Как насчёт погулять?

– И тебе привет, Рика! – раздалось на том конце провода. – Ты опять хочешь обсудить книгу?

– Как ты догадалась? – сконфузилась Эрика.

– Звонки – не твоя фишка, mon chеrie[28 - Моя дорогая (фр.)]. – Мишель усмехнулась. – Выкладывай!

– Миша, ты не поверишь! – взволнованно Эрика вцепилась в трубку так, что пальцы побелели. – Она просто великолепна!

– Словно могло быть иначе, – наигранно-устало проговорила Мишель, и Эрика явственно представила, как подруга закатила глаза.

– Ты не понимаешь, Миша! Эта книга действительно потрясающая! Давай встретимся!

Эта книга действительно была потрясающей. Мишель с сомнением открыла случайную страницу, пробежалась взглядом, перевернула, прочла и зашлась краской. Маленькая Арно стала похожа на помидор! Её глаза пожирали строчки, щеки пылали, а губы округлялись, пока брови ползли на лоб. Мишель с силой и явно против желания захлопнула книгу и вернула Эрике.

– Какая мерзость, Рика! – выдавила Мишель, но Эрика видела, что слова явно противоречат истинным чувствам подруги.

Они встретились в небольшом парке, недалеко от книжного логова Эрики. Из своего же особняка маленькая Арно приехала на чёрной глянцевой машине с личным водителем. Дождь весь вылился и теперь блестел осколками заходящего солнца, покрывая как сусальное золото тёмные камни мостовой.

– Мерзость? – переспросила Эрика. – Эта самая увлекательная книга из всех прочитанных мною! Я никогда не читала так быстро! Я буквально проглотила её! Понимаешь, не могла оторваться! Глянь там, где закладка – этой мой любимый момент!

Лицо Мишель вытянулось, эмоции заходили волнами, то омывая его удивлением, то искривляя рот в гримасе ужаса, то сверкая в глазах каким-то непонятным блеском на грани испуга и любопытства.

– И много ты таких прочла книг? – подруга прищурилась и сложила руки на груди.

– Таких – ни одной! Но похожих – не мало, – пожала плечами Эрика, пытаясь припомнить точно. – Может, семь.

Глаза Мишель вспыхнули, девочка вскинула голову, отчего золотые локоны сверкнули на солнце, а бессчётное множество страз на пронзительно розовой шапке засияли как пыльца фей.