Oris Maari: Ara Avalantis

Я заметила, что пана уже нигде нет, он покинул застолье, пока я общалась с Тьмой, видимо услышав всё, что ему было нужно. Наверное, поэтому начались неудобные вопросы. Остальные мастера напряжённо ждали моего ответа. Савелий поглядывал на Романа со смесью восхищения и тревоги.

– Да, я Чиста, не мне решать более других или нет, такова воля Владыки. Другие во снах видят самого Владыку. Его Свет Ослепительно Белый. Я же только Пророк.

– Пророк третей войны Артемий тоже имел светящиеся глаза, и они светились белым светом. Что означает эта разница взглядов двух Пророков Владыки?

– Владыка близок к победе, как ни когда, оттого и наделяет меня большей Силой, чем кого бы то ни было ранее.

+ – Ох, Тьма, я сейчас сблюю. Как же отвратительно. +

– О, Пророк, я смиренно спрашивал не о силе, ибо сравнение сил немыслимо, сила одна и исходит от Владыки Света, но я спрашивал о чистоте. Не далее, как две реплики назад почтенный Пророк заявил сему собранию, что Серебро это Наивысшая Степень Чистоты. А далее последовало заявление о том, что не Пророку решать чище ли он других или нет, ведь это уже зависит от взгляда Владыки. В итоге одновременно в этот час прозвучала фраза о превознесении серебряного света над белым, как более чистого и отказ от суждения о чистоте на основании приоритета суждения о чистоте самим Владыкой. Я в смятении, Пророк, я прошу вашего пояснения, ибо в душе моей вашими словами посеян хаос.

Я жалобно посмотрела на Ярика, всем видом давая понять, что я пропала, потому что эээм… сама запуталась, чего вообще этот Роман хочет.

Ярик побледнел, как полотно и выдал на одном дыхании.

– Мастер Роман, ваше смятение понятно, но слова – не совершенный инструмент и порой не передают всего глубочайшего смысла, заложенного в послание. Пророк действительно сказал, что Серебряный Свет превыше всех других, и, следовательно, превыше предшествующих его видов, как наиболее чистый. Пророк действительно сказал, что не имеет полномочий судить о чистоте света лично, потому что это – прерогатива Владыки Света. Но слова не смогли донести главного смысла, исключающего всякое противоречие. Дело в том, что о наивысшей чистоте Серебряного Света Пророку поведал сам Владыка Света лично, перед тем, как даровал Чудо серебряного взора, которое мы с благоговением наблюдаем сейчас.

– Пророк говорил, что Свет Владыки ослепительно белый, но затем сказано, что высшее слово Владыки, сказанное Пророку – серебряный свет наичистейший. Значит, Владыка должен излучать серебряный Свет, ибо он есть источник самого совершенного Света. Но он предстает в белом сиянии.

– Иные видели Его в белом сиянии, потому что только к такому и были готовы и по милости своей Он не являлся в сиянии наивысшем, серебряном, зная, что души праведников прошлого к такой чистоте готовы не были. Но сейчас, во времена последней, финальной войны с силами Тьмы Он явил наивысшее сияние и вложил его в глаза своего Пророка для последней битвы.

Роман стоял, молча целую минуту и это была оооочень тягучая минута. А потом лицо его расплылось в расслабленной улыбке.

– Я благодарю вас за разъяснение, Пророк, моя душа спасена из когтей хаоса и вновь обращена к миру.

Ярик поспешил воспользоваться этой маленькой победой и, перекрывая нарастающий шепоток, крикнул.

– Пророк желает перейти к другим делам!

Савелий вскочил, щёлкнул пальцами, подзывая послушника, выслушал какой-то доклад.

– Да, конечно, всё готово, пан Павел закончил приготовления, и мы можем приступить к казни.

Меня как ледяной водой окатили, я вытаращилась на Ярика и хотела замотать головой, он склонился ко мне.

– Не препятствуй. Началась война, город вычистили от еретиков и поклонников тьмы. Если ты вступишься – твоё положение ещё больше пошатнется и нам конец.

Хотелось плакать. Какая казнь?! Хотелось остановить всё это, но… слова Ярика эхом звучали внутри. Нам конец. Ему конец, если я не выдержу. И я смолчала, пошла вместе с процессией на улицу, мы покинули монастырь, и вышли на площадь перед замковыми воротами, где собралась большая толпа людей, жаждущих зрелища, жаждущих увидеть чужую смерть. Я смотрела в эти лица и сейчас благодарила Создателей, что эмпатия не раскрыта, не работает, как раньше. Ощущать этот кровожадный азарт было бы омерзительно. Перед небольшой деревянной сценой, на которую и зашла наша процессия, стояли на коленях связанные десять человек, пятеро мужчин и пятеро женщин. Перед ними поставили бочки с водой и крепкие инквизиторы встали за спиной у каждого. Девушка с растрепанными рыжими волосами подняла зареванное лицо, встретилась со мной взглядом и закричала.

– Помилуйте, помилуйте! Это бабушкин амулет, семейный, его не я делала, не я…

Пан Павел властно махнул рукой.

– Тихо! Как пан этого города я обвиняю вас в ереси и поклонении Тьме, и передаю во власть Церкви Света, чтобы вашу участь решили солдаты Владыки!

Незнакомый инквизитор с мрачным лицом и холодными колючими глазами подхватил речь.

– И мы осудим их! Вина доказана, все улики собраны и нет сомнения в виновности!

Теперь закричал мужчина в испачканной углем одежде.

– Помилуйте, я в шахте работаю, мне семью кормить, я у них один кормилец! А книга та… да, я даже читать не умею! Откуда я знал, что она тёмная?!

У меня ноги подкашивались, внутри всё сжималось. Не правильно это, не правильно… Как же хотелось рвануть с места и заслонить этих людей от несправедливости. Но… я стояла, стояла и смотрела, а в груди жгло…

Инквизитор продолжил.

– Пособники Тьмы готовы пойти на любые ухищрения и ложь, только бы избежать справедливого изгнания из этого мира, но мы позаботимся об их прогнивших душах и через утопление в намоленной воде направим их к ногам Владыки, где Он решит их дальнейшую участь.

Женщина с рыжими волосами надрывно рыдала, глядя на небо. Я словно оцепенела, сердце колотилось, как бешеное. Это сон, дурной сон… Раздался удар колокола и инквизиторы за спинами пленных подхватив их за веревки закинули в бочки и накрыли сверху деревянными крышками. Люди захлебывались, были слышны только приглушенные удары о стенки и бульканье, а я закрыла глаза, ощущая, как по щекам текут вязкие холодные серебряные слёзы. Сквозь звон в ушах раздался голос мрачного инквизитора.

– Свершилось!

Я чуть не разрыдалась прямо здесь, вцепилась в руку Ярика.

– Пожалуйста… пожалуйста, давай уйдем, пожалуйста…

Он что-то говорил, но я уже не слышала слов, только звон в ушах и повторяющиеся в голове звуки ударов о стенки бочки. Страшная смерть… Сквозь слёзы я видела, что мы, кажется, вернулись в монастырь, коридоры, повороты… келья.

Я на ватных ногах вошла внутрь и как только дверь захлопнулась, я осела на пол и разревелась в голос, просто не могла успокоиться.

– Эт-то ужааасно, п-просто ужасно. Неужели, – я медленно подняла зарёванное лицо и взглянула на Ярика, – неужели я ни как не м-могла помешать? С-совсем? Я…я…стояла и смотрела… Почему не Суд, не эти с-самые шарики? А, хотяя… – я просто продолжила рыдать, содрогаясь всем телом.

Ярик сел рядом со мной на пол и неловко коснулся моего плеча, пытаясь утешить.

– Если бы ты вмешалась в процесс казни доказанных преступников, к тебе бы возникло ещё больше вопросов, на которые я бы уже не нашёл ответы. И в опасности могла оказаться уже лично ты, а этого никак нельзя допустить. Я плохо понимаю, что вообще происходит, мысль о безумном Владыке жжет мою душу, но моя главная обязанность – твоя безопасность, и поэтому я просил не вмешиваться. Их утопили в намоленной воде именно потому, что вина доказана, а раскаяния или сомнения нет. Я не сомневался, что ты убила тех солдат в лесу, но видел раскаяние, смятение и это позволило прибегнуть к Суду. А они… они просто отрицали свою вину и никакого раскаяния не было вовсе. Может быть среди них даже были не виновные, стражники любят перегибать палку, когда им выпадает шанс вместе с инквизицией поохотиться за еретиками, но… это была торжественная казнь перед лицом Пророка, на людях и церемониально, как… подношение церкви от светских властей города в знак чистоты и солидарности намерений. Нельзя было вмешиваться и ставить процедуру под сомнение. Мне… жаль, что тебе пришлось на это смотреть. Я понимаю, вижу, что ты не готова. Но для них ты Пророк, знамя, помнишь? Знамя поднимают в бою, и оно видит тысячи смертей во время войны. Это – первые из многих.

Оооо… на моём лице кажется теперь застыл самый настоящий ужас. Т-тысячи. Перед глазами всё начало мутится. О, Создатели, это кара такая за то, что я не захотела быть Эрархатом? Я сжалась в комочек, нервы были на пределе.

– Я не смогу, не смогу видеть тысячи и не вмешиваться. Ярик, не смогу, – я встала и стала ходить из стороны в сторону, – я не знамя, я живая, понимаешь, живой Голос Высших Сил, и я не буду просто наблюдать. Не верю, что та женщина, и мужчина, которые кричали, были виновны. Каким боком их вина доказана, если они со слезами на глазах молили о пощаде, и утверждали, как есть на самом деле. Я не вмешалась этот раз, страшно, за тебя, да и за себя, оцепенела. Я просто… ничего подобного не видела… не видела.

– Мужчина был виновен. Точно. Он кричал, что не умеет читать, но при этом работал на шахтах. Шахты – близ города. Поймали его в ходе городского рейда стражники пана Павла. Шахтёры живут в привратном районе, то есть это даже не деревенский житель. Чтобы жить в городе читать нужно уметь, чтобы ориентироваться в вывесках и названиях улиц, кроме того монастырь проводит бесплатные курсы грамоты для городских жителей и поэтому в городах грамотность поголовная. Потому что, когда все вокруг умеют читать, а ты нет – становится, мягко скажем, неуютно жить. Поэтому читать он умел и прекрасно знал, что за книга у него там лежит. Может быть, не пользовался ею, не у каждого человека хватит духу прикасаться к тёмной магии. Но знать – точно знал и не сдал инквизиции, утаивал. Значит, ценил её. А это уже ересь. За что и поплатился. Это малое утешение, но просто знай – он точно был виновен. Я понимаю, что ты живая хрупкая девушка, чувственная и открытая, уже успел это понять, но для них, для Церкви Света, для людей, аристократов… ты даже не человек в первую очередь, а функция. Пророк. А человек уже потом. Поэтому тебе придется видеть смерть и…я надеюсь у меня хватит сил быть для тебя опорой, когда будут изнутри рваться вой и рыдания.

Я старалась взять себя в руки, но боль внутри так и курсировала по телу, обжигала, резала по живому, по сердцу. Функция… я всего лишь функция. Внутри даже всполохи злости рождались, я скользнула к шкафчику с одеждой и стала переодеваться. Нужно было сбросить напряжение, которое бурлило и ни как не хотело отпускать меня из своих объятий.

– Я… не буду привычной функцией. Не знаю пока что и как делать. Но мы разберёмся, главное, что мы вместе. Двувеликая сила. А сейчас, пошли в тренировочный зал, мне… слишком больно внутри, пусть лучше будет больно физически. Мне это необходимо сейчас, иначе такое ощущение, что голова взорвётся от перенапряжения, вместе с сердцем к тому же.

– Не думаю, что это хоро…

– Это то, что нужно, так что не спорь, просто пошли, – я сама вышла из кельи и направилась в тренировочный зал, дорогу благо тело запомнило достаточно быстро. Грудь и нога ещё болели, но сейчас это ни как не мешало задуманному.

Ярик занял привычную позицию, хотя выглядел он гораздо серьёзнее, будто на него сверху давила многотонная плита.

– Готова?

– Да, пусть будут синяки, пусть будет больно, лучше пусть будет больно…

Ярик мрачно вздохнул и просто направил палку в мою сторону, держа её обеими руками.