Вернувшись как-то днем в квартиру Валентины, застала там паренька, лет двадцати трех – двадцати шести на вид, как оказалось, ее нового воздыхателя, которого она, как мне показалось, осознанно не предупредила обо мне и моем временном присутствии на данной территории. Он спросил у меня – кто я, в ответ я спросила – а кто он? Молодой человек ответил: «Ну, допустим, я родственник». Я ответила: «Ну, допустим, я тоже».
Немного поболтав в напряг, мы не уступали друг другу в сарказме. Я поняла женскую тактику Валентины, желавшую специально, хоть как-то скомпрометировать мое поведение.
Отпустив своих детей в Якутию, и тем самым озадачив Сергея, а также отправив свою престарелую мать на подработку в одно из городских общежитий, Валентина свободно развлекалась, понимая, что в квартиру в любой момент мог вернуться ее бывший муж, имеющий право на жилплощадь, и до сих пор неровно дышащий к ней. Зная его характер, она играла с огнем. Тем временем мне предстояла обратная дорога.
Через две недели пребывания у Валентины, я улетела самолетом до Новосибирска, окончательно простившись с Владивостоком.
Вернувшись, домой, к своему ужасу начала осознавать, забытые мной за время учебы домашние проблемы, ощущать не уют и дискомфорт. Амантай со своей семьей заняли большую комнату, мне пришлось делить маленькую комнатку напополам со старшим братом, который к тому времени стал вести себя не адекватно. Жизнь ему казалась не интересной, он все время искал каких-то приключений и развлечений. Мало того, что к своему несчастью не ценил себя, но еще, практически не давал покоя своей бывшей жене, всячески досаждая ей. Мы с Шурой были вполне в дружеских отношениях. Приезжая домой из Приморья, я не забывала про нее. Частенько наведываясь, дарила кое-какие заморские подарочки. Она встречала меня всегда очень радушно.
По осени я вернулась на работу вновь в детсад няней-санитаркой ясельной группы. Было тяжеловато работать по 12 часов, но выбора не было. Заведующая не раз предлагала, как бывший медик со связями, оказать мне услугу, избавившись от нежелательной на ее взгляд беременности, на что я наотрез отказалась. К тому времени мама стала чаще болеть. А однажды ее доставили по скорой в больницу, где она пробыла до утра. От давления хлынула носом кровь, но медики вовремя оказали помощь. В тот вечер я бежала к ней, сильно переживая в душе, чувствуя и осознавая, что роднее ее и ближе у меня нет никого. Мне не на кого было надеяться, и я искренне молила Бога, о ее спасении и здравии.
Тем временем жить под одной крышей с двумя нерадивыми братцами, постоянно пьющими, с вызывающим поведением, стало жутко не выносимо. В один из вечеров, старший, изрядно подвыпив, пошел в поисках приключений.
По дороге встретив идущую в ночную смену Шуру, остановил ее с расспросами. На его пьяный бред – «куда ты идешь?», она необдуманно, полушутя ответила: «на б-ки». Что было потом! Об этом я в точности узнала лишь на суде, который состоялся, уже в суровые зимние дни… Он бил ее жестоко на протяжении долгого времени, потом догонял убегающую и подползающую к ступеням крыльца барака, где жили Шолпан с Василием, в поисках защиты. Догнав бывшую супругу, варвар истязался и там, разбивая голову о каждую ступеньку. Его злобе не было предела. То был тиран и дьявол воплоти. После, его надолго поместили в изолятор под следствие. Но мама все равно очень жалела сына, страдая от безумных поступков несчастного.
На суде, как свидетель, я должна была дать показания против брата, о его в действительности, гнусных поступках. Но пожалев мать, и взяв грех на душу, поступила не лучшим образом, скверно и не достойно. Оправдывая его, я понимала, что поступаю подло, но отступить, значит сделать больно матери. Было очень стыдно. И, тем не менее, братец получил заслуженный срок, на какое-то время, дав нам возможность жить в более нормальной обстановке. Шура на долгое время перестала с нами общаться. Я готовилась к грядущим переменам, шила белье и детскую одежду, приобрела новый шифоньер и стол. Мама купила мне хорошую кровать с полированными спинками, а отец, напополам со мной, помог купить детскую кроватку. Ближе к январю на отца опять что-то снизошло, он вдруг, как сломался, начал пить и буянить, не давая спать по ночам. Меня это очень злило. Я стала ругаться с ним, в самой грубой форме, а он никак не мог угомониться, в пьяном бреду все больше причитая: «вот, родится внук скоро, я так сильно буду его любить…». Меня это сильно раздражало. Его пьянки, вдруг резко прекратились, как и начались. Может, был очередной душевный разговор с мамой.
Новая жизнь
«А где-то там, за горизонтом,
За этой зримою чертой
Живет неведомое что-то,
Что называется, мечтой…» (автор неизвестен)
В один из январских суровых вечеров, как и обычно, я прилегла на кровать, наблюдая и радуясь за движениями внутри себя, поглаживая живот, разговаривая самыми ласковыми словами со своим малюткой, который иногда просто бушевал внутри, от чего чувствовался некий дискомфорт. Но продолжая терпеливо ждать его появления на Свет, с надеждой, верила в лучшее.
Полежав немного и почувствовав усталость, решила вздремнуть. Что-то внутри беспокоило, нарастая и переходя в невыносимую боль, к которой я была морально и психологически не подготовлена. Не понимая, что происходит, нервничала – почему все так ломит внутри, ведь роды должны быть еще только через неделю, так утверждала гинеколог. Хотя по своим подсчетам, рассчитывала на 24 число. Не понимая практически ничего, зациклилась, настроившись на другую дату. Но природа брала свое. Уже стало невыносимо ни лежать, ни сидеть, в голову лезли непонятные глупости. Дома все спали, был двенадцатый час ночи. Потихонечку поднявшись, я пробралась на кухню к спящим родителям, позвав маму и попросив вызвать скорую. Через считанные минуты зашедшая медсестра, предложив быстро собрать вещи и документы, забрала меня с собой. Мама поехала вместе снами, что меня немного радовало. С благодарностью вспоминаю, как она терпеливо ждала окончания всех процедур, возвращаясь в морозную ночь пешком, в душе молясь за меня и ребенка. Мы расстались на некоторое время. Она вернулась домой, уже к трем часам ночи, измотанная, уставшая и сильно переживающая. Вместе с отцом, они так и не заснули до утра. А на следующий день бесконечно часто, мама бегала к соседям узнавать о новостях.
Меня же тем временем, сразу положили в предродовую палату одну. Не находя себе места, я не могла лежать и сидеть, от боли ломило внизу живота. От переполнявших эмоций, потихонечку плакала, жалея себя, было очень обидно, что страдать приходится мне одной, а кое-кому об этом даже не известно. К утру боль была уже настолько невыносимой, что не хотелось жить, я стояла и думала, неужели придется, вот так терпеть еще целую неделю! Проходившая мимо женщина, видать недавно родившая, смотрела на меня с чувством сострадания. Нервы мои не выдерживали. Спросив у подошедшей акушерки – сколько же мне еще предстоит терпеть, сил больше нет, удивленно успокоилась ответом, что к обеду, уже рожу. Неуверенно, я переспросила: «это правда, сегодня?». Наконец, решив, что пора, меня положили на кресло, обступив со всех сторон, но, не подсказав, когда и как следует правильно тужиться. На лице уже не было живого места, от неправильных потуг потрескались все капилляры, оно представляло собой кроваво-ужасающее зрелище, глаза полностью залились кровью, из-за чего я плохо видела. А медики при этом, продолжали свое пассивное участие. Наконец, к концу моих мучений, в родовую палату зашла дежурившая врач, Ананьина Ольга Викторовна, которой я бесконечно благодарна. Замечательной души человек, с добрыми глазами, подойдя ко мне, ласково сказала: «сейчас миленькая», а своих подчиненных отчитала за нерадивость: «что это, вы, так довели девчонку, измучили, не помогаете?!». Подсказав, что и как де6лать, скрестив руки с акушеркой она стала помогать выдавливать ребенка. А я, превозмогая боль, и испугавшись за его жизнь, хваталась руками за все возможное, упиралась ногами, как могла, пока не услышала первый крик малыша, с трудом рассматривая его. Он не плакал, просто лежал рядом довольный и спокойный, лишь изредка по очереди едва приоткрывая вприщурку глаза, как бы присматриваясь и оценивая новый Мир. Я лежала счастливая и довольная, радости не было предела. Вмиг растаяли все горести и переживания, был только любимый малыш, разговаривая с которым, я гордилась, называя его самыми сладкими словами. Мне хотелось кричать на весь Мир: «я мама, у меня теперь есть сынок и я самая счастливая!»
Вот уж когда вспомнились, когда-то понравившиеся мне строки не известного автора:
Мы огни любовных объятий,
Мы началом своим горды,
Мы зачаты в траве высокой,
Под неверным огнем звезды.
Что скрывать – ревнители веры,
Так повсюду, в любом краю,
Миллионы мужчин и женщин,
Утоляют жажду свою,
Ибо лучший залог бессмертья,
Наши дочери и сыны,
Значит боль греха и позора,
Боль раскаянья и стыда,
В самом первом крике ребенка,
Растворяется без следа!..
Через часа два меня перевезли в послеродовую палату. Девчата с ужасом смотрели в мою сторону. В глазах что-то очень мешало, не понимая причины, я потянулась к тумбочке за зеркальцем, и к своему ужасу отчаялась, увидев свое обезображенное лицо. Немного взгрустнув, решила – будь, что будет, даже если придется остаться такой, все равно подниму ребенка, и он будет счастлив! А чуть позже ко мне подошла врач, сказав ласково, что бывает и хуже, но через месяц все рассосется и пройдет. Я, сомневаясь, поверила.
Тем временем мама, изрядно набегавшись по соседям, прибежала домой с радостной вестью о рождении внука. Отец, естественным образом начал обмывать событие. Вместе с мамой они стали обдумывать варианты имен. На следующий день меня пригласили к телефону. Мамуля с радостным голосом поздравила меня, справляясь о здоровье и услышав, о проблеме с лицом, стала успокаивать, не представляя себе на самом деле серьезности ситуации. После она начала перечислять имена, которые, по их мнению, я должна была выбрать для малыша:
– Муратиком назови!
– Нет!
– Болатиком назови!
– Нет!
…Утром того же дня, я уже впервые кормила своего малютку, ласково прижимая к груди. Долго любуясь им, называя самыми невероятными и необъяснимо милыми словами, считала, что лучше его нет ничего на Свете. В этот день ожидался приход сотрудника ЗАГСа, поэтому все с усилием пытались поскорее придумать имена своим деткам. Ну а я, ожидавшая рождения девочки, заранее придумав имя, Венера, теперь сидела в растерянности. В мыслях пробегало множество разных имен, и ни одно не подходило. В палату вошла женщина, которая стала записывать данные других рожениц. Но я, словно отсутствовала, находясь где-то в пространстве, наедине со своими мыслями. Незаметно очередь дошла до меня. На вопросы отвечала почти неосознанно и машинально. И в мгновенье, очнувшись на вопрос – имя ребенка, протяжно, гордо и красиво произнесла: «Р-у-с-л-а-н», поймав себя на мысли, что удивлена до бесконечности от сказанного. Сама того не ожидая, словно что-то свыше мне подсказало решение, ощутила, что за меня кто-то мыслит. После, я не раз утверждала – имя Руслану дано Богом, наверное, ему предначертана какая-то важная миссия на Земле!
…А на вопрос мамы, как же я все-таки назову ребенка, ответила, что уже назвала, Русланом! Через трубку телефона было слышно, как заголосила радостная бабуля. На пару с отцом они очень веселились, радуясь прекрасному имени внука.
Дни летели, близилось время к выписке из роддома. За эти дни меня в основном навещала мама. В последнее время я немного обижалась на сестру, чувствуя, что та как-то отдалилась от меня, становясь скуповатой, а может по жизни была такой…
Во время беременности мне изрядно хотелось яблок, которых не было в магазинах, но их легко доставал Василий из воинской части. Мне было стыдно сознаться по поводу моих частых визитов к сестре, в надежде, что она угостит меня яблоком. А просить не позволяла гордость.
Вот и теперь находясь в больнице и получив от нее передачку – два маленьких яблочка, стало обидно. Я и сама съесть не могла, было неудобно не поделиться с другими, и угощать тоже не было смысла, нас в палате было пять человек.
Всех, забирать из роддома приходили мужья с цветами и на машинах. Стояли лютые морозы. Я смотрела из окна больницы, в которой сама когда-то и родилась, надеясь увидеть что-то неисполнимое. А издали показались силуэты моих престарелых родителей, шагающих друг за дружкой. Я глядела на них и плакала. Мне было жаль и их и себя. Мама несла небольшой тортик для врачей, а отец, мою сумку с вещами. Поднявшись наверх, где мне предложили переодеться, от неожиданности мама ахнула, увидев мой дивный лик. Но взяв себя в руки, тут же смирилась, боясь спугнуть и расстроить меня. Принесли Руслана. Медсестра очень ловко и быстро запеленала его, и, передав в руки бабушки, пожелала удачи. Переодеваясь, я немного нервничала, так как сестрица моя успела «навести» порядок в моей подготовленной сумке по своему усмотрению, вынув все лишнее на ее взгляд. Ее беспардонность по жизни, порой, просто шокировала. Спустившись вниз, я обратила внимание, как напугала своим видом не только мужчин, ожидавших своих жен, но и своего отца. Он, молниеносно взглянув в мою сторону, сделал вид, что ничего не случилось, опустив глаза. Но я видела, знала и понимала, что и он тоже страдает и переживает за меня. А Руслан начал сильно кричать и плакать, неуютно почувствовав себя закутанным, к тому же он хотел есть. Отец быстро договорился со знакомым водителем «скорой», и мы поехали, с божьей помощью домой. Дедуля, бережно взяв ребенка на руки, первым переступил порог дома, с молитвой и благословением.
Так началась новая жизнь.
В этот неспокойный високосный год, мне очень сильно и во всем помогала мама. В первый же вечер после нашей выписки, она, как могла, устроила небольшой домашний праздник. Специально для меня купила небольшой торт. Отец на радостях выпил. Немного посидели за столом сестра с Василием и десятимесячным Женькой, который уже, вовсю ходил по дивану, не признавая меня. А средний брат весь вечер заглядывал в нашу с Русланом комнату, каждый раз, дико восклицая, и возмущаясь, на последствия тяжелых родов. Он как бы с сочувствием заглядывал в мое обезображенное лицо, и маты летели с его уст непонятно в чей адрес:
– Галя, ну – ка покажи глаза, н-у-у ни …фига себе…!
Ну а Василий все поглядывал на Руслана, безмятежно дремлющего в коляске, и иногда приоткрывающего глазки. Зятьку было в интерес, что Русланчик родился беленьким, с зеленоватым оттенком глаз, который со временем переменился в светло-карий цвет.
Мама ежедневно помогала нянчить и купать малыша. Я сильно уставала, не всегда успевая поесть, и она стала откладывать часть приготовленной пищи, унося в нашу комнату, утвердительно настаивая, чтоб я обязательно покушала, с большим пониманием относясь ко всем моим выходкам. А я, укачивая Руслана, иногда придавалась воспоминаниям, очень тянула в море.
Вспоминалось, как между переходами, с удовольствием наблюдала, в свободное от работы время, за летающими рыбками, на фонтаны китов, а вечерами стоя на корме теплохода, за звездным блеском планктон, сверкающих разнообразием цветов в морском отражении у работающих винтов.