Он вздохнул:
– Вот то-то и оно.
Потом опять недоверчиво покосился на галстук.
– Подскажу – поправишь?
– На раз! – согласился я, вспомнив присказку типа Палыча.
Он поверил, показал мне подъезд, назвал квартиру, засуетился, объясняя, как постучать и что сказать. Я уже двинулся к цели, он крикнул вдогонку:
– И стакан попроси, ты с дула-то не потянешь, небось, в галстуке.
Меня тронула его деликатная забота. Я повернулся и ответил:
– Да я не буду, папаша. На работе. А ты пей, поправляйся.
Надежда исчезла в его выразительных глазах, он ссутулился и поник.
– Мент, что ли?
Кажется, я здорово прокололся. Я заспешил исправить положение.
– Да не бойся ты, никакой я не мент. И водку возьму. А ты мне расскажешь, что за контора тут у вас образовалась.
– У ментов не пью!
Его голос окреп, и разочарование полилось на меня смесью нелестных эпитетов с угрозами. Можно было, конечно, слегка ткнуть его в одну из нефункционирующих почек, но я уважаю принципиальность даже в таком неприукрашенном виде.
Тем не менее, я не мог просто так развернуться и уйти, ничего не узнав. Мне в голову прыгнула одна идейка, и я решил попробовать, несмотря на изощренную жестокость, лежавшую в основе ее исполнения.
Я зашел в подъезд, связался с подпольщиками и, получив две свежезапаянные банки какой-то не нашей водки, вернулся во двор и приступил к допросу третьей степени.
Я продемонстрировал подопечному банку, открыл и протянул:
– Пей, папаша, хороший ты человек.
Он презрительно сплюнул в сторону и повторил уверенно:
– У ментов не пью!
Кремень.
Мне же не хватало только засученных рукавов.
– Менты не наливают.
Я наклонил банку, и тонкая струйка потекла на землю. Резко запахло разведенным спиртом.
Глаза допрашиваемого расширились, налились ненавистью.
– Водку! Водку льешь, гад! – зарычал мой оппонент.
В его глазах стояли слезы. Мне тоже было не по себе. Но не тащить же сюда типа Палыча на переговоры.
Я вернул банку в вертикальное положение.
– Папаша, так что за конторка тут у вас образовалась? Склад ракет СС-20? Запасной Мавзолей? Просто любопытно, из-за чего ты, как юный пионер, идешь на такие жертвы? Гляди, осталось еще с полбанки.
– У ментов не пью.
Его заклинание на этот раз прозвучало как-то неуверенно.
– Я, папаша, не мент, а разведчик. – Я наклонил банку и замурлыкал:
– Водка Петрофф, водка Петрофф, прощай…
Мужик плакал. Ему было худо. Но и Ленке сейчас тоже несладко, и, чем дальше, тем хуже. Мужик же похмелится, и ему будет хорошо.
– Как тебя звать, касатик? – ласково спросил я.
Он вскинулся с криком:
– Ах, ты… – но, увидев целую банку водки в моей руке, замер, не веря глазам.
– Никитичем величают, – неожиданно важно ответил он.
Я открыл банку и снова протянул ему.
– Пей, Никитич, хороший ты человек.
Он выпил, попросил закурить. Мы молча посидели. Кремень Никитич подобрел, начал крошиться.
– А я сразу догадался, что ты – разведчик, – уважительно сказал он.
Я промолчал. Мой вопрос уже был задан.
– А известно, что делают. Баб воруют, – эффектно раскололся Никитич.
Меня тряхнуло. Неужели попал?
– Да что ты?
– Людишки здесь нехорошие. На похмелку не дадут. А баб молодых привозят, напоят и – в Африку. Неграм продают. – Он сумрачно сплюнул. – Бабы-то думают: танцы-шманцы.
– А сегодня привозили?
Никитич жалобно посмотрел на меня.