– Слушай сюда, ты, клоун, – захрипела мембрана. – Твою девку мы забрали. Если попробуешь пикнуть, ей конец, понял?
Я ничего не понял и ответил честно:
– Не понял.
Короткое удивленное молчание. Потом приглушенный возмущенный вскрик, и кажется, действительно, Ленкин. Трубка щелкнула и загудела.
Я сидел и смотрел на гукающую трубку, пытаясь расшифровать короткие гудки и получить дополнительную информацию.
– Вы уже закончили, Виктор Эдуардович? – Светлана застала меня за этим идиотским занятием. – Что-нибудь случилось?
– Нет… Да… Не знаю… – Я начал соображать. – Света, я могу узнать номер, с которого звонили?
– Конечно, Виктор Эдуардович! – Ее глаза удивленно распахнулись. – Звонили из вашего офиса.
Я набрал номер. Снова короткие гудки и никакой информации.
Я положил трубку, выпрямился и с высокого старта рванул на улицу.
Мой кабинет подействовал успокаивающе, насколько позволяла ситуация. Я упал в кресло и напряженно мыслил. Наверное, последний раз я это проделывал на выпускных экзаменах в школе.
Когда я влетел в агентство, входная дверь была открыта, тем не менее, все стояло на своих местах. Сейф заперт, но пуст. Ни денег, ни печати, ни боевого пистолета, который я, слава богу, не успел приобрести.
Связка ключей валялась на столе. Я накрыл ее платком, взял и положил в ящик. Этот высокопрофессиональный поступок и успокоил меня, отменив паническое желание звонить Костику, Клину, Президенту с просьбой о неотложной помощи.
На полу лежал листок бумаги с отпечатанной на нем ребристой подошвой явно кроссовочного происхождения. Сквозь подошву проступал Костин номер телефона, который я оставил Ленке. Позвонили, бросили и наступили… Ублюдки.
Я поднял листок и положил перед собой, изучая отпечаток.
Сколько людей в Питере носят кроссовки? Десятки тысяч? Сотни? Даже если их всех просто перестрелять из автомата, на это уйдет не меньше месяца. Из пистолета – полгода. Хотя, если из «Стечкина», то побыстрее. А если их еще и опрашивать – тут не поможет и рота президентов. Подошва, идущая никуда…
Я отодвинул листок и принялся изучать пепельницу. Три окурка «Кэмэла», один – с помадой. О чем это говорит? Два из них – мои, я их выкурил утром, когда ждал Ленку. Третий выкурила сама Ленка между моим уходом и нападением. Вряд ли бандиты угощали ее «Кэмэлом», и вряд ли она покупает его сама. Значит, она таскает «Кэмэл» у меня!
Я встал, прошелся по кабинету, вышел в приемную, внимательно осмотрелся. Больше никаких улик не нашлось.
Надо звонить куда-то. Хотя бы Костику. Девчонка неизвестно за что попала в беду, так что, корчить из себя Шерлокхолмса некогда. Лучше Ливанова все равно не получится. Причем, в беду она попала даже не за деньги, только за характеристику.
Подгоняемый кнутом собственной совести я потянулся к телефону.
Отпечаток подошвы снова попытался привлечь мое внимание. Что-то с ним было не так. Или, наоборот, точно так же?
Не надо! Я снял трубку. Пусть Костик подключит Клина, в конце концов, это его «Мойдодыр».
Тут я тормознул и изменил направление. А если это его дела? Если это наезд на самого Клина? Ведь я в этом городе не успел никого зацепить и даже обидеть. Ну, может быть, за исключением моих первых клиентов.
Я положил трубку, посмотрел на листок, скомкал его и бросил в проволочную корзинку, но не попал. Нервничаю… Надо сосредоточиться…
С другой стороны, причем здесь моя маленькая канцелярская мышка? Логичнее было бы украсть необузданную Наталью Васильевну, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог, конечно…
Передо мной тоскливо встало наше расставание: грустная Наталья Васильевна, пытающаяся мне что-то втолковать, и… Вот оно! Белый листок бумаги, лежащий на туалетном столике, только не с подошвой, а с именем «Алекс» и номером телефона, который четко высветился в моей памяти.
Так, спокойно. Этот парень имел на меня зуб и, может быть, не один, а также один разбитый нос. Это – раз. Он запросто мог узнать у небдительной Натальи Васильевны мои координаты. Это – два. Что третье? Вот, пожалуйста: он мне сразу не понравился! Не убедительно, но другого у меня пока ничего нет.
Я схватил трубку. Она укоризненно загудела. Я положил ее обратно. Или я очень психую, что вполне понятно, или детектив из меня неважный, что вполне возможно. Ладно, несовершенная ошибка – это маленькая победа.
Я набрал ноль-девять и через минуту звонил на телефонную станцию.
– Вы что, вообще уже там, что ли совсем? – выплюнула мне в ухо трубка набор союзов и междометий что-то жующим женским голосом, и моя собеседница обратилась к кому-то:
– Видала? Дай ему адрес по номеру телефона. Умник нашелся!
Я предвидел, что мне могут отказать и приготовил парочку умоляющих любезностей. Но ни одна не лезла наружу, а те слова, что вертелись на языке, я с усилием сдерживал.
Ладно, ради Лены.
– Девушка, – позвал я жалобным противным голосом. – Девушка…
– Видала, ждет! Ну, вообще, я тащусь от этих! – отозвалась торжествующая девушка. – Чего там еще?
Сверчок рванулся из груди и прыгнул в горло. Я поперхнулся, загоняя его обратно. Мне это удалось, и я спокойным, ровным и, надеюсь, приятным мужским голосом сообщил, что сейчас же выезжаю на АТС, очень конкретно обозначил место, куда засуну ее телефонную трубку, и назвал с десяток предметов различных размеров, которые последуют туда же.
Она помолчала. То ли растерялась, то ли тащилась. Потом тихонечко:
– Одну минуточку.
Не прошло и двадцати секундочек, как телефонная девушка продала мне Алекса с потрохами и добавила, уже не жуя:
– У нас, правда, запрещено. И наказывают строго. Извините.
– У нас тоже строго наказывают. Все, конец связи!
Я положил трубку без угрызений совести. Ради Лены.
Номер телефона оказался фирменным. Название «Шанс-Данс» мне ничего не говорило, но располагался этот «Шанс» в трех трамвайных остановках от «Мойдодыра». Таким шансом просто нельзя не воспользоваться, и я воспользовался.
Фирму «Шанс-Данс» я нашел на тихой улочке, увернувшейся под острым углом от шумного Московского проспекта. Маленькая табличка на пыльной железной двери первого этажа, зарешеченные, занавешенные окна и – тишина. Два массивных замка, тоже покрытые пылью, убеждали, что дело тут не в обеденном перерыве.
Я огляделся. Посреди пустого двора на обломках песочницы сидел довольно однозначный мужик.
Я подошел.
– Здорово, папаша! Отдыхаешь?
Он осмотрел меня преувеличенно-мудрым взглядом, остановился на галстуке и спросил:
– Предложения?
– А где взять? – отозвался я.