Наездник Ветра

Повисло длительное молчание. Царь и трое вельмож пристально следили за Иоанном, который то рылся в памяти, то пытался найти в вопросе подвох. Поняв, наконец, что то и другое без толку, он спокойно пожал плечами.

– Роксана? Нет, никого с таким именем я не знаю.

– По нашим сведениям, Святослав влюблён в неё до безумия.

Удивление Иоанна переросло в изумление. Оглядев каждого из присутствующих, он задал вопрос уже в пустоту:

– Святослав влюблён в какую-то женщину до безумия? Святослав? Возможно ли это?

Никто ему не ответил. Но логофет улыбнулся.

– И кто же она такая? – спросил тогда Иоанн прямо у него.

– Она христианка, – ответил вместо магистра Никифор Фока. Тут Калокир стал подозревать, что над ним смеются.

– Не может этого быть, – улыбнулся он, – чтобы Святослав любил христианку? Нет! Уж кого ненавидит он всей душой, всем сердцем, всем разумением – это, не при твоей милости будь сказано, христиан!

– За что же он их не жалует? – поднял брови Евсевий Эфалиот.

– Если совсем коротко, он считает их лицемерами. То есть, нас.

– А как он относится к мусульманам?

– Гораздо лучше.

– А к иудеям?

– Тоже неплохо. Он, вообще, лоялен ко всем, кроме христиан.

– Так ведь его мать – христианка! Он и её ненавидит?

– Нет. Как ни странно, нет. Он не перебил ещё всех христиан на своей земле только потому, что мать его, Ольга – одна из них.

– Что тебе известно о его жёнах? – опять вступил в разговор Василий.

– Очень немного. О первой его жене, которая родила Олега и Ярополка, я вообще ничего не знаю. Вторую же, совсем юную, он убрал от себя подальше, хотя она стала матерью его третьего сына.

– Как ты считаешь, эта обиженная красавица может нам пригодиться?

– Понятия не имею! Я ведь её никогда не видел. И на Руси я ни разу не был. Всё то, о чём я вам здесь рассказывал, мне известно от тмутараканских воинов и купцов, которые побывали в Киеве.

– И никто из них не упоминал Роксану? – быстро спросил император, переглянувшись с магистром. «Опять она! – стала вдруг пульсировать человеческими словами кровь в висках Иоанна, – Чёрт! Да что же это такое?» Вслух он сказал:

– У меня хорошая память. Я ничего никогда не слышал ни о какой Роксане, кроме одной. Но та умерла тринадцать веков назад, на тринадцать лет пережив своего любимого Александра. Если эта, нынешняя Роксана так же красива, её безусловно стоит иметь в виду – тем более что она, по вашим словам, христианка. Но я о ней ничего не знаю.

Опять воцарилась пауза с непонятным для Иоанна смыслом. Потом Никифор второй тяжело вздохнул, давая понять, что он переходит к главному, и сказал:

– Дорогой патрикий, мы не случайно спросили о мусульманах. Нам представляется, эти люди употребят все средства, чтобы склонить Святослава к войне с империей. Как ты думаешь, у них есть возможность существенно на него влиять? Если она есть, сумеешь ли ты противостоять этому влиянию?

– Если память не изменяет мне или изменяет не сильно, полтора года назад я с этой задачей справился.

Препозит, министр двора и царь взглянули на Льва Мелентия, будто бы призывая его выйти из безмолвия, сохраняемого на всём протяжении разговора. И он сейчас же спросил:

– Кто из мусульман пытался тогда повлиять на князя?

– Дамасский купец Джафар. Ты, кажется, с ним знаком.

– Родственник визиря, – дал пояснение императору Лев Мелентий, – он сейчас в Киеве. Ты сам видишь, благочестивый, что положение наше весьма плачевное. Я был прав.

– Чего можно ждать от этого торгаша? – спросил василевс.

– Подлости, предательства, яда, сотни наёмных убийц, – сказал Калокир, зевая, – чего угодно.

– Но, тем не менее, ты ручаешься…

– Я ручаюсь за два с половиной года, – холодно перебил Иоанн. И вдруг перед ним возникло лицо Мари. Совсем неожиданно – как в тот миг, когда засверкали ножи убийц. Ему стало душно. «Твари! – опять застучала кровь у него в висках, – что для меня слово, данное вам, когда я дал клятву ей?»

На него смотрели. Он этого не видел.

– Я полагаю, мы должны дать Иоанну время для сна, – прервал логофет затянувшееся молчание, – Иоанн, ты предпочитаешь остаться до утра во дворце или возвратиться к себе домой?

– Я пойду домой.

Тут же встав, будущий посол стремительно вышел вон. Поднялся и логофет. Схватив со стола колокольчик, он вызвал секретаря и распорядился отправить следом за Иоанном двух человек, чтобы с ним на улице не случилось опять беды.

Глава восьмая

Перед постелью сидели две миловидные девушки в белоснежных туниках и с бриллиантовыми заколками в волосах, уложенных одинаково. Обе были высокородны настолько, что к ним присматривался племянник французского короля. Они охраняли сон дочери трактирщика, отгоняя шёлковыми платочками комаров от её лица, рук и ног. Едва лишь открылась дверь, девушки вскочили и поспешили исчезнуть, пройдясь с подчёркнутой грацией перед самым носом Рашнара. Тот не заметил, как улыбнулись ему юные красотки, как покраснели они. С кружащейся головой входил он в опочивальню. Эта опочивальня была огромна. В ней стоял сумрак. Сладостный дым курильниц почти незримо окутывал её всю. Горели две-три свечи. Идя на их свет, Рашнар приближался к ложу под балдахином. Сердце в его груди становилось тяжёлым, колким, почти чужим. В окно, сиявшее звёздами, подул ветер, и огоньки свечей чуть качнулись, метнув трепетные отблески на Рашнара. Остановившись перед постелью, он затаил дыхание. Тишина давала ему иллюзию, что он сделался частью ночи и частью времени, значит – время мимо него уже не проходит.

На простынях, слегка смятых, лежала женщина неземной красоты. По виду ей было чуть больше двадцати лет. В течение всей последней четверти её жизни поэты двух континентов спорили, что же в ней особенно впечатляет, если не говорить про глаза – гибкое и стройное тело, на редкость белая кожа, неописуемое лицо или всё же волосы? У Рашнара ответа не было. Ни три года назад, ни даже сейчас, когда он её увидел в мерцании вечных звёзд и чахлых свечей почти обнажённой. На ней была лишь рубашка до середины бёдер. Глаза царицы были закрыты, уста хранили улыбку. Пряди огненно-рыжих её волос – скорее мальчишеские, чем женские, разметались по небольшой атласной подушке.

Страдальчески замерев возле ног красавицы, Рашнар чувствовал, что ему недолго осталось жить. Он медленно поднял взор к потолку, надеясь опомниться. Потолок был очень высок. Свет крошечных огоньков не достигал сводов, и молодому воину вдруг почудился из бездонной пропасти над его головою чей-то безжалостный, тихий смех. Это было эхо. Рашнар опустил глаза. Да, точно, смеялась над ним она. Она на него смотрела. Что это был за взгляд! Он сводил с ума императоров. Ум Рашнара, уже к двадцати годам избалованного любовью многих красивых женщин, был куда крепче. Но дочь трактирщика, наделённая царской властью, сразу пронзила его насквозь своим необычным, вульгарным, вздорным величием.

– Вот болван! – сказала она, перестав смеяться, – долго ещё намерен ты здесь вздыхать? И как ты, вообще, посмел разбудить меня?

– Прости, я… я не хотел, – пролепетал викинг. Рот рыжей феи, как называли царицу её друзья и подруги, беззвучно выразил то, что в следующий же миг было обозначено такой речью:

– Всегда выходит у тебя то, чего ты не хочешь! Ну что ты стоишь, как идиот, Рашнар? Сядь!

Воин опустился на стул. Его собеседница приняла сидячее положение, скрестив ноги, как китаянка. Внимательно оглядев Рашнара, она заметила:

– У тебя рука вся в крови! Скажи мне, пожалуйста, обо что ты её поранил?

– Я выбил пару зубов одному бродяге.

– Что ему было от тебя нужно?

– Не от меня, а от Калокира. Нужны были ему деньги.