Хребты безумия

Хребты безумия
Говард Филлипс Лавкрафт

Мифы Ктулху
«Хребты безумия» написаны в документальной манере повествования, постепенно привыкая к которой, становишься свидетелем особой реальности описываемых событий. Полярная экспедиция сталкивается с запредельным ужасом древних веков. Лучшее кошмарно-прекрасно-завораживающее описание в творчестве Лавкрафта запечатлено именно в этом произведении. Это описание заброшенного ледяного города «древних», уводящего в недра земли.

Говард Филлипс Лавкрафт

Хребты безумия

I

Мне приходится рассказывать об этом, поскольку, не получив объяснений, ученые отказались следовать моему совету. Рассказывать, вопреки своему желанию что-либо прояснять о причинах моих возражений против грядущего покорения Антарктики: масштабного поиска органического топлива, непрерывного бурения и растапливания ледяного покрова… Я не горю желанием рассказывать, поскольку все мои предупреждения окажутся тщетными. Недоверие к фактам, а я должен их открыть, просто неизбежно, но если я утаю то, что покажется необычным и невероятным, нечего будет и рассказывать. Мне помогут доселе неизвестные публике фотографии (обычные и сделанные с самолета), поражающие необычайной четкостью и наглядностью.

Но и в них усомнятся, ведь искусство подделки достигло ныне невиданных высот. Над рисунками уж точно станут насмехаться, посчитав явным жульничеством, несмотря на необычную технику исполнения, над которой еще предстоит поломать головы искусствоведам.

В конечном счете я вынужден полагаться лишь на мнение и авторитет нескольких известных ученых, чья независимость в суждениях, с одной стороны, позволит им непредвзято оценить собранные мной жуткие в своей убедительности свидетельства как сами по себе, так и в свете неких загадочных первобытных мифов, а, с другой стороны, имеющих достаточно влияния, чтобы удержать научный мир от любых непродуманных амбициозных проектов в районе «Хребтов безумия». Печально, но факт: мнение таких малоизвестных людей, как я и мои коллеги, связанных лишь с небольшим университетом, вряд ли будет иметь вес в столь безумных и противоречивых вопросах.

Тем более, что, строго говоря, ни один из нас не является специалистом в этой области. Я – геолог, и Мискатоникский университет отрядил меня с экспедицией для получения образцов глубоко залегающих пород и почвы разных частей Антарктики с помощью замечательной буровой машины, разработанной профессором нашего инженерного факультета Фрэнком Пэбоди. Я не имел желания стать пионером в любой другой области, однако надеялся, что использование этой новой машины в разных точках уже разведанных территорий позволит добыть природные ресурсы, которые невозможно извлечь обычными способами.

Буровые машины Пэбоди, как уже известно из наших отчетов, отличаются легкостью, небольшими размерами и мощностью и сочетают бурение обычной артезианской скважины и циркулярное сверло, которое быстро справляется с пластами различной твердости. Стальная буровая коронка, составной бур, бензиновый двигатель, складной деревянный каркас, принадлежности для взрывных работ, тросы, бурав для извлечения обломков породы и составные трубы диаметром в пять дюймов и длиной до тысячи футов, плюс всё необходимое. И всё это можно перевезти на трех собачьих упряжках, запряженных всего семью собаками каждая. Такое стало возможным благодаря особому алюминиевому сплаву, из которого сделана большая часть металлических деталей.

Четыре больших самолета Дорнье, оборудованных специально для полетов на большой высоте в условиях антарктического плоскогорья и снабженных разработанными Пэбоди устройствами подогрева топлива и быстрого запуска, перебросят нашу экспедицию с базы на краю величественного ледяного пояса в подходящие для посадки точки в центральной части материка, откуда нас уже повезут собаки.

Мы планировали охватить как можно большую область, насколько позволит один антарктический сезон или дольше (в случае абсолютной необходимости), в основном, в горах и на плато к югу от моря Росса. В разной степени эти области уже были исследованы Шеклтоном, Амундсеном, Скоттом и Бэрдом.

Мы рассчитывали часто менять стоянки и перелетать на значительные расстояния, чтобы собрать разнородные образцы в беспрецедентном количестве, особенно в докембрийских пластах, поскольку до сих пор в Антарктике было собрано крайне мало подобных образцов. Кроме того, мы хотели получить как можно больше различных ископаемых окаменелостей из верхних слоёв – ведь история первобытной жизни этого мрачного царства смерти и льда чрезвычайно важна для познания прошлого Земли.

Антарктический континент когда-то имел умеренный и даже тропический климат, с изобильным растительным и животным миром, из которого на северной оконечности выжили лишь лишайники, морская фауна, паукообразные и пингвины. Данные очень поверхностны, мы рассчитывали их уточнить, расширить и детализировать. Там, где с помощью обычного бурения обнаружатся признаки окаменелостей, мы намеревались увеличивать скважины взрывами, чтобы получить образцы подходящего размера и состояния.

Мы бурили скважины различной глубины, в зависимости от того, насколько многообещающими выглядели верхние слои, но ограничивались открытыми скальными выходами, которые, естественно, оказывались на склонах и горных грядах, поскольку в низинах толщина льда достигала мили или двух. Мы не могли позволить себе бурить ледовую толщу, хотя Пэбоди разработал способ растапливать лед, погружая в скважины медные электроды и генерируя ток с помощью бензиновой динамо-машины. Именно такой способ (к которому мы прибегали только в качестве эксперимента) предлагает использовать грядущая экспедиция Старкуотера-Мура, несмотря на все мои предупреждения после нашего возвращения из Антарктики.

Публика узнавала о Мискатоникской экспедиции из регулярных телеграфных отчетов в «Аркхемский вестник» и Ассошиэйтед Пресс, а также последующих наших с Пэбоди статей.

В экспедицию от университета входило четверо: Пэбоди и Лейк – с кафедры биологии, Этвуд – с кафедры физики (он же метеоролог) и я – представитель от геологии и номинальный глава экспедиции, а также семеро студентов последнего курса Мискатоникского университета и девять опытных механиков.

Двенадцать из этих шестнадцати умели пилотировать самолет, и все, кроме двоих, владели навыками радиосвязи. Восемь разбирались в штурманском деле и умели работать с компасом и секстантом наравне с Пэбоди, Этвудом и мной. Кроме того, два наших корабля – деревянные экс-китобои, перестроенные для плавания во льдах и оснащённые вспомогательными паровыми двигателями – разумеется, были полностью укомплектованы.

Экспедицию профинансировал фонд Натаниэля Дерби Пикмена, опираясь на некоторые целевые пожертвования, и потому, несмотря на отсутствие публичной известности, мы весьма основательно подготовились. Собак, сани, механизмы, палатки и пять самолетов в разобранном виде доставили в Бостон, где погрузили на корабли. Мы были чрезвычайно хорошо экипированы для наших целей и во всех вопросах относительно припасов, планов работ, транспортировки и строительства лагеря следовали примеру множества наших блестящих предшественников. Из-за большого числа и известности этих самых предшественников наша экспедиция, в целом весьма значительная, осталась почти незамеченной широкой публикой.

Как сообщали газеты, второго сентября 1930 года мы вышли из Бостона, неспешным курсом направились вдоль побережья, прошли через Панамский канал, зашли на Самоа и в Хобарт на Тасмании, где в последний раз пополнили запасы. Никто из исследовательской группы еще не бывал в полярных широтах, а потому мы полностью полагались на наших капитанов – Дж. Б. Дугласа с брига «Аркхем», возглавлявшего морскую часть экспедиции, и Джорджа Торфинсена, капитана барка «Мискатоник». Оба они, бывалые китобои, промышляли в арктических водах.

Мы всё дальше удалялись от обитаемой части мира, солнце с каждым днём всё ниже опускалось на севере и дольше оставалось над горизонтом. Около 62° южной широты мы увидели первый айсберг – с плоской вершиной и отвесными стенами. Лишь когда мы приблизились к Полярному кругу, который пересекли двадцатого октября с подобающими причудливыми церемониями, появились проблемы с ледовыми полями.

После долгого плавания по тропикам меня очень беспокоила понижающаяся температура, но я старался взбодриться и готовился к грядущим испытаниям. Меня часто очаровывали атмосферные эффекты, в том числе поразительно правдоподобные миражи – первые, какие мне довелось увидеть – когда далёкие горы превращались в зубчатые стены невероятных огромных замков.

Мы пробились сквозь льды, оказавшиеся на наше счастье не слишком протяжёнными и неплотными, и достигли чистой воды на 67°южной широты и 175° восточной долготы. Утром 26 октября на юге стала хорошо различима земля, и еще до полудня все испытали трепет восторга, созерцая огромную заснеженную горную цепь, которая открывалась перед нами, постепенно охватывая горизонт.

Мы наконец столкнулись с аванпостом величественного и неведомого континента, с его таинственным миром ледяной смерти. Эти пики, без сомнения, были Адмиралтейским хребтом, обнаруженным Россом, теперь нам предстояло обогнуть мыс Адер и пройти вдоль западного побережья Земли Виктории, чтобы разбить лагерь в проливе Мак-Мердо, у подножия вулкана Эребус, на 77°9? южной широты.

Этот заключительный этап путешествия оказался весьма живописным и впечатляющим. Огромные и загадочные холодные пики возвышались с запада, полуденное солнце низко нависало на севере или опускалось в полночь к южному горизонту, заливая багряно-красными лучами белый снег, прорезанный дорожками воды голубоватый лёд и открытые чёрные участки гранита на склоне.

Над безжизненными вершинами бушующими порывами проносился яростный антарктический ветер, его ритм временами напоминал полубезумную музыку каких-то труб, завывающих над бескрайней пустыней. Меня отчего-то невольно тревожили, даже смутно пугали эти странные звуки. Иногда окружение вызывало в памяти волнующие и странные азиатские пейзажи Николая Рериха или ещё более необычные и страшные картины дьявольского плато Ленг, описанные в жутком «Некрономиконе» безумным арабом Абдулом Альхазредом. Позже я пожалел, что когда-то в библиотеке колледжа заглянул в эту мерзкую книгу.

Седьмого ноября западная горная гряда на время исчезла из поля зрения. Мы миновали остров Франклина, и на следующий день перед нами открылись конусы вулканов Эребус и Террор на острове Росса, а за ними – протяжённая череда вершин Парри. На востоке теперь простиралась низкая белая линия огромного ледяного барьера. Поднимаясь отвесно на двести футов, как скалистые утёсы Квебека, ледяной барьер отмечал конец плавания на юг. После полудня мы вошли в пролив Мак-Мердо и остановились с подветренной стороны у курящегося вулкана Эребус.

Этот пик, покрытый вулканической лавой, возвышался на двенадцать тысяч семьсот футов на фоне восточного края неба, как японский оттиск изображения священной горы Фудзияма. За Эребусом поднимался на десять тысяч девятьсот футов белый, как призрак, ныне угасший вулкан Террор. Из жерла Эребуса то и дело извергались клубы дыма, и один из ассистентов, способный молодой человек по фамилии Дэнфорд, указал на дорожку лавы на заснеженном склоне и отметил, что эта гора, обнаруженная в 1840 году, несомненно послужила источником вдохновения для Эдгара По, который спустя семь лет писал:

Было сердце мое горячее,
Чем серы поток огневой,
Чем лавы поток огневой,
Бегущий с горы Эореи
Под ветра полярного вой,
Свергающийся с Эореи,
Под бури арктической вой.

Дэнфорд прочёл множество подобных причудливых произведений, часто декламировал По. Я и сам заинтересовался, поскольку По сделал Антарктику сценой своей единственной длинной истории – волнующей и загадочной «Повести о приключениях Артура Гордона Пима».

На пустом берегу и возвышавшемся за ним ледяном барьере вопили и хлопали крыльями мириады неуклюжих пингвинов. А воде плескалось множество жирных тюленей, ныряющих или растянувшихся на огромных, медленно дрейфующих льдинах.

Вскоре после полуночи девятого ноября мы, воспользовавшись шлюпками, произвели трудную высадку на остров Росса. За собой мы протащили закрепленные на кораблях канаты, подготавливая выгрузку припасов с использованием подвесной люльки. Несмотря на то, что до нас здесь уже побывали Скотт и Шеклтон, мы испытывали острые и сложные ощущения, впервые ступив на землю Антарктики. Лагерь на промёрзшем берегу у склона вулкана стал лишь временной базой. Управление по-прежнему осуществлялось с борта «Аркхема».

Мы переправили на берег все бурильное оборудование, собак, сани, палатки, канистры с горючим, экспериментальное оборудование для растопки льда, фотокамеры, как обычные, так и для аэрофотосъемки, детали аэропланов и прочие приспособления, включая три маленьких портативных устройства беспроводной связи (не считая установленных на аэропланах), позволяющие связываться с большой станцией «Аркхема» из любой части антарктического континента, куда мы могли отправиться. Корабельное радио связывалось и с внешним миром, передавая отчёты в «Аркхемский обозреватель» через станцию в Кингспорт-Хеде, штат Массачусетс.

Мы рассчитывали выполнить всю намеченную работу за одно полярное лето, но если не получится, то перезимуем на «Аркхеме», а «Мискатоник» отправим на север, прежде чем установится ледовый покров, за припасами на следующее лето.

Нет нужды повторять то, что писали газеты о начале нашей работы: о восхождении на Эребус, успешных результатах бурения в разных точках острова Росса и небывалой скорости, с какой установка Пэбоди пробивалась сквозь скальные породы, об испытании оборудования для растапливания льда, об опасном подъеме на ледяной барьер с санями и всем снаряжением и сборке пяти огромных самолетов в лагере на его вершине.

Здоровье всех членов экспедиции – двадцати мужчин и пятидесяти пяти ездовых собак – оставалось отменным, но мы пока и не испытали на себе ни разрушительного холода, ни ураганного ветра. Большую часть времени термометр показывал от четырех до семи градусов ниже нуля, и зимы в Новой Англии вполне подготовили нас к подобным трудностям. Полустационарный лагерь на ледяном барьере предназначался для хранения топлива, провизии, динамита и других припасов.

Для перевозки экспедиционного оборудования требовалось лишь четыре самолета. Пятый оставался в лагере с летчиком и двумя матросами с кораблей, чтобы добрался до нас, если все остальные самолеты будут потеряны. Позже мы использовали пару незадействованных самолетов для перевозок между этим лагерем и постоянной базой на большом плато за ледником Бирдмора, в шестистах-семистах милях к югу. Несмотря на многочисленные рассказы об обрушивающихся с плато ураганах и снежных бурях, ради экономии и большей эффективности мы рискнули обойтись без промежуточных баз.

Радиосводки от 21 ноября сообщали об умопомрачительном четырехчасовом беспосадочном полете нашей эскадрильи над величественным ледяным шельфом с горными пиками, вздымавшимися на западе. Шум двигателей эхом раздавался в непостижимой тишине. Ветер почти нас не беспокоил, а радиокомпас вывел из густого тумана, в который мы угодили лишь однажды за весь перелет. Когда между 83 и 84 градусами южной широты впереди показалась обширная возвышенность, мы поняли, что достигли ледника Бирдмора – крупнейшего в мире долинного ледника, где замерзшее море сменяется складчатым гористым побережьем, теперь мы, наконец, по-настоящему вступили в извечно мертвое белое безмолвие крайнего юга. Вдалеке на востоке показалась гора Нансена почти пятнадцати тысяч футов высотой.

Вошли в историю успешное развертывание южного лагеря на 86°7? южной широты и 174° 23? восточной долготы, феноменальная быстрота и эффективность бурения и взрывных работ в разных точках, куда мы добирались на санях или самолетах, сложнейшее триумфальное восхождение на гору Нансена, совершенное 13–15 декабря Пэбоди и двумя студентами, Гедни и Кэрролом.

Мы находились на высоте около восьми с половиной тысяч футов над уровнем моря, когда пробное бурение показало в некоторых точках наличие твердой породы всего в двенадцати футах под снегом и льдом, и мы применили компактную растапливающую лед установку Пэбоди и динамит в таких местах, где ни один исследователь до нас не мог и помыслить о добыче образцов. Полученные докембрийские граниты и биконские песчаники подтвердили гипотезу, что плато имеет общее происхождение с основной частью континента на западе, но отличается от областей, лежащих на востоке, ближе к Южной Америке. Тогда мы считали их отдельным континентом меньшего размера, отделенным от большего замерзшими морями Росса и Уэдделла, но позже Бэрд опроверг это предположение.

Некоторые песчаники после бурения мы взрывали и обкалывали, в результате обнаружив весьма интересные отпечатки ископаемых раковин и растений – папоротников, морских водорослей, трилобитов, криноидов и моллюсков вроде лингул и брюхоногих. Все они представляли интерес с точки зрения ранней истории этого региона. Также мы наткнулись на отпечаток странного полосатого треугольника размером около фута по широкой стороне – Лейк собрал его по частям из трёх кусков сланца, поднятых из глубоких слоев скважины. Эти фрагменты добыли на западе, у гор Королевы Александры. Лейк, как биолог, счёл их необычными, интересными и приводящими в замешательство, но на мой взгляд геолога, такой волнистый эффект часто встречается в осадочных породах. Ведь сланец – метаморфическая горная порода, состоящая из спрессованных осадочных. Давление может придавать ему самые необычные формы, поэтому я не видел причин удивляться этим бороздчатым углублениям.

Шестого января 1931 года Лейк, Пэбоди, Дэнфорд, все шестеро студентов, четыре механика и я пролетели на двух самолетах прямо над Южным полюсом. Внезапно поднявшийся ветер, к счастью, не превратившийся в обычный для здешних мест ураган, заставил нас совершить вынужденную посадку. Это был, как писали в газетах, очередной наш разведывательный полет.

Во время предыдущих мы пытались выделить топографические особенности ранее никем не исследованных районов, но не слишком преуспели, зато насмотрелись на великолепные, фантастические и обманчивые полярные миражи, слабое подобие которых уже встречалось во время морского путешествия. Далекие горы парили в небе заколдованными городами, а порой весь снежно-белый мир магией низкого полночного солнца превращался в золотую, серебряную и алую страну из фантазий лорда Дансени. В пасмурные дни летать оказалось весьма сложно, поскольку заснеженная земля и небо сливались в единую мерцающую пустоту, не разделенную линией горизонта.

Мы наконец решили приступить к выполнению первоначального плана – пролететь со всеми четырьмя исследовательскими самолётами пятьсот миль в восточном направлении и разбить новый лагерь, который, как мы ошибочно полагали, окажется на меньшем из двух континентов. Нам очень бы пригодились добытые там образцы для сравнения.

Здоровье наше до сих пор оставалось великолепным – сок лайма отлично дополнял однообразный рацион из консервов и солонины, а температура, державшаяся в основном не ниже двадцати градусов, позволяла обходиться без толстой меховой одежды. Стояла середина лета, и, действуя быстро и аккуратно, мы могли бы завершить работы к марту и избежать тяжёлой зимовки в долгой антарктической ночи. Несколько раз с запада налетала яростная зимняя буря, но нам удавалось избежать повреждений – Этвуд умело укрывал самолеты и установил ветроломы из тяжёлых снеговых блоков, а также укрепил снегом основные сооружения лагеря. Нам сопутствовало просто невероятное везение.

Разумеется, внешний мир знал о нашей программе, как и о странном и упорном стремлении Лейка двигаться на запад, точнее – на северо-запад, в разведку, прежде чем полностью перейти на новую базу. Похоже, он много размышлял и строил смелые предположения относительно треугольных полосатых образований в сланце. Он видел определённые противоречия в их происхождении и принадлежности к геологическому периоду, что крайне распалило его любопытство. Он всячески стремился бурить в пластах, простиравшихся к западу, к которым, очевидно, и принадлежали добытые ранее фрагменты.