Зеркало

Бывший заводской служащий организовал сундучную мастерскую. Со временем он преуспел, но революция 1917 года испортила его планы.

– Одно время, досточтимые дамы и господа, я работал в архиве. Надо было уточнить детали одного костюма для важного спектакля. В старом потрепанном деле я наткнулся на отрывок из воспоминаний уральского «фабриканта», который до революции был хозяином сундучной мастерской. Как сказала мне сотрудница архива, эти записи им преподнесли в дар родственники заводчика. Сегодня они живут во Франции, а недавно приезжали на родину предков в связи с каким-то юбилеем. Мне показались эти записи очень интересными, и я скопировал их для себя.

Сейчас хочу их прочитать вам.

«Когда Государь Император отменил крепостное право, батюшка мой Петр Васильевич остался на заводе. По старости да немощи перевели его в ту пору в сторожа. На этой должности он и желал оставаться до конца дней. Мы же с братом Павлом порешили иначе. У нас был накоплен небольшой капиталец и мы основали сундучное заведение. Стало быть, записались в партикулярные заводчики. Спрос на сундуки был хороший, жесть мы думали покупать в заводской лавке, а дерево – по билетам в ближних дачах[7 - Лесной массив, относящийся к конкретному заводу.]. Сбывать товар можно было в заводе, а можно было возить в Нижний или в Ирбит[8 - Имеются в виду Нижегородская и Ирбитская ярмарки.]. Накупили мы материалу и, получив родительское благословение, принялись за работу.

Поначалу все было хорошо.

Мы с братом делали ящики, сыновья наши малолетние приколачивали ручки и петли, а жены писали цвяточки. Но потом стало не хватать дерева, заготавливать доски по билетам было накладно, и пришлось нам с Павлом ездить по вечерам за сосной в казенные леса. А в ту пору их охраняли стражники с револьверами. Натерпелись же мы страху да делать нечего – очень нужны были доски. Когда могли, мы покупали лес у петрокаменских[9 - Имеются в виду жители поселка при Петрокаменском заводе.]. Но не всегда это было можно – их самих гоняли по лесам, как диких собак. Все тогда злые были, что-то нехорошее чувствовалось.

Однажды один из Перезоловых разболтал важный секрет, который добыл в Англии. Оказывается, жесть можно украшать в виде морозных узоров на стекле. Надо смешать кислоту с водой, нагреть ее, потом высушить. Узнали наши фабриканты об этом и пошло-поехало: каждый начал на свой лад делать, разные краски добавляли, разные цвета получались.

У каждого свой секрет появился.

Повезло нам с братцем и у нас дело пошло. Мы даже наняли несколько заводских мужиков в помощники. А потом и вовсе перестали сами работать: брат ездил по ярмаркам да по базарам, а я в мастерской командовал. Построили новый дом, двухэтажный, первый этаж был каменный, второй – деревянный. А фабрику перевели в отдельное помещение. Там доски хранили, там и сундуки собирали, ручки и петли мы уже покупали в Быньгах[10 - Быньговский завод. Расположен неподалеку от Невьянска.], а листы с «морозом» у своих заказывали, у Меринова и Овчинниковых.

Уважали нас мужики… Хоть и работали с утра до вечера, а плату получали справедливую. Мы же с братом сами из заводских были, знали эту жизнь изнутри. К тому же нравилось нам почудить малость. Однажды под Рождество зашел брат в мастерскую, сказал громко:

– Что-то холодно у вас, мужики.

Взял долговую книгу и сунул ее в печь.

Все так и ахнули:

– Павел Петрович, благодетель…

А одному обойщику[11 - Обойщик – мастер, обивающий сундуки жестяными листами.] он лошадь и денег подарил на свадьбу. Причуды у нас были безобидные, по песку летом на санях мы не катались. Я вот любил апельсины выращивать. И вообще любил растения. За домом мы с Павлом разбили небольшой садик, в котором диковинные цветы выращивали. Один из Худояровых приходил к нам цветы перерисовывать, а потом изображал их на подносах да шкатулках. Чудной был человек, талантливый…

Одного из сыновей я отправил в Горный, другого туда же хотел через годик. Дочерей тоже мало-помалу пристраивал. Батюшка к тому времени помер. Остались нам от него только иконы, книги да медные складни. Раскольником он был, беспоповцем, и нас воспитывал в духе истинной веры. Говаривал, что пришли мы из Вологодской губернии, когда все бежали к Демидовым.

Заведение наше процветало. В 1896 году возили мы товар на выставку в Нижний. И не зря свозили, себя показали и на других посмотрели. Не было лучше наших уральских сундуков. Господа из жюри это тоже отмечали. В Петербурге в 1902 году получили похвальный отзыв, начали отправлять товар в Среднюю Азию.

Но увы – потом была революция.

Голодранцы захватили власть. В нашем заводе последние пьяницы да лентяи вдруг прицепили красные банты да стали по домам ходить, агитировать. Кто не агитировался, у того отбирали все подчистую. Понял я – плохо дело. Бог надоумил в том году отправить своих в Крым. Вот и решил я, что закончу в заводе свои дела и к ним поеду.

В один из вечеров пришел в мастерскую, взял топор и собственными руками изрубил последнюю партию товара, чтоб новой власти не досталась. Взял несколько досок, вернулся в дом, зажег их от печки и положил под столик с салфетками.

Гляжу – идут: гордые, довольные, кто-то пьяный, кажется. Какая же злоба меня одолела! Мы с братом всю жизнь работали, не спали, бывало, ночами, он по ярмаркам мотался, я в заводе крутился как мог, а тут пришли эти краснопузые – и подай им все? Все собрать и разделить?

Схватил я старый дробовик, разбил стекло и выстрелил в одного. Он закричал, компанейцы его попадали, некоторые за деревья попрятались. Схватил я батюшкину икону и – вон из дома, огородами выскочил на улицу, они – за мной. Неподалеку был дом того обойщика, которому брат лошадь и деньги подарил. Я – к нему, авось не забыл добро. Вбежал в сени. Видимо, лицо у меня было такое, что хозяйка громко вскрикнула и позвала на помощь. Выскочил ее муж, посмотрел на меня, понял все сразу и кивнул:

– За мной, Андрей Петрович, скорее.

Привел в спальню, открыл старый сундук и говорит:

– Полезайте, не выдам.

А сундук хороший, большой, под жестью подкладки из красной и зеленой ткани, зеркала фигурные, замок музыкальный… В таком и прятаться не стыдно. Залез я, притих. Он положил сверху подушки, посадил свою младшенькую и ушел «гостей» встречать. Слышу – вбегают.

– Где он? – кричат.

– Кто? – невозмутимо спрашивает мой спаситель.

– Кулак и мироед!

– О чем вы, братцы? Не было никого.

Долго они спорили. Уговаривали, угрожали, просили. В конце концов, ушли. Вылез я из сундука, прочитал молитву об избавлении, обнял своего спасителя.

– Спасибо, – говорю, – выручил.

– Схорониться бы Вам надо, хозяин, пока все не утихнет.

– Не утихнет, батюшка, не утихнет. Не хочу я тебя под монастырь подводить. Уйду в Екатеринбург, оттуда к своим. Если лошадь дашь, век буду за тебя Бога молить.

Дал он мне лошадь и подводу. Сынок его ночью вывез меня из завода. Пару верст не доезжая до Екатеринбурга, поблагодарил я его и пошел дальше пешком. А как я добирался до Феодосии – это уже другая история».

– Чего только не бывает, дамы и господа. Каждый миг своей жизни, не замечая этого, человек вынужден делать выбор, от которого зависит его будущее. И часто будущее не только его, но и его близких.

НОВЕЛЛА VIII. КОТЕНОК

В пионерском лагере проводились состязания по бегу. Перед одним из участников встал непростой выбор.

«Однажды мы с братом отдыхали в пионерском лагере.

Он располагался среди лесов Среднего Урала, неподалеку от промышленного центра, и представлял типичное учреждение тех лет: линейки и зарядки перемежались с занятиями в кружках, холодная манная каша – с вишневыми компотами; родители приезжали по выходным и дети часто с удивлением смотрели на их посвежевшие лица; тихий час посвящался упоительным боям на подушках, чреватым легкими телесными повреждениями.

На десятый день смены в младшем отряде потерялся котенок.

Это был всеобщий любимец, купавшийся в волнах ласки и умиления. Светло-рыжее неуклюжее создание с маленькими ушками. Скорее всего, он прибежал из находившейся неподалеку деревни. Возвращать его никто не собирался, да, собственно, за ним никто и не приходил. Забывая о кружках и линейках, дети часами возились с приемышем, а воспитатель в панике думала о его судьбе после окончания смены.

И все было прекрасно в младшем отряде, пока, как уже говорилось, котенок не потерялся. Его опекуны на мгновение потеряли бдительность и он благополучно исчез.

Тоска и уныние воцарились среди первоклассников, даже футбол был оставлен. Тщательные поиски не дали результата, оставалось смириться и ждать: авось несмышленыш вернется сам?

Дабы отвлечь ребят от скорби, в лагере решили организовать соревнования по бегу. Призами были настоящие медали (срочно закупленные в спорттоварах) и большие шоколадки.

За это стоило побороться.

Принять участие в состязаниях мог каждый желающий. Я, поскольку в то время имел некоторое отношение к спорту, решил попытать счастья. Участников разбили на группы по возрастам и сказали готовиться к забегу на следующий день.

…Девять тридцать утра, в животе булькают манная каша и вишневый компот, и мы стоим на старте. Нас восемнадцать человек, некоторые занимаются в спортивных секциях, другие просто хорошо развиты от природы. Конкуренты подобрались серьезные, но это меня не пугало – за моей спиной было три года занятий легкой атлетикой. Никто этого не знал и я, втайне торжествуя, уже представлял себе, как показываю родителям золотую медаль. Брат от зависти лопнет.

Воспитатель резко взмахнул флажком и мы, как сильные скаковые лошади, рванули со старта, поднимая пыль. Трасса проходила по лесу, ее обозначили красными лентами. Чтоб никто из особо догадливых не мог «срезать» маршрут, на его крайней точке поставили мальчишку из старшего отряда. Зрители располагались на финише. Каждый болел за представителя своего отряда. Одобрительные крики уже звенели в моих ушах, восхищенные взоры уже сверкали повсюду.

Я был уверен в победе.