Стакан

– Я… я… кто я? – мысленно взвыл Полулунок.

– Ты Халфмун Полулунок, всегда им был и всегда будешь, – ответил голос. – Ты знаешь это, точно так же, как знаешь, что и зачем нужно делать. Ты на верном пути и не сойдешь с него. Просто расслабься, отпусти дурные мысли, дай им уйти. Поверь мне.

– Я… тебе… верю, Уния, – узнав голос, звучавший в голове, Халфмун успокоился. Воспаление мигом сошло с его сознания, и юноша забылся сном.

Следующим утром Полулунок проснулся с ясной головой и чувством вины за вчерашние мысли о Гудрун и Солтисе Кросте. Еще большие терзания ему причиняло осознание того, что он потратил впустую слишком много времени. О том, каких успехов могла достичь военная машина Объединенной Конфедерации и всепожирающее чудовище всадников из племени среднегорцев, пока он наслаждался бездумным существованием, Халфмун даже подумать не решился.

– Друзья мои, я бесконечно признателен вам за все, что вы для меня сделали, – сказал Полулунок. – Теперь же мне пора снова отправиться в путь. Простите меня, если я в чем-то перед вами провинился. Вас же я всегда буду вспоминать с душевной теплотой и благодарностью, прекрасная Гудрун и почтенный господин Крост.

– Халфмун, пожалуйста, не покидай нас, – взмолилась Гудрун и, густо покраснев, добавила: – Я думала, что нравлюсь тебе. Мечтала о том дне, когда разобью свой стакан ради тебя.

– Это правда, Гудрун, очень нравишься. Но ты еще встретишь того, кто полюбит тебя.

– Кого можно встретить здесь, среди вечных льдов и снегов? – в глазах девушки блеснули слезы.

– Нашелся же среди льдов и снегов я, – улыбнулся Халфмун. – Значит, и нужный тебе человек отыщется. Судьба приведет его к тебе, Гудрун, я в этом уверен.

– Верно сказано. Рад, что ты принял правильное решение, мальчик, – одобрительно кивнул Солтис. – Хоть я и не совсем волшебник, у меня есть кое-что, что поможет тебе в твоем путешествии.

Порывшись в тряпках, сваленных в кучу в углу хижины, старик протянул Полулунку набитый холщевый мешок и прибор с круглым циферблатом и подрагивающей стрелкой.

– В мешке вяленое мясо. Оно осталось с той поры, когда я покинул Мускуландию, – пояснил Крост. – Мясо чуть жестковато, но до сих пор вполне съедобно.

– Я не могу объедать вас, господин Крост, – смутился Халфмун.

– Бери, бери, в трудном пути мясо тебе будет куда полезнее, чем смайс, – Солтис подмигнул Поулулнку, а потом постучал ногтем по циферблату прибора. – Эта штука называется путевод. Без нее ты вообще едва ли сможешь далеко уйти. Видишь стрелку? Она показывает точно на север. Как действует эта магия, я не знаю, но работает путевод отменно. До рождения Гудрун я был капитаном морского парусника, и эта маленькая хитрость не один раз помогала мне вывести корабль на верный курс.

– Спасибо вам, друзья. То, что вы двое сделали для меня, это настоящее волшебство, – Полулунок нежно обнял Гудрун, крепко пожал мозолистую руку старика Солтиса и вышел из хижины.

Двигаясь в направлении, указанном стрелкой путевода, Халфмун старался идти быстро, но не слишком, чтобы не выбиваться из сил. Он припомнил слова старейшины Агриппы Звездоврата, что путь к волшебнику занимает тысячу дней и тысячу ночей, и попытался подсчитать, сколько времени длится его путешествие. Но сколько Полулунок ни силился, никакого приемлемого результата его вычисления не давали. Он даже приблизительно не смог прикинуть, как давно покинул Бобровую Заводь, и месяц ли провел вместе со стариком Кростом и его дочерью, год или несколько лет. На память и математические способности длительное употребление смайса влияло не слишком хорошо. Халфмун на секунду остановился и ощупал собственное лицо. Длинные волосы ниспадали с плеч, губы и подбородок скрывали густые усы и борода, лоб казался бугристым и морщинистым, но никакой ясности хронологии путешествия эти подробности не добавляли. Получалось, что Полулунок с равным успехом мог оказаться возле жилища волшебника через пять минут или через год. Ощущение того, что он идет по дороге, которая одновременно и конечна, и бесконечна, неприятно кольнуло его сознание, но тут же растворилось в морозном воздухе.

Когда от расчетов начала болеть голова, Халфмун заставил себя переключиться. Первая мысль, пришедшая к нему, была о том, как странно устроен этот мир. Кому-то для счастья нужен большой дом и куча детей, а для другого милее всего ветхая лачуга в вечной мерзлоте. И тем и другим Полулунок искренне завидовал, потому как в отличие от них, получивших, к чему стремились, он понятия не имел, найдет ли свое счастье.

«Вот взять, к примеру, Гудрун, – размышлял Полулунок. – Счастлива ли она? Что если бы Гудрун пошла против воли отца, вбила бы себе в голову, что ее судьба переплетена с моей, и увязалась бы за мной дальше на север? Но этого, к счастью, не произошло. Солтис принял за нее все возможные решения, и продолжает их принимать, а Гудрун и не против вовсе. Получается, для кого-то и в том может быть счастье, чтобы подчиняться, идти на поводу старшего, сильного и мудрого, и не брать на себя ответственность ни за что серьезное. Для тех же среднегорцев все просто – режь, сжигай, умри со стальным лезвием в брюхе, и будет тебе счастье. Смерть их заботливый проводник, решающий все те вопросы и проблемы, которые не способен решить владыка. Кратис же нашел такую руководящую силу в Создателе. Для него Создатель – всезнающий заботливый отец, который направляет, утешает и наполняет дела значимостью, одновременно снимая всякую ответственность. Ведь как бы Кратис ни повел себя, что бы с ним ни произошло, он будет верить в то, что именно таков замысел Создателя. Наверное, лучше верить во что-то большое и непостижимое, чем в бессмысленность, пустоту и бескрайнее равнодушие мира. Без веры в Создателя Кратис остался бы один на один с вселенной… в точности как я. Но у меня есть цель, путь, с которого не свернуть.

Со стариком Кростом Гудрун, конечно, повезло, но что будет, когда его не станет? Сможет ли она делать то, что делала – собирать хворост и искать смайс, но уже без наставлений отца? Или Гудрун бросит одинокую хижину и придет в Мускуландию, где ей наверняка будут рады многие мужчины? В какую сторону повернет она свою жизнь, когда ее счастье уже не будет возникать под диктовку родителя? Сумеет ли сохранить счастье, найти новое или скатится к несчастному существованию, не умея принимать решения и отвечать за свой выбор? Надеюсь, старик Крост проживет еще долго, а Гудрун… да, пусть она будет просто счастлива, в чем бы ни было ее счастье. Я же сделаю так, чтобы над ней и всеми людьми в мире не висела угроза гибели от стали и огня среднегорцев или жизни в рабстве Объединенной Конфедерации. В этом и есть мое предназначение и счастье. Или нет?

Что, если для меня важнее продолжать двигаться, чем дойти до конца? Пока я переставляю ноги, мне нет нужды беспокоиться ни о чем, кроме как о том, чтобы за одним шагом следовал второй, за вторым – третий, за ним четвертый и так далее. Если бы я остановился, и голову мою не туманил смайс, какие чудовища набросились бы на меня из мрака бездействия? Тут и гадать нечего. Это были бы призраки той жизни, от которой я сбежал…

Сбежал? Да-да, Халфмун, именно сбежал. Не ври себе. Когда ты ушел из Бобровой Заводи, у тебя не было никакого высокого предназначения или благородной цели. Мальчишеская глупость, самоуверенность, злость и жестокость – этого добра было хоть отбавляй. Ты действительно полагал, что если изменить стакан, то вселенная сразу заиграет красками, а жизнь превратится в мед? Именно так ты и думал, несчастный дурак. Как дикий волчонок ты кусал любую руку, которая пыталась тебя накормить и погладить. Чем ты отплатил отцу и матери за их терпение, любовь и заботу? Черной неблагодарностью и предательством. Да-да, отдать их всех на растерзание диким среднегорцам – это худшее из предательств. Ты наплевал на все, что папа и мама тебе говорили, на все те простые мысли, которыми они делились с тобой. Верил, что в твоих кулаках сила, но был не сильнее щенка-сосунка. Считал, что только ты видишь вещи такими, какие они есть, но был слеп на оба глаза. Думал, что один ты понимаешь, что к чему, но не обладал и подобием мозга. Хорошо же тебе помогли твои мозги, когда ты распинался перед владыкой Закхардом.

А Уния Небосклон, помнишь ее? Она любила тебя таким, каким ты был – глупым, злобным, самовлюбленным, высокомерным, с уродливым стаканом на тупой голове. Любила, дружок, даже не пытайся отрицать это. А ты, балбес, собственными руками вырвал бы сердце, чтобы преподнести его Селии, пожелай она того. Что особенного ты вообще нашел в этой надменной людоедке? Возомнил, что это невероятно романтично – спасти девушку, пройти с ней рука об руку через огонь и воду, а потом взять в жены, как заслуженный боевой трофей? Ты предал Унию и ее любовь, вот что.

Такие дела, парень. Ты испортил все, что только мог. Что ты будешь делать с осознанием этого? Не пора ли и тебе поверить в Создателя, чтобы свалить все свои преступления на его неисповедимый план? Или, быть может, тебе стоит откопать побольше смайса, сожрать его столько, чтобы из ушей полезло? Ты же знаешь, как хорошо смайс убивает боль и воспоминания. А ты ведь еще даже не пытался вообразить, как жили твои мама и папа после твоего побега, и живы ли они сейчас, в эту самую минуту. Еще не успел подумать, что стало с Унией, и полюбила ли она кого-нибудь вместо тебя. И есть ли у нее и твоих родителей шанс выжить, когда черные всадники ворвутся в Бобровую Заводь?

Что будет, когда у тебя не останется отговорок, чтобы продолжать прятаться от этих мыслей? Что ты выберешь? У тебя ведь столько возможностей, мальчик. Весь мир лежит перед тобой. Отправляйся в какой-нибудь город, освобожденный от Объединенной Конфедерации, расскажи тамошним жителям, что свободой они обязаны тебе. Станешь для них героем, будешь купаться в лучах славы и почета. Ой, проблемка. Никто не поверит, что один человечек победил тысячеглавого вооруженного монстра, даже не испачкав при этом ручек. А если избавишь землю от чумы среднегорцев, то что? Кто-то скажет «спасибо» за спасение от чего-то, чего никогда не видел и о существовании чего даже не подозревал? Или кому-то взбредет в голову благодарить виновника этого торжества, из-за чьего болтливого языка к нему в дом пришли незваные гости и уничтожили всю семью? Едва ли, дружочек. Хочешь, найди Приходку и утешайся дружбой, братской любовью и булочками до конца своих дней. Или вернись в Виноградную Долину и до глаз залейся вином, чтобы пьяным утонуть в речке, не приходя в сознание. Хотя, к чему мелочиться? Приди в Иероманополь и признайся в ереси, хуле на Создателя и всех детей Его. Тогда смерть твоя будет, как праздник, – на главной площади при стечении толпы праведных горожан.

Молчишь, не отвечаешь. Что же ты снова не заведешь песню о том, что вот-вот спасешь мир от страшнейшей напасти – даже от двух сразу? Не повезло тебе, Халфмун. Обладай ты сноровкой Трехручки, был бы сейчас счастлив где угодно. Ведь умница Трехручка, в отличие от тебя, может предавать и продавать друзей и быть при этом совершенно счастливым. Ему в этой жизни не о чем жалеть, кроме как о не вовремя снятой шляпе. Да и ту оплошность зеленокожий парнишка, наверняка, давно себе простил. Но как перед собой оправдаешься ты, Халфмун?».

Полулунок отвесил самому себе звонкую затрещину, от которой на миг потемнело в глазах, и язвительный голос внутреннего собеседника умолк. Следуя совету, который ему накануне дало виденье света Унии, Халфмун отпустил все мучительные мысли. Чтобы они не вернулись, он заорал во всю глотку старую застольную песню:

Если встретишь ты бобра,

Помаши ему хвостом,

Ведь у мужика добра

Нет другого, бом-бом-бом

Рюмку опрокинь сто раз,

После выпей полный таз,

Осуши ведро потом

И плясать иди с бобром

Будь ты пьян хоть вдребодан,

Снова наполняй стакан

До койки донесет жена

Посильней бобра она

Хоть и трам-пам-пам на рожу

Бом-бом-бом одно и то же

16

За неделю громогласного выкрикивания песен Полулунок едва не сорвал голос. Рот он закрывал лишь во время сна, да прерывал песни, когда жевал вяленое мясо, полученное от щедрого Солтиса Кроста. Шагая все дальше и дальше по равнине, белизна которой слепила глаза, Халфмун хрипел:

Вылупился из яйца бобер

И взлетел на мой забор

С ним повел я разговор –

Сапог вкусней иль мухомор?

– Прекрати, пожалуйста, – произнес голос возле самого уха Полулунка, который в этот момент сверялся с путеводом. Подскочив от неожиданности и выронив путевод, Халфмун увидел в высоком сугробе нору на уровне своего лица. Из норы на него смотрела пара человеческих серо-голубых глаз.

– Вы? – только и смог выдохнуть Халфмун.

– Я, – подтвердил человек. – Заходи. Дверь с другой стороны сугроба.

Послушно обойдя сугроб, Полулунок действительно нашел дверь. За ней оказался вход в полутемную землянку, в углу которой на столе теплилась одинокая свечка. На скамье за столом сидел человек в балахоне с капюшоном, напоминающем одежду иероманопольских черногрязцев.