Стакан

– Плевать я хотела, как вас зовут, – перебила Халфмуна Айрис, даже не обернувшись к нему. – Дел будто бы важнее у меня нет, чем ваши имена запоминать. Если хотите в Виноградную Долину попасть, за мной идите, да помалкивайте.

Все, включая Селию, безропотно последовали за женой Пятихата, которая умудрялась, не сбавляя хода, болтать без умолку.

– Вот ведь Свен, гадина жирномордая, – ворчала Айрис себе под нос, но так, что слышно это было всем. – С утра вина нахлещется под завязку, что аж из ушей брызжет, на речку свалит, а мне ищи его свищи. Кому виноград собирать, кому скот кормить, кому за детьми следить? Мне. Все хозяйство на мне, а нету времени-то им заниматься – с утра до вечера паршивца Свена разыскиваю. Силы все, жизнь всю свою молодую на поиски пьяньчуги трачу. И где благодарность? Каждый день одно и то же. Так бы и убила его. Взяла бы, да бутылку его дурную прямо в глотку вонючую ему и затолкала бы. Тоже мне, счастье – то найди хряка бесстыжего, то терпи его, кобеля шелудивого, пока снова не сбежит. Что б он сдох, чтоб глаза свои до бельма залил, чтоб в винище захлебнулся.

– Винишка-то, стало быть, у вас в избытке водится? – поинтересовался Трехручка.

– Заткнись, – рявкнула Айрис. – Чтоб то вино проклято было. Чтоб все виноградники сгорели, сгнили и засохли. Ничего мужику не надо, лишь бы напиться с утра до чертиков, да с чертиков – до утра. Говорила мне мать мудрая, нахлебаешься с Пятихатом. Вот и нахлебываюсь горестями, как он вином нахлебается, пенек трухлявый. Уговаривала меня сестрица старшая замуж не ходить, да не слушала я, ох не слушала. Вот и расплачиваюсь теперь за душу свою широкую, да за сердце доброе. Слезинок уж не осталось жизнь свою девичью загубленную оплакать, все соки из меня душегуб Свен высосал. Чтоб у него на носу рога выросли, да башку его дурную насквозь проткнули.

Под несмолкаемое тарахтенье Айрис Пятихат путешественники добрались до Виноградной Долины. Все дома в городе, что попадались на глаза, от фундамента до крыши были густо увиты виноградными лозами, даже ветряная мельница, которая при этом как-то умудрялась крутить крыльями. По пыльным улицам лениво слонялись коровы, козы и овцы, шумными стайками носились дети – маленькие и морщинистые с фужерами на головах, и полненькие круглолицые – с зелеными головными бутылками. То тут, то там прямо на дороге валялись толстые мужские тела. Кто-то из них храпел, кто-то безудержно икал, другие заплетающимися языками вещали о чем-то или пели дурными голосами, сбиваясь и ужасно фальшивя. Над некоторыми мужчинами, охаживая их лица тряпками, вениками или голыми руками, хлопотали женщины, точь-в-точь похожие на Айрис.

– Только полюбуйтесь – полдень, а Грязнохват, Курощуп и Овцехвост уже в канаве прохлаждаются, – походя комментировала обстановку Айрис. – Ох, и балуют же их матери. Говорила я им, что недостаточно сыновей раз в неделю пороть. Каждый день нужно мальчишек розгами воспитывать, да кто ж умную женщину слушать станет. Вырастут обормотами, а женам их потом всю жизнь расхлебывать.

– Эй, Дина, брось ты Ульрика, – крикнула она женщине, тянущей за собой тележку с пускающим слюни толстяком. – На Средней улице твой старшенький, кажись, перебрал. Иначе, с чего б ему козьим горохом закусывать.

– Спасибо, Айрис, – ответила женщина. – А тебе б домой поторопиться – там Свен с граблями поссорился. Орет на них, пинает, топчет, да только пока что грабли побеждают – уж и глаз ему подбили, и нос на сторону своротили.

Пройдя еще немного, Айрис и следующие за ней путники свернули к дому, во дворе которого мужчина с окровавленным лицом обеими руками судорожно сжимал грабли и надрывно орал: – Я тебе покажу! Шею в порошок сотру! Будешь знать, дешевка редкозубая!

– Свен Пятихат, немедленно прекрати! – Айрис подскочила к мужчине, и ловко выхватила грабли из его кулаков.

– Но они… они обзывались. Они называли тебя стервой и курвой. И все вино мое вылакали, – бормотал Свен.

– Последние мозги пропил, чудовище.

– Нет, что ты, это все они, они про тебя плохо говорили, я тебя защищал, а ты… ты… – мужчина внезапно расплакался горькими слезами.

– Про меня? Про твою маленькую Айрис? – лицо жены Свена смягчилось, морщины на нем немного разгладились, а яростный огонь в глазах погас.

– Да, малютка Айрис. Им нельзя так про тебя говорить, я не дам, не позволю, никогда-никогда, – размазывая по лицу кровь, слезы и сопли, ответил Пятихат.

– Конечно, не позволишь. Ты же мой защитник, моя опора. Я же за тобой, как за каменной стеной, – Айрис обняла живот Свена – выше она не дотягивалась.

– Все так, все так, Айрис. Но вино… они все выпили, проклятые грабли.

– Ну-ну, не плачь, мой хороший. Я же вижу, что осталось еще, – ласково поглаживая Свена, сказала Айрис. – Давай-ка, наклони свою головушку, вот так, да, умничка.

Пятихат послушно склонил голову, а Айрис ловко подставила свой головной фужекр точно под горлышко его бутылки. Булькая и брызгаясь, в фужер полилась бардовая жидкость и вскоре наполнила его до краев.

– А теперь пей, Свенчик мой ненаглядный, – проворковала Айрис. Пятихат схватил жену за плечи, легко оторвал от земли, жадно припал пухлыми губами к фужеру и мигом его осушил.

– Фу, какая мерзость, – скривилась Селия.

– Это ж, ядерное дело, ритуал такой, – Трехручка облизнулся. – Леди, я вот эту всю вашу культуру жутко обожаю. Можно ли и мне как-нибудь причаститься, а?

– Идите в дом, поднимайтесь на чердак и ложитесь спать. Сегодня у всех нас был тяжелый день, – улыбаясь, сказала Айрис.

– Милостивая госпожа, смею заметить, что сейчас лишь немногим позже полудня, и мы испытываем куда как большую потребность в питании, нежели во сне, – заявил Силагон.

– Марш наверх спать, – сморщив лицо так, что глаза скрылись в складках кожи, рыкнула Айрис. Желания спорить с ней не возникло ни у кого, и путники понуро удалились в дом.

Проведя ночь на чердаке, зарывшись в копну сухих виноградных листьев, следующим утром Халфмун спустился вниз и застал хозяев дома на кухне. Айрис длинной ложкой помешивала варево в стоящем на печи котле, а Свен, обхватив голову руками, сидел на скамье возле стены.

– Да стаканчик-то всего и прошу, – бубнил Пятихат. – Что ж мне в собственном доме и стаканчика не выпить?

– Был бы дом из вина сделан, ты бы и его выпил, бочка бездонная, – ворчала Айрис. – Не зря матушка твоя тебе ни капли пить не позволяла, да порола изрядно. В ежовых рукавицах вас мужиков держать надо.

– Может я потому и женился на тебе, чтобы из матушкиного дома поскорее выселиться, да зад свой в целости унести. Будь ты, баба, человеком, хоть опохмелиться-то дай. Не пьянства же ради, а здоровье поправить.

– Знаю я твое здоровье. Сейчас стаканчик, потом еще стаканчик, а затем снова с граблями беседы задушевные до кровавых соплей вести будешь.

– Айрис, ну зачем ты так? Я ведь вежливо тебя прошу, от всей души и со всем уважением. Помощь мне нужна, хоть полстакана – не то ей-ей помру.

– Я так зачем? А ты, рыло свинячье, зачем что ни день, то до оскотинивания напиваешься?

– Хочешь правду знать? – Свен вонзил в спину Айрис преисполненный ненавистью взгляд. – Потому что на тебя трезвым смотреть невозможно. На рожу твою морщинистую, как вымя у столетней козы. Вообще на тебя, мерзость такую. Да только для того и пью, чтобы не стошнило от отвращения, чтобы руки на себя не наложить! Какова тебе правда, нравится?

– На свое мурло сальное посмотри. Мне, думаешь, от тебя нутро не крутит? Так что же, и мне теперь горькую с утра до ночи пить? – не отрываясь от помешивания бурлящей в котле жижи, сказала Айрис.

– Ну, жена ты мне или нет? Хоть треть стакана дай, не могу больше, страдаю. Да четвертушку-то накапай. Жалко тебе что ли, не человек ты или вообще где? – взмолился Свен.

– Ладно. Одни стакан, и больше ни капли. Ясно?

– Лапуля, золотце мое, клянусь, спасительница моя, одна стаканюшечка и все, – Пятихат проворно подбежал к жене и, дрожа от нетерпенья, склонил свою бутылку над ее фужером. – Только тебя люблю, только в тебе душа живая, человечья теплица. Умереть за тебя готов, Айрюнечка моя распрекрасная.

Отложив ложку, Айрис твердой рукой схватила горлышко бутылки Свена и направила его в свой фужер, не дав трясущемуся и подпрыгивающему Пятихату пролить ни капли мимо.

Едва Свен успел выпить вино, как в дом вбежали запыхавшиеся Трехручка и Бальтазар.

– Помогите! Нужно запереть дверь, – бешено вращая глазами, заголосил Силагон. – За нами гонятся сумасшедшие!

– Дело дрянь, тут сплошь психи агрессивные попадаются, – подтвердил Трехручка, утирая пот с зеленого лба.

– Следи за своим поганым языком. Ты в моем доме находишься, – нахмурилась Айрис.

– Погоди, Арюня, в СВОЕМ доме я сам с наглецами разберусь, – заявил Свен, и тут же получил от жены удар ложкой по лбу.

– У тебя и мозгов-то своих нет, кусок жира проспиртованный. В этом доме я хозяйка, а ты только жрешь, пьешь, да спишь.

– Позорить меня вздумала? Слезки потом не лей, сама напросилась, – Свен с утробным рычаньем набросился на жену. Сцепившись в клубок, хозяева принялись кататься по кухне с такой скоростью, что Халфмун и Бальтазар еле успевали уворачиваться от них. Трехручка же вскарабкался на печь и, воспользовавшись суматохой, хлебал варево и котла ложкой, оброненной Айрис. В это время в дверь дома начали колотить, снаружи послышались крики: «Пятихат, старый кобель, делиться надо! Выходите, девчонки! Вам от нас не уйти!».

– Чем вы местным насолили? Опять Трехручка с ними в свои игрушки играл? – запрыгнув на стол, спросил Полулунок.

– Мы не сделали ровным счетом ничего предосудительного, смею утверждать, – забившись в угол и прикрывшись скамейкой, ответил Силагон. – Я и Трехручка, поскольку нам не спалось, предприняли небольшой променад по округе, в ходе которого приметили компанию молодых аборигенов, распивающих вино чрезвычайной ароматности. Трехручка поинтересовался, не будут ли юноши так любезны, и не поделятся ли с нами дивным напитком. Реакция оказалась совершенно неожиданной и в корне противоречащей духу гостеприимства.

– Понятно. Вино украсть пытались, – нахмурился Халфмун.

– Да не успели мы. То есть, не собирались мы ничего красть, – сказал Трехручка. – Парнишки как нас завидели, как-то уж больно странно обрадовались. Заулыбались так гаденько, языками цокать стали, пальцами щелкать, бутылками на макушках своих трясти и жесты всякие жестикулировать. Говорят: «О, какие красотули. Идите к нам, девчули, стаканчики свои хорошенькие подставляйте. Винишка выпьем, познакомимся поближе, да потанцуем в разных позах». Бальтазарчик сперва купился на приманку ихнюю, подошел поближе, дурачок. Но как его один из тех мужичков за стакан цапнуть попытался, так и смекнул, что ноги уносить надо. Свора парнишек там с десяток или больше морд, да у каждого та морда поперек себя шире, ручищи огроменные и брюхо, что у господинчика Пятихата. Мы бежали, бежали – еле добежали.