Молодая женщина ответила улыбкой «да» и исчезла.
Окончив свою обычную работу, он задумался о том, как ему убрать свою комнату для приема любовницы, как лучше всего скрыть убожество своего жилища. Ему пришло в голову приколоть к стенам разные японские безделушки. За пять франков он купил целую коллекцию цветных лоскутков, маленьких вееров, экранчиков и прикрыл ими наиболее заметные пятна на обоях. На оконные стекла он наклеил прозрачные картинки, изображавшие речные суда, птиц, летящих по красному небу, разноцветных дам на балконах, процессии черненьких человечков, двигающихся по снежным равнинам.
Его крохотная комнатка, в которой с трудом можно было повернуться одному человеку, скоро стала походить на внутренность разрисованного бумажного фонаря. Он остался доволен получившимся впечатлением и весь вечер приклеивал к потолку птиц, вырезанных из оставшейся у него цветной бумаги.
Потом он лег спать, убаюкиваемый свистками паровозов.
На другой день он вернулся рано, с пакетом пирожных и бутылкой мадеры, купленной им в бакалейной лавке. Ему пришлось еще раз выйти, чтобы достать две тарелки и два стакана; он поставил угощение на туалетном столике, прикрыв его грязную деревянную доску салфеткой, а таз и кувшин спрятав под стол.
И стал ждать.
Она пришла в четверть шестого. Восхищенная яркой пестротой рисунков, она воскликнула:
– У вас очень мило! Только на лестнице слишком много народу.
Он обнял ее, страстно целуя сквозь вуаль ее волосы между лбом и шляпой. Полтора часа спустя он проводил ее до стоянки извозчиков на Римской улице.
Когда она села в экипаж, он прошептал:
– Во вторник. В это же время.
Она сказала:
– В это же время, во вторник.
И так как было уже темно, она привлекла к себе его голову через дверцу экипажа и поцеловала в губы. Когда кучер хлестнул лошадь, она крикнула:
– До свиданья, Милый друг!
И ветхая каретка тронулась в путь, увлекаемая усталой рысью белой клячи.
В течение трех недель Дюруа принимал таким образом госпожу де Марель каждые два-три дня, иногда утром, иногда вечером.
Как-то раз, когда он ждал ее в послеобеденное время, громкие крики на лестнице заставили его подойти к двери. Раздавался громкий плач ребенка. Сердитый мужской голос закричал:
– Чего он воет, этот чертенок?
Визгливый, раздраженный женский голос ответил:
– Эта шлюха, которая таскается к журналисту, что над нами, сбила с ног Никола на площадке. Не следовало бы пускать этих потаскушек; не замечают детей на лестницах!
Дюруа, растерявшись, отскочил от дверей, так как он услышал этажом ниже быстрое шуршание юбок и торопливые шаги, поднимающиеся по лестнице.
Вскоре раздался стук в дверь, которую он только что запер. Он открыл ее, и госпожа де Марель вбежала в комнату, с трудом переводя дыхание, вне себя, бормоча:
– Ты слышал?
Он притворился, что ничего не знает.
– Нет, а что?
– Как они меня оскорбили?
– Кто?
– Эти негодяи, которые живут внизу.
– Но что же случилось, скажи мне?
Она зарыдала и не могла произнести ни слова. Ему пришлось снять с нее шляпу, расстегнуть платье, уложить на кровать, растереть виски мокрым полотенцем – она задыхалась. Затем, когда волнение ее немного улеглось, она разразилась негодующими словами.
Она требовала, чтобы он немедленно спустился вниз, побил их, убил. Он повторял:
– Но ведь это рабочие, грубияны. Подумай о том, что придется судиться, что тебя могут арестовать, узнать, погубить. С такими людьми нельзя связываться.
Она начала обсуждать другой вопрос:
– Что же нам теперь делать? Я не могу больше приходить сюда.
Он ответил:
– Очень просто. Я переменю квартиру.
Она прошептала:
– Да… Но это потребует много времени.
Внезапно ей пришла в голову новая мысль, и она сразу же успокоилась.
– Нет, нет, я придумала, предоставь все мне, ни о чем не беспокойся. Я пришлю тебе завтра утром «голубой листочек».
«Голубыми листочками» она называла городские письма-телеграммы.
Она теперь улыбалась, восхищенная своей выдумкой, которой пока не хотела с ним делиться, и не было конца ее шаловливым ласкам.
Все же, спускаясь по лестнице, она очень волновалась и крепко опиралась на руку своего возлюбленного, потому что у нее подкашивались ноги.
Они никого не встретили.
Он вставал поздно и потому на другой день в одиннадцать часов еще лежал в постели, когда почтальон подал ему обещанный «голубой листочек».
Дюруа распечатал ее и прочел:
«Свидание сегодня, в пять часов. Константинопольская улица, 127. Вели проводить тебя в квартиру, нанятую госпожой Дюруа.
Кло целует тебя».
Ровно в пять часов он вошел в швейцарскую большого меблированного дома и спросил: