Ловушка для Адама и Евы (сборник)

«Спасибо. Значит, не едешь?»

«Сколько можно повторять.»

Скоробогатов, будто оплёванный, вышел в прихожую (а что за разговор тут происходил, никому и дела не было, – каждый занимался чем хотел), открыл замок, хлопнул дверью.

Через несколько дней Саня Неврозова уехала за границу, и ее место в любви с Магулиным заняла Нина. Вот такой завязался тогда роман…

… – Кофе еще будешь? – Нина смотрела на Магулина чистыми, ясными глазами.

– Если только свежий.

– Ах, Басик, – погладила она его по руке, – для тебя – все что угодно. А уж кофе – это я мигом…

Она заколдовала у плиты, а Магулин, удобно развалившись в плетеном кресле, которое сам когда-то подарил Нине на день 8 Марта, наблюдал за спокойными, полными изящества и достоинства движениями ее рук; она чувствовала его взгляд, полуоглядывалась, как бы выглядывала из-за плеча, улыбалась ему лукаво.

– Что, нравлюсь?

– Нравишься, – откровенно и просто признался Магулин.

– Может, ты меня и любишь?

– Может, и люблю, – ответил он.

– Ой ли, Басик?!

– Никогда не спрашивай у мужчины об этом, пока он сам не захочет сказать. Запомни первую заповедь мудрой женщины.

Нина зажгла газ, поставила на плиту турку с водой, обернулась к Магулину.

– А вторая какая заповедь мудрой женщины?

– Вторая? Женщина должна казаться немного глупой. Глупой – значит женственной. Потому что женщина – это прежде всего женственность.

– И третья есть заповедь?

– Есть.

– А сколько их всего?

– Сто.

– Да ты что, дурачок, в самом деле?! – Нина рассмеялась, закружилась, сама не зная отчего, на месте, опустилась на колени перед Магулиным. – Ну, скажи хотя бы третью.

– Третья заповедь мудрой женщины – делать вид, что веришь мужчине.

– А четвертая?

– Ты же хотела услышать только три.

– Нет, я хочу услышать и четвертую. Я хочу поверить мужчине, будто он и в самом деле знает сто заповедей мудрой женщины.

– Прекрасно. Четвертая заповедь – женщина должна больше слушать, но меньше говорить. У тебя кипит вода…

– Ой! – Нина бросилась к плите, уменьшила огонь, подсыпала в кофе самую долечку перца…

Вскоре опять сидели, блаженствовали, пили кофе.

– Скажи, откуда ты знаешь эти заповеди?

– Сам сочинил.

– Да ты что?! Не может быть! – Она смотрела на него хоть и недоверчиво, но с восхищением.

– Впрочем, нет. Вру. Каюсь. – Он поднял руки вверх.

– Вот так бы сразу, Бася! – рассмеялась Нина. – А то: «я», «я»…

– Их сочинил один мудрый японец. Кажется, он жил на рубеже XIII–XIV веков.

– Как его фамилия?

– Фамилия? Бась-я Маг-уль-ин.

– Кто? Бась-я Маг… Ой, да ты что! – Нина начала хохотать.

Господи, как она любила его! Как ей было хорошо с Магулиным, просто так хорошо, неизвестно отчего и почему, какой он был остроумный, с ясным взглядом на вещи, никакого занудства, никаких комплексов… Если б он всегда был рядом, если б всегда чувствовать, любить, жить им!..

– Знаешь, – вдруг мягко-заискивающе проговорила Нина, – а что если мне сейчас родить? А не через три года?

– В самом деле?

– Ну да.

– А почему нет? Рожай. Ведь Скоробогатов, насколько я знаю, только того и ждет.

– Ты не понял, – сказала Нина. – Я хочу родить ребенка. Но не от него.

– Интересно! – Магулин усмехнулся.

– Что, если, Васечка, я рожу от тебя?

– Тебя как понять? – словно и не удивившись, спросил Магулин. – Ты у меня спрашиваешь совета или говоришь о деле решённом?

– Я спрашиваю, как ты относишься к этому?

– Знаешь, лично для тебя найдется еще и сто первая заповедь мудрой женщины.

– Какая?