– Пана Скшетуского, наместника, который, уезжая в Кудак, перед отъездом угостил меня таким лубенским медом, перед которым всякий другой – бурда! А что, твой господин здоров?
– Здоров и кланяется вашей милости, – ответил смутившийся Жендзян.
– Вот это настоящий рыцарь! А как ты в Чигирине очутился? Отчего твой господин выслал тебя из Кулака?
– Пан мой, как все паны, – ответил Жендзян, – у него свои дела в Лубнах, из-за которых он и велел мне вернуться, к тому же мне нечего было делать в Кудаке.
Богун, все время пристально смотревший на Жендзяна, сказал вдруг:
– Знаю и я твоего господина, видел его в Розлогах.
Жендзян наклонил голову и, будто не расслышав, спросил:
– Где?
– В Розлогах.
– Это имение Курцевичей, – сказал Заглоба.
– Чье? – переспросил Жендзян.
– Ты, вижу, что-то оглох, – сухо заметил Богун.
– Это от того, что не выспался.
– Ты еще выспишься. Так ты говоришь, что твой господин послал тебя в Лубны?
– Как же.
– Должно быть, у него там какая-нибудь зазноба, – прибавил Заглоба, – которой он через тебя шлет привет.
– Почем же я знаю! Может, и есть, а может, и нет, – сказал Жендзян, затем он поклонился Богуну и Заглобе. – Да прославится имя Господне! – сказал он, собираясь уходить.
– Во веки веков! – ответил Богун. – А ты не спеши, птенчик! Почему же ты скрыл от меня, что ты слуга Скшетуского?
– Вы, пане, меня не спрашивали, а я подумал: зачем о пустяках говорить? Да прославит…
– Погоди, говорю! Письма какие-нибудь от своего пана везешь?
– Панское дело писать, а мое, слуги, отдать, но только тому, кому они написаны; а засим позвольте мне проститься с вами, Панове!
Богун сдвинул свои соболиные брови и хлопнул в ладоши. В комнату тотчас же вбежали два казака.
– Обыскать его! – крикнул он, указывая на Жендзяна.
– Это насилие! – воскликнул Жендзян. – Я тоже шляхтич, хоть и слуга, и вы ответите за этот поступок.
– Богун! Оставь его! – вступился Заглоба.
Между тем один из казаков нашел у Жендзяна два письма и передал их подполковнику. Богун велел казакам выйти, так как не умел читать и не хотел показать этого перед ними. Потом, обращаясь к Заглобе, сказал:
– Читай, а я буду наблюдать за слугой.
Заглоба зажмурил левый глаз с бельмом и прочел адрес:
– «Ясновельможной княгине Курцевич в Розлогах».
– Так ты, дружок, ехал в Лубны и не знаешь, где Розлоги? – сказал Богун, страшными глазами глядя на Жендзяна.
– Куда мне приказано, туда я и ехал! – ответил слуга.
– Вскрывать ли? Шляхетская печать – святая вещь, – заметил Заглоба.
– Мне великий гетман дал право просматривать все письма. Вскрой и читай.
Заглоба вскрыл и начал читать:
– «Ваше сиятельство, милостивая пани! Сообщаю вашему сиятельству, что я уже в Кудаке, откуда, бог даст, сегодня утром счастливо выеду в Сечь. Пишу вам ночью, ибо от беспокойства не могу спать, – боюсь, как бы не случилось с вами какого-нибудь несчастья из-за этого разбойника Богуна и его шалопаев. А тут мне и пан Кристофор Гродзицкий говорил, что каждую минуту может разразиться война, которая заставит восстать и чернь. И я умоляю и заклинаю вас, ваше сиятельство, немедленно ехать в Лубны с княжной, хотя бы верхом, если еще не высохла степь; не медлите, ибо я не успею вернуться вовремя. Прошу вас исполнить мою просьбу, дабы я мог быть спокоен за обещанное мне счастье и радоваться предстоящему возвращению. А вместо того чтобы оттягивать с ответом Богуну, раз княжна обещана мне, и вместо того чтобы хитрить с Богуном, вам лучше спастись под защиту князя, моего господина. Князь вышлет охрану в Розлоги, и так вы сбережете и имение. За сим, имею честь…» и т. д.
– Гм! Богун, гусар хочет тебе рога наставить, – сказал Заглоба. – Значит, оба вы за одной девкой? Почему же ты ничего об этом мне не говорил? Ну, утешься, так оно и со мной было…
Но шутка вдруг замерла на губах пана Заглобы. Богун сидел неподвижно у стола, но лицо его было точно сведено судорогой, бледно, глаза закрыты, брови насуплены. С ним творилось что-то страшное!
– Что с тобой? – спросил пан Заглоба.
Казак лихорадочно замахал руками и сдавленным, хриплым голосом сказал:
– Читай, читай второе письмо!
– Второе к княжне Елене.
– Читай, читай!
Заглоба начал:
– «Наисладчайшая и возлюбленная Гальшка, панна сердца моего и королева! Так как по службе мне придется еще надолго остаться в этих местах, то я пишу твоей тетке, чтобы вы немедленно ехали в Лубны, где ничто невинности твоей не будет грозить от Богуна и где наша любовь не подвергнется никаким испытаниям…»
– Довольно! – крикнул Богун и, вскочив в бешенстве из-за стола, кинулся на Жендзяна. Обух просвистел в его руках, и несчастный слуга, получив удар в грудь, застонал только и упал на пол. Безумие охватило Богуна: он бросился на Заглобу и вырвал у него письмо.
А тот, схватив бутыль с медом, отскочил к печке и закричал:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Что ты, человече, взбесился или с ума сошел? Успокойся… Сунь, черт тебя дери, голову в ведро, слышишь?
– Крови! Крови! – вопил Богун.
– Ты с ума сошел! Говорю тебе, сунь голову в ведро. Ты уже и так пролил кровь, да еще невинную: этот несчастный подросток уж не дышит. Или бес в тебя вселился, или ты сам – бес. Опомнись, басурман!
С этими словами Заглоба зашел с другой стороны стола, подошел к Жендзяну и, наклонившись над ним, ощупал его грудь и приложил руку к губам, из которых текла кровь.