Без вести пропавший

– А, что, бабуль, слабо?!

– Поживем – поглядим.

Девочка обиженно надувает свои пухленькие губки, отворачивается к стене и бурчит:

– Ну, бабуль, ты неисправима.

Мать ставит на стол тарелки с борщом и укоризненно говорит:

– Так нельзя, девочка, с бабушкой: не ровня.

Светланка начинает кукситься, пытаясь «выдавить» слезу. Но слеза, ну, никак не хочет появляться на глазах.

– А что она?! – восклицает девочка и начинает притворно хныкать. – Не любит меня бабуля. Сережка для нее – это да, а я… будто чужая ей.

Бабушка молчит: она-то знает хорошо эти Светланкины «штучки». Мать же ласково гладит ее по волосам и успокаивает:

– Зря ты, доченька. Бабушка тебя тоже любит. Бабушка всех нас любит.

– Да-а-а… А Сережку – больше всех.

Иван Андреевич, оторвавшись от тарелки с борщом, поднимает глаза на жену.

– А кстати: где он? Почему не за столом? Все еще дрыхнет?! Ну, я ему, – отец поднимается с места.

Его останавливает жена.

– Ешь, Ваня. Я сама схожу.

Муж, собственно, даже рад, что эту неприятную миссию исполнит жена. Он садится.

Теща недовольно крутит головой и заступается.

– Оставьте парня в покое, – говорит она. – Пущай малый лишние пять минут понежится в постели.

– Портишь, мам, внука.

– А что я говорила?! – успевает вставить Светланка и язвительно добавляет. – Сережка – Ясно Солнышко.

Бабушка обиженно надувается и отставляет в сторону тарелку.

– Ну, да! Ну, конечно! Вы знаете, как надо с детьми, а я нет… Конечно… Откуда мне знать-то? Своих-то ведь не было никогда… Вона, какая дылда, – она тычет сухоньким кулачком в спину своей дочери, – а ведь без отца вырастила… И, вроде как, ничего девка… При образовании и при деле… Не то, что у других… Вы знаете, как воспитывать, а я – нет.

Нина Викторовна выходит, чтобы поднять сына, который действительно любит больше других по утрам нежиться в постели.

Светланка хихикает. Она хихикает оттого, что ей больно уж пришлись по душе бабушкины слова «дылда» и «девка».

Отец смотрит на дочь.

– Ты почему не ешь борщ?

Девочка состроила недовольное лицо.

– Не хочу, пап. Я же девочка.

– Ну и что? Девочки не едят, что ли? Ешь, давай, и помалкивай.

– Мне нельзя.

– Это еще почему?

– Я – на диете

– Ты?! На диете?!

– Ну, конечно, пап. Не хочу я выглядеть толстушкой. Толстушек мальчишки не любят.

Отец округлил глаза. Он знает, что девочка растет не по годам, но чтобы в десять лет и о мальчишках думать?!

– Глупости! – сердится отец. – Об этом думать будешь потом.

– О чем, папуль?

– Ну… это… о мальчишках… еще рано…

– Когда, папуль, в самый раз? Когда состарюсь? Когда как бабушка стану?

Отец недовольно крутит головой.

– Пока что старость тебе не грозит.

– Пока – да. Но годы пролетят…

Иван Андреевич сердито прерывает:

– Ладно, девочка, замнем для ясности, – он поворачивается к теще. – Вера Осиповна, что нынче за дети?

Теща поджимает сухонькие губы.

– Это все телевизоры… Насмотрятся и несут невесть что, – и тут же укорила. – Позволяете много.

– А вы, мамаша, не позволяли?

– Я?! – всплёскивает руками старушка. – Я, зятек, строго так… Чуть-чуть – укорот сразу.

– То и видно, – выразил сомнение зять. – Внуков кто балует?

– Ну… это… Внуки – не в счет. Внуки – не дети. Внуки – больше, чем дети. Будут свои внуки – поймешь.