Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах

Сегодня – праздник, наш, профессиональный, местечковый: тот редкий день, когда шеф уехал в областной центр и, скорее всего, не объявится до конца дня. Все раскованы, то есть ничего не делают. Толпами лишь перемещаются из одного кабинета в другой, судача обо всем, что придет в голову. До двенадцати меня в редакции не было: рыскал в поисках материала для очередных публикаций по переделам одного из цехов новотрубного завода. Прибежав, оглядевшись, хмыкнул: мыши гуляют, не чуя кота. Сбегал на пятнадцать минут в кафе, пообедал, вернулся и засел за работу. Работа, чувствую, идет подозрительно споро. Спешу доделать корреспонденцию, чтобы отправить поскорее в машбюро: у девчонок – простой и отстучат мой заказ быстро. Половина шестого. Через полчаса – домой. Вычитал с машинки оригинал, отнес ответственному секретарю. Вернулся. Гляжу в окно и вижу, как по противоположной стороне улицы взад и вперед прохаживается жена: ждет, когда закончу работу. Да, пользуясь отсутствием редактора, мог бы и слинять прямо сейчас, но, принципиальничая, упрямо жду своего законного времени и пока прибираюсь на столе, где вечный беспорядок. Встать бы вот сейчас, уйти и ничего бы, возможно, не случилось. Но жду удара судьбы. Ну, а она тут как тут.

Без десяти шесть вечера. Уже встал, достал из шкафа легкую куртку, надел, мельком глянул в зеркало и, увидев, торчащий вихорок на голове, попытался пригладить: не получилось, пучок непокорных волос не хотел ложиться. Плюнул в сердцах и взялся за скобку двери, намереваясь уйти. И ушел бы. Но зазвонил на моем столе телефон. Оглянулся. Кому это понадобился? Неужели жена балуется и звонит из автомата на углу? Ну, чертовка, заслужила выговор. Возвращаюсь, недовольно и непроизвольно гляжу в окно: жена все там же, значит, не она звонит. А кто? Судя по настойчивости, думаю, человек знает, что все еще на месте. Может, ответственный секретарь или первый заместитель редактора из типографии, где подписывает завтрашний номер? Снимаю трубку и с мрачной миной на лице бросаю:

– Слушаю!

– Добрый вечер, Геннадий Иванович. – Слышится в трубке незнакомый мне баритон. Судя по хорошо поставленному голосу, отмечаю, кто-то из высокого, но мне незнакомого, партийного начальства. Смутило, что абонент называет меня по имени и отчеству, значит, звонок не случаен.

– Здравствуйте. – Отвечаю абоненту.

Вновь звучит размеренный баритон:

– Вам позвонил помощник секретаря обкома КПСС…

– Очень приятно, – говорю, – но вам, наверное, нужен редактор.

– Да-да, – соглашается помощник секретаря обкома, – я бы ему позвонил, однако он, как мне сообщили, в Свердловске… Хотел перехватить у нас. В секторе печати сказали, что только-только ушел.

– Может, переговорите с первым заместителем редактора?

– Охотно бы… Набирал номер – никто не отвечает.

– Он – в типографии.

– Я так и подумал. Выходит, вы сейчас – главный по должности.

– Ну, – замялся, – не совсем так: третье лицо в редакции – ответственный секретарь. Позвать?

– Нет-нет, не стоит. Дело, по которому позвонил, ближе вам.

– Хорошо, слушаю.

Пришлось согласиться, а что оставалось делать?

– Полчаса назад на приеме у Юрия Владимировича Петрова побывала группа рабочих Первоуральского завода сантехизделий… Они рассказали отвратительную историю, которая произошла в их коллективе в канун Нового года. – Помощник секретаря обкома детально рассказал о существе истории, а потом добавил. – Юрий Владимирович выразил желание, чтобы лично вы проверили факты, если найдут подтверждение, то считает необходимым написать о них в вашей газете.

– Простите, почему я? Откуда товарищ Петров может знать о моем существовании?

– Не знаю… Не вникал… Возможно, вашу кандидатуру порекомендовали в секторе печати. Я же передаю лишь настоятельную просьбу Юрия Владимировича.

Все-таки продолжаю упорствовать, несмотря на то, что рассказанная история меня зацепила, и начинаю гореть огнем желаний:

– Благодарю за доверие, но я не один в коллективе… Да и не мне решать… Сообщу о просьбе товарища Петрова руководству…

– Делайте, как считаете нужным, – заключил баритон. – Желаю творческих успехов!

Помощник секретаря обкома положил трубку, а я задумался, но лишь на одну минуту. Совсем не хотел выпускать из рук подобные факты, приплывшие ко мне оттуда, откуда ожидать было нельзя. Ведь речь шла не просто о коммунистах заводской парторганизации, а об элите, сливках. Судя по первоначальной информации, в истории замешаны и директор, и секретарь парткома, и председатель профкома. Короче, грязь. А тут уж только дай мне порыться в дерьме! Удача-то какая! К тому же освящена светлым именем обкома КПСС. Раззудись плечо да размахнись рука богатырская! Надо ковать железо, покуда оно еще горячо. Иду к первому заместителю редактора. О звонке из обкома подробно рассказал Борису Пручковскому (не везение, что ли, когда того увидел у себя в кабинете в столь поздний для него час и к тому же почти трезвым?). Пручковский разомлел, услышав, что это поручение обкома и тотчас же одобрил мою идею: завтра с утра заняться историей. И добавил:

– Даю два дня на проверку фактов.

Неслыханная у нас щедрость. И ранним утром уже был на заводе сантехизделий. Поступил хитро: там никому даже не намекнул о звонке из обкома. Но к середине первого дня все заинтересованные лица почувствовали, что обладаю достоверной информацией и, собственно, не задавали вопросов, откуда произошла утечка. Работал столь успешно, что к концу дня весь блокнот был исписан свидетельскими показаниями. Понимая, насколько скандальная история, обезопасил себя: по окончании бесед (а их проводил индивидуально и так, что у людей ничего другого не оставалось, как говорить правду) просил в конце записи расписаться, подтверждая, что сделаны верно. Предусмотрительность нелишняя. Понимал, что действующие лица потом могут отказаться от своих показаний.

К концу первого же дня все события кануна Нового года восстановил в мельчайших деталях. Знал не только, кто, поименно участвовал в истории, но даже то, кто и что говорил или делал, восстановив роль каждого.

Очень коротко суть.

В канун Нового года сливки заводской общественности решили собраться узким кругом и отметить. Собрались не в клубе или красном уголке, а непосредственно в кабинете директора, где накрыли по-царски столы. Щедрость, понятно, не за свой счет: часть денег выделил директор из фондов предприятия, а другую часть – завком профсоюза. Уже одно это – нецелевое расходование государственных средств – являлось грубым попранием принципов социалистической законности, то есть налицо уголовно наказуемое деяние, подпадающее под статью Уголовного кодекса. Но не это для меня главное в истории. Важнейшая ее сторона – нравственная. Не против вечеринок, но не на рабочем же месте! Пейте, гуляйте, а чувство меры не теряйте, не забывайте про свой общественный статус, имейте в виду, что по вам равняются другие, те, которые не относятся к «сливкам». Уж не говорю о том, что коммунистам, их авангарду Устав КПСС запрещает вести себя непотребно.

Пикантность вечеринке придавало то, что потом случилось, когда все перепились и перестали понимать, кто есть кто, где и чья жена или подружка. Точнее – законных жен не было. Были любовницы, исполнявшие супружеские обязанности. А вот и ревность: директор (на правах, видимо, хозяина) стал усиленно обхаживать партгрупорга одного из цехов, молодую и красивую женщину. Глаз, короче, положил. Директор знал, почему эта женщина здесь: начальник цеха, гулявший здесь же, с ней давно спит. Начальник цеха (коммунист и пропагандист, само собой) давно косился, косился да и взъерепенился, видя, как его бабу лапают, а та, слегка повизгивая, лишь похихикивает, очевидно, от удовольствия. Обиженный любовник, хряпнув еще полстакана коньячку, чтобы придать храбрости, встал из-за стола.

– Слушай… ты… Не трожь… Моё!..

Предостережение компания восприняла за шутку: ну, кто, в самом деле, всерьез станет так разговаривать с самим директором? И вечеринка продолжилась, хотя взгляд, брошенный директором в сторону начальника цеха, не предвещал ничего хорошего.

Прошло несколько минут. Начальник цеха, употребив коньячка больше, чем следовало, потерял окончательно над собой контроль. Он забыл, что партгрупорг – не личная, а общественная собственность и может принадлежать как ему, так и с тем же успехом любому другому, тем более директору. Когда смазливая бабёнка попыталась взгромоздиться на колени директора, начальник цеха подошел к парочке и попытался их разъединить, оттащить в сторону изрядно захмелевший слабый пол. Женщина не хотела этого и стала упираться и брыкаться. Директору не понравилось примененное насилие к его новой пассии и он, заехав кулаком в харю начальника цеха, сбил с ног. Начальник цеха, оскорбившись окончательно, резво вскочил на ноги и… Потасовка с кровопусканием. В драке поучаствовали все, в том числе секретарь парткома и председатель завкома профсоюза, а также постоянная любовница директора, изрядно поцарапавшая милое личико своей нежданно-негаданно объявившейся соперницы-партгрупорга. Больше всех, ясное дело, досталось начальнику цеха, так как основные физические силы оказались явно не на его стороне. На полу оказалось всё, что было на столе: тарелки, вилки, бутылки. Утром следующего дня, когда в кабинет директора зашла уборщица, ее глазам предстала во всей красе картина вчерашней вечеринки.

История дикая, хотя и не столь уж редкая. Зов природных инстинктов. Самцы бьются за право обладания самкой. И тут уж не до нравственности.

Управился с задачей за один день, но все-таки на другое утро, не заезжая в редакцию, вновь отправился на завод сантехизделий: оставил на десерт встречу с главным фигурантом истории, первым поднявшим руку на своего подчиненного. Директор, вижу, встревожен, хотя и пытается держать себя в руках и не показывать вида, что его уж сильно так волнует мое «следствие по делу». Директор сидит в кресле вальяжно, отвечает на мои прямые вопросы неохотно, объясняя, что с ним пытаются свести счеты недоброжелатели, собирая на него грязь. И даже поучает:

– Не дело партийного журналиста копаться в помоях и идти на поводу у клеветников.

После обеда уже был у себя. Не откладывая в долгий ящик, засел за статью. Заголовок пришел сам собой – «В своем пиру похмелье».

Часа через два в кабинете объявились ходоки. Как объяснили, от лица трудового коллектива. Творческий мой процесс прервали. Пришлось выслушивать их аргументы и факты. Как догадался, защитники прежде побывали в горкоме КПСС, где к ним отнеслись с пониманием, но отправили улаживать дело непосредственно в редакцию. Разговор для меня совершенно бесполезный, но ничего не поделаешь. Спрашиваю:

– Что вы от меня хотите?

Защита мнется, а потом объясняет, что коллектив, уполномочивший их вести переговоры, не заинтересован в придании гласности истории с вечеринкой.

– Очень жаль, – говорю в ответ, – но в данном случае у вашего коллектива и у меня интересы разные.

– Мы – коммунисты, – прозрачно намекают мне, – и потому интересы общие – партийные, – и напоминают. – Авторитет трудового коллектива, партийной организации важнее чьих-либо амбиций, в том числе ваших.

Ходоки чувствуют, что их миссия – провальная, что им не удается меня переубедить. Заходят с другой стороны.

– Понимаем, – говорят, – что потрачены большие усилия на сбор материалов, что, как автор, вы не хотите терять гонорар, но коллектив в долгу не останется.

– Предлагаете взятку? – Спрашиваю их.

– Нет. Мы предлагаем компенсацию материального ущерба и морального вреда – это естественно и понятно.

Дальше отказался вести разговор. Защитники ушли. Как понял, к редактору. Минут через двадцать вызывает Леканов. Иду. В кабинете, смотрю, все те же лица. Понимаю щекотливое положение редактора: директор завода сантехизделий ходит в приятелях у первого секретаря горкома КПСС, на охоту, например, вместе ездят. И прочее.

– Я считаю, – говорит с порога Леканов, – к мнению коллектива стоит прислушаться.

– К какому именно мнению, – интересуюсь, – мы должны прислушаться?

– То есть? – Леканов смотрит на меня и не понимает.