Многосказочный паша

– Ее голову! – воскликнул он, запинаясь.

Кизляр-Ага немножко подождал, чтобы удостовериться, не будет ли запрещения, потому что у деспота быстрое повиновение столько же опасно, как и мешканье.

Он взглянул на меня и увидел, что если ее голова не слетит с плеч, то он ответит своей. Поклонившись, Кизляр-Ага вышел. Через несколько минут он поднял за косу голову моей соперницы. Я взглянула на нее и была довольна. Кизляр-Ага удалился.

– Теперь ты простила меня, Сара? Веришь ли ты теперь, что я люблю тебя искренне?

– Султан, – сказала я, – прощаю вам все и теперь позволяю сесть подле меня и обмыть мои ноги.

С этого дня снова начала я повелевать всем еще более деспотично. Настойчиво отклоняла посещения султана, когда не была расположена принимать его; и если замечала, что он начинает уже скучать за мной, то он мог быть уверен, что не увидит меня четырнадцать дней. Султан сообщал мне все свои тайны, и я управляла всеми его поступками. Власть моя была неограничена, и я не употребляла ее во зло. Я любила его, и его честь и благоденствие были первыми руководителями моими.

– Но Ваше Благополучие, конечно, утомились; я рассказала теперь, как случилось, что я должна была вытерпеть палки, завтра расскажу вам историю о шнурке.

– Думаю, что старуха права, – сказал Мустафа, зевая. – Уж поздно. Угодно ли будет Вашему Благополучию, чтобы завтра вечером опять пришла она сюда?

– Быть так, но вели строго стеречь ее, ты знаешь.

– Бехезм! Отвечаю за нее своей головой! Стража, уведите эту женщину.

– Мне кажется, – сказал паша Мустафе, – что история старухи справедлива. Описание гарема так верно: сегодня обожают ее, завтра потчуют палками.

– Кто же в том сомневается, Ваше Высокомочие? Властелин жизни делает, что ему заблагорассудится.

– Очень справедливо. Он может завтра же прислать мне шнурок.

– Аллах да сохранит нас от этого!

– Того молим я и ты у него, но будущее неизвестно, неизвестна и судьба наша. Например, сегодня ты мой визирь, а что ты будешь, может быть, завтра?

– Чем угодно будет меня сделать Вашему Благополучию, – отвечал Мустафа, которому этот разговор не очень нравился. – Я раб ваш и преклоняюсь пред вашей волей и своей судьбой.

– Хорошо сказано. То же должен делать я, если халиф – да сохранит Аллах от этого! – пришлет ко мне Кабыджи-Пахи. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!

– Аминь! – сказал Мустафа. – Не угодно ли Вашему Благополучию выкушать немного воды гяуров?

– Да, не худо. Как говорит об этом стихотворец? «Сегодня мы веселы, а завтра мертвы».

– Мин Аллах! Бог да сохранит нас от этого! Старуха довольно пожила, отчего же и нам не пожить столько же?

– Не знаю, но на ней был шнурок, и она осталась жива. Может быть, мы будем менее счастливы.

– Да будет он всегда далек от нас. Ну, паша, не выпить ли нам?

– Хорошо, Мустафа! Дай мне фляжку.

Глава XXI

На следующий день старуха явилась и уже без всяких затруднений прошедшего дня села и продолжала свою повесть.

Я была, как уже сказала Вашему Благополучию вчера вечером, когда окончила рассказ свой, в большой милости султана и приобрела его доверие. Часто говорил он мне о примерной службе одного молодого сераскира, которого он некоторое время назад сделал кабудан-пашой и послал сразиться на север с варварами, называемыми славянами, или русскими. Я любопытствовала увидеть этого Рустана из воинов, потому что подвиги его и постоянное счастье в войне всегда выхвалял мне султан. Он послал к нему в знак своей признательности невольницу из Грузии, которая до меня была его любимицей и питала ко мне глубокую ненависть за то, что я ее вытеснила. Она была отослана в подарок в тот самый день, когда я просила султана позволить мне спрятаться в диванной зале за ширмами, чтобы взглянуть на этого человека.

В самом деле, он был прекрасным стройным мужчиной. Выглядел он точно так, как я представляла себе героя. Когда я взглянула на него, в ту же самую минуту он повернулся и, к изумлению, увидела я на его шее красное пятно: передо мной стоял давно потерянный брат!..

Аудиенция кончилась, султан пришел ко мне, и я сообщила ему о своем открытии. Он радовался не менее меня и на следующий день велел позвать его к себе. Он спросил о его происхождении, прежней жизни, и ответы совершенно согласовались с моим рассказом. Султан отпустил его, осыпая новыми почестями.

Я восхищалась тем, что брат мой сам заслужил уважение султана, и почитала себя счастливейшей на свете. Но как слепы смертные! Брат был причиной немилости ко мне султана и вечной с ним разлуки.

Я уже сказала, что грузинская невольница, до меня пользовавшаяся благорасположением султана, была послана в подарок брату. Она была злейшим врагом моим, хотя и казалась преданной мне. Она была прекрасна и умна и вскоре совершенно овладела моим братом. Она сама не любила его, но жажда мести руководила ее поступками.

Брат мой приобрел такую неограниченную власть, что подстрекаемый наущениями и собственным честолюбием, которому, равно как и моему, не было пределов, замыслил измену султану. Он сообщил свои планы новой любимице, грузинке, и она, чтобы снова приобрести расположение султана и втянуть меня в это преступление, решила сделать меня сообщницей и потом открыть все султану.

Она советовала брату сообщить и мне его планы, говоря, что, я, наверно, приму в них участие, потому что султан уже стал ко мне равнодушен, и что я, хотя и откажу в содействии, во всяком случае могу спасти его от гнева султана.

Сначала брат не решался последовать ее совету, но хитрая грузинка заметила ему, что я, если заговор будет как-нибудь открыт, должна буду разделить с ним участь и что ей очень хорошо известно, что я никогда не забуду полученного мною наказания, но что жду только удобного случая для мщения. Все это наконец заставило его решиться сообщить мне о заговоре.

Ему позволено было посещать меня, и он выискал удобный случай и открыл мне свои преступные намерения. В ужасе отвернулась я от него, говорила ему о неблагодарности и настоятельно просила отказаться от своего замысла. Уверившись, что невозможно поколебать меня, он притворился, будто видит сам истину слов моих, сознался в своей вине и обещал мне выбросить из головы все злые намерения. Я думала, что он чистосердечно раскаялся и со слезами радости благодарила его за то, что послушался меня. Мы расстались, и вскоре это происшествие вовсе ушло из головы моей.

Однако брат мой вовсе не думал отказываться от своих планов; он уже зашел слишком далеко, чтобы вернуться. Распоряжения его быстро приводились в исполнение, и когда все уже было готово для восстания, грузинка уведомила о том султана и выдала меня как сообщницу.

Однажды утром сидела я в своей комнате, занималась работой для своего властителя и вдруг была поражена приходом Кизляр-Аги со стражей; он без объяснений схватил меня и повел в аудиенц-залу, где был султан и собрались все сановники города. Тотчас пришло мне в голову, что брат предал меня. Бледная от страха, но вместе с тем изумленная мыслью о том, каким образом был открыт заговор, вошла я в диван, где увидела брата, окруженного дворцовой стражей. Его схватили в диване, но он вошел с таким гордым видом, что я сочла его невиновным и думала, что он сдержал данное мне обещание.

Я обратилась к султану. Глаза его были устремлены на меня, брови от гнева сходились. Он начал:

– Сара, брат твой обвинен в измене – в измене, в которой он не сознался. Ты сама обвинена в знании его умыслов. Отвечай мне, правда ли это? Знаешь ли ты что-нибудь о заговоре?

Я не знала, что отвечать мне, и не хотела лгать. Умыслы моего брата были мне известны, но он в них не сознается, и мог ли язык сестры предать родного брата? Может быть, он раскаялся, отказался от своего намерения; может быть, нельзя было обличить его. Признание мое было бы для него смертным приговором.

Я не могла дать требуемого ответа и сказала:

– Если брат мой виновен перед своим властителем, то он должен нести заслуженное наказание; что касается меня, властитель, я никогда не имела подобных умыслов.

– Отвечай на мой вопрос, Сара. Знаешь ли ты что-нибудь об этих умыслах? Да или нет. Скажи нет, и я поверю тебе.

– Раба ваша никогда не имела преступных помыслов против своего господина, – сказал я. – Далее не могу отвечать на ваш вопрос.

– Итак, это правда, и Сара может лгать! – воскликнул султан и в горести сложил руки. – О, кто найдет в земле моей женщину верную, не лживую, если и Сара, даже Сара, говорит неправду!

– Нет, властитель! – воскликнула я, заливаясь слезами. – Сара всегда говорит правду, всегда говорила ее, и будет говорить. Но, умоляю вас, не мучьте меня другими вопросами.

Султан некоторое время молча смотрел на меня, после чего стал совещаться с визирями и другими сановниками, стоявшими около трона со сложенными на груди руками.

– Знающие об измене и скрывающие ее – сами сообщники преступления, – сказали они.

– Так, именно так. Сара, спрашиваю себя в последний раз, что знаешь ты о замышленном бунте? Не позволю долее шутить со мной. Определенный ответ или…

– Не могу, властитель, отвечать на вопрос твой.

– Сара, если тебе дорога жизнь, отвечай сейчас же! – воскликнул султан вспыльчиво. Но я не отвечала.