Многосказочный паша

Эта ночь не обещала ничего. Паша был в довольно худом расположении духа, когда Мустафа заметил через щелку в ставнях одной хижины огонь и услышал звук голоса. Он заглянул туда. Между тем паша стоял подле него. Через несколько секунд визирь дал знак рукой паше, чтобы и он взглянул. Паша вытянул свое дородное тело сколько мог и поднялся на цыпочки, чтобы достать до щелки. Внутри хижины, на глиняном полу, лежал ковер и, казалось, служил столом и постелью, потому что стены были совершенно голы. Подле маленького, сложенного из кусков глины камелька, на котором лежало несколько углей, ежилась какая-то старуха, живое изображение дряхлости, нищеты и голода. Она грела над золой свои костлявые руки и по временам терла их одна о другую, приговаривая: «Было время, было время!»

– Что она хочет этим «было время» сказать? – спросил паша Мустафу.

– Это требует объяснения, – сказал визирь.

– Ты прав, Мустафа. Постучимся и войдем. Мустафа начал стучать в двери хижины.

– Здесь нечего украсть, и потому проваливайте своей дорогой! – закричала старуха. – Но, – продолжала она, говоря сама с собой, – было время, было время!

Паша приказал Мустафе стучать сильнее. Мустафа снова стал стучать в двери рукояткой кинжала.

– Стучите, стучите! Вы теперь можете стучался, сколько угодно. Туфли султана не стоят уже у дверей, – сказала старуха. – Но, – продолжала она как и прежде, – было время, было время!

– Туфли султана! И было время! – воскликнул паша. – Что хочет сказать этим старая ведьма? Постучи еще, Мустафа.

Мустафа повторил удары.

– Стучите, стучите! Дверь мою, как и мой рот, отворяю я, когда мне вздумается, и держу закрытыми тоже, когда вздумается; это было некогда всем известно. Было время, было время!

– Мы стоим здесь вот уже сколько времени; мне наскучило ждать. Мустафа, кажется, лучше выломать дверь. Попробуй-ка!

Мустафа стал толкать дверь ногами, но она противилась его усилиям.

– Я помогу тебе, – сказал паша, и они с Мустафой всеми силами навалились на дверь. Дверь распахнулась, и незванные гости полетели в хижину на землю. Старуха наскочила на пашу, вцепилась ему в горло и закричала: «Воры! Разбойники!» Мустафа бросился на помощь к своему властителю с двумя черными невольниками, прибежавшими на крик, и наконец, после долгих усилий, им удалось освободить горло паши от когтей старой Гезавели. Паша был вне себя от гнева.

– Ланет би шайтан! Проклятие дьяволу! – воскликнул он. – Вот это прекрасный прием паше.

– Знаешь ли ты, несчастная, что вцепилась когтями в самого пашу и чуть не задушила властителя жизни? – сказал Мустафа.

– Ну так что же? – спокойно сказала старуха. – Было время, было время!

– Проклятая ведьма, что ты подразумеваешь под своим «было время»?

– Я подразумеваю то, что было время, когда я муштровала кого-нибудь и побольше паши. Да, – продолжала она, садясь на пол и ворча про себя, – было время! Бешенство паши теперь немного поуменьшилось.

– Мустафа, – сказал он, – прикажи построже караулить эту старуху; завтра после обеда мы услышим от нее значение этого чудного «было время». Надеюсь, что тут заключается какая-нибудь хорошая история. Сперва мы выслушаем ее, а там, – продолжал он вспыльчиво, – долой ей голову!

Когда старуха услышала приказ, по которому должно было взять ее под стражу, она сказала снова:

– Да, да! Было и этому время!

Невольники хотели взять ее, но старуха так храбро защищалась зубами и ногтями, что они принуждены были связать ей руки и ноги, после чего подняли ее себе на плечи и отправились во дворец.

Мустафа и паша следовали за невольниками; последний приходил в восхищение при одной мысли о завтрашнем вечере.

На следующий день, по закрытии дивана, паша велел привести старуху. Так как сама она идти не хотела, то и принуждены были четверо из стражи принести ее на плечах и положить на пол.

– Как смеешь ты не слушаться моих приказаний? – строго спросил паша.

– Как смею я не слушаться? – закричала старуха пронзительным голосом. – Какое право имеет паша вытаскивать меня из убогой хижины, и чего он хочет от такой старухи, как я? Не думаю, чтобы я была нужна ему для гарема.

При этих словах паша и Мустафа не могли удержаться от смеха. Но потом, приняв прежний важный вид, Мустафа сказал:

– Должно быть такой старой гадине, как ты, никогда и в голову не приходило о наказании, как, например, о палках?

– Ошибаешься, визирь, я испытала и палки, попробовала и шнурка.

– Шнурка!.. Святой пророк! Что за старая обманщица! – воскликнул паша.

– Нет, паша, я не обманщица! – закричала старуха. – Да, я несла наказание шнурком. Было время, когда я была молода и прекрасна. И знаете ли, за что я потерпела? Вы это узнаете, потому что я не хочу молчать, а вы думали, что я буду молчать, – я, старая гадина? Да, да, было время!

– Но, старая дура, – сказал Мустафа, – паша и не требует, чтобы ты молчала. Ты здесь совсем для другого – для того, чтобы говорить.

– А знаете ли, за что надели на мою шею шнурок? – закричала старая ведьма. – Я скажу вам! За то, что не хотела говорить. И теперь я намерена поступить так же, потому что вижу, что вы желаете моих слов.

– Кажется, – сказал паша, отнимая ото рта трубку, – плохи были исполнители наказаний, как палками, так и шнурком. У нас, в Каире, получше знают эти вещи. Слушай, прабабушка шайтана, я хочу знать, что ты подразумеваешь под этим вечным «было время»?

– Многое, очень многое, паша, потому что эти слова относятся к моей жизни. Вы желаете слышать историю?

– Да, – сказал Мустафа. – Начинай же!

– Вы мне должны заплатить за нее. Она стоит двадцать золотых.

– Ты смеешь диктовать условия Его Высокомочию, нашему паше! – воскликнул Мустафа. – Послушай, ты, мать Африта и Гула, если ты не начнешь сию же минуту, то тело твое будет брошено на растерзание бешеным псам. Слышишь ли?

– Визирь, я пожила довольно и не боюсь никого; сумма, которой я требую, – двадцать золотых, и они должны быть мне выданы тут же на месте, прежде чем начну; если же не получу их, я не скажу ни одного слова!

Старуха сложила свои руки одна на другую и смело посмотрела в лицо паши.

– Велик Бог! – воскликнул паша. – Увидим. Паша дал знак, и явился один из невольников. Он схватил одной рукой ее седые волосы, другой поднял саблю и ждал знака, по которому должна была отлететь голова старухи.

– Руби, паша, руби! – кричала пронзительно старуха. – Я лишусь только жизни, которая давно мне надоела, а вы лишитесь чудной истории, которую так любопытствуете узнать. Руби, говорю в последний раз, пока мое время еще не ушло.

– А что, и то правда, Мустафа, – заметил паша. – Я об истории и забыл. Что за упрямый старый черт!.. Но все-таки я должен слышать историю.

– Если того желает ваша беспредельная мудрость, – сказал Мустафа тихо, – то не лучше ли будет выдать этой жадной ведьме просимые ею двадцать золотых? Когда она кончит свою историю, тогда можно будет взять их назад и снести ей голову. Сделав так, вы в одно и то же время удовлетворите требованию старухи и правосудию.

– Баллах таиб! Клянусь Аллахом! Хорошо придумано. Слова твои просто жемчуг! Выдай ей, Мустафа, деньги.

– Его Высокомочию, нашему милостивому паше, благоугодно было, в уважение твоей бедности, приказать выдать тебе требуемую сумму, – сказал Мустафа, вынимая кошелек из-за пояса. – Муракас, ты можешь идти, – сказав визирь невольнику; тот выпустил из рук старуху и вышел.

Мустафа отсчитал двадцать золотых и бросил их старухе; та начала было требовать, чтобы подали ей в руки, но потом встала и взяла их.

Она пересчитала брошенное и одну из монет возвратила ему, потому что она была легка на вес. Мустафа поднял монету с кислой миной, но не сказал ни слова.

Старуха вынула грязную тряпку, завернула в нее золото, положила в карман, отряхнула свое грязное платье и потом начала рассказ.

– Паша, не всегда жила я в хижине, эти глаза не всегда были впалы и мутны, и эта кожа не всегда была покрыта морщинами и желтизной. Не всегда была я покрыта этими грязными тряпками, не всегда нуждалась в деньгах. Одевалась я в золотые ткани, украшала себя драгоценными камнями. В руках моих была жизнь и смерть многих, я дарила провинциями. Паши трепетали от моего гнева, по моему приказу получали шнурки. Некогда я была первой любимицей великого султана. Было время…