Приключение Питера Симпла

– Это правда, но это-то и объясняет самое худшее в характере капитана; он знает, что запрещено с женами жить на корабле, а потому никому не говорит, что она его жена, и ни с кем не знакомит ее на берегу. Если кто-нибудь из прочих капитанов спрашивает его, как поживает миссис Ту, он отвечает: «Превосходно, благодарю вас» и при этом улыбается так, будто хочет сказать: «Она мне не жена». Хоть всякий знает, что она его жена, но, по его мнению, лучше заставить думать совсем другое, чем подвергаться расходам, каких потребовало бы содержание ее на берегу. Тебе ведь известно, Питер, что у нас есть постановления относительно жен, но относительно прочих женщин нет никаких.

– А жена его разве этого не знает? – спросил я.

– Я убежден, что она сообщница в этом деле. Носятся слухи, будто бы она скупа до крайности; она вечно выпрашивает подарки у офицеров, потому что на деле-то командует кораблем она, а не муж.

– Ну, О'Брайен, все это представляет нам не очень-то приятную перспективу.

– Тс, погоди немного; конец – всему делу венец. Этот капитан Ту крайне страстный охотник до свинины, и у нас столько же свиней на борту, сколько фунтов в балласте. Старший лейтенант с ума сходит от этого. В то же время капитан не позволяет иметь свиней больше никому из опасения, чтоб чужие не перемешались с его собственными. Хлевы полны свиней; оба коровьих хлева, взятые с верфи и находящиеся около пушек на верхней палубе, обращены в свиные; обе овчарни, что в середине корабля, тоже заняты свиньями; птичник разделен на клетки для четырех супоросных свиней. Ты сам знаешь, Питер, содержать свиней на борту огромного фрегата, при таком громадном количестве варева и гороху, ровно ничего не стоит, другой же провизии у нас нет никакой. Утром он первым делом осматривает в сопровождении мясника свиней, пощупает одну, почешет грязное ухо другой и потом разделяет их по разрядам: одна предназначается на окорока, другая на свинину, третья на поддержание свиной породы и т. д. Старый боров все еще находится в хлеву гостиницы, но я слышал, он поступит на борт, лишь только придет, приказ к отплытию: он слишком дик и потому его хотят продержать на берегу до последней минуты. Это хрюканье свиней, это дребезжание фортепьяно капитанской супруги может, право, с ума свести. Пойдешь на корму, тебе надоедает одно, к носу – дерет уши другое; по мнению капитана и его жены, все это очаровательно. Ну, скажи, не досадно ли, что такой прекрасный фрегат обращен в хлев для свиней и что на его верхней палубе воняет хуже, чем от навозной кучи?

– Но как же его жена примиряется с мыслью питаться одной свининой?

– Она! Помилуй Бог, Питер! Она скупа, как акула, и обладает точь-в-точь таким же аппетитом; она упишет четырехфунтовый кусок свинины прежде, чем ты успеешь хорошенько уложить его на блюде.

– Нет ли на корабле еще чего другого такого же?

– Нет, Питер; я рассказал уже самое худшее. Лейтенанты – хорошие офицеры и веселые товарищи, доктор.

(Немного странен, казначей считает себя остряком, шкипер, старый шотландец, знает свое дело и любит вы пить стаканчик грогу, мичманы – сбор прекрасных молодых людей, полных веселости и юмора. Пари держу, что скоро наступит мор в свином хлеву: он созрел для «несчастья. Теперь, Питер, едва ли есть надобность говорить тебе, что моя каюта и все, что я имею, к твоим услугам. Дай Бог только хорошего ветра или жаркой стычки с неприятелем, и свиньи и фортепьяно отправятся за борт.

На следующий день я прибыл на корабль и отправился в каюту представиться капитану. Миссис Ту, высокая, худощавая женщина, сидела за фортепьяно. Когда я вошел, она встала и закидала меня вопросами: кто мои родственники, сколько они назначили мне в год жалованья – и кучей других вопросов, показавшихся мне дерзкими; но жене капитана позволительны вольности. Наконец она спросила меня, люблю ли я музыку. Ответ был затруднителен: сказать люблю – она, по всей вероятности, принудила бы меня слушать ее; сказать нет – рисковать не понравиться ей. Я отвечал ей, что люблю музыку на берегу, когда она не прерывается никаким посторонним шумом.

– А, так вы, я вижу, настоящий любитель, мистер Симпл, – заключила леди.

В это время капитан Ту, полуодетый, вышел из комнаты.

– А, так вы наконец прибыли, мичман. Приходите к нам обедать; да по пути к вашей каюте прикажите часовому позвать ко мне мясника – мне нужно поговорить с ним.

Я поклонился и вышел. Я был дружески встречей офицерами, товарищами, которых О’Брайен расположил в мою пользу еще до моего приезда. В морской службе вы всегда найдете молодых людей знатнейших фамилий на борту больших фрегатов, так как этот род кораблей предпочитается всем прочим. Мои товарищи были джентльмены, за исключением одного или двух. Я никогда не встречал вместе стольких сорванцов. Я сел с ними обедать, хоть и был приглашен обедать в каюту; морской воздух разбудил аппетит.

– Ведь вы обедаете сегодня в каюте, Симпл? – сказал провиантмейстер.

– Да, – отвечал я.

– Ну так не ешьте свинины, мой милый, у вас будет довольно ее. Наполните стаканы, джентльмены, и выпьем за счастье нашего нового товарища; а кто пьет за его счастье, тот этим самым обязуется помогать ему.

– Я принимаю этот тост, – сказал О'Брайен, входя. – Что вы пьете?

– Кое-что, чем мы запаслись в Кольерском порту. Мальчик, подай стакан мистеру О'Брайену.

– За твое здоровье, Питер, желаю тебе не попасть во французскую тюрьму в это крейсерство. Мистер Монтагью, прошу вас, как провиантмейстера: прикажите подать другую свечу, чтоб видно было, что у вас на столе, тогда, может быть, и я зацеплю кусочек чего-нибудь.

– Вот кусочек бараньей ноги, мистер О'Брайен, а вот кусочек жареной свинины.

– Ну, так я попрошу у вас кусочек ножки вплоть до сустава. Питер, ты обедаешь в каюте и я также, доктор отказался.

– Вы не слыхали, когда мы отправимся в путь, мистер О'Брайен? – спросил один из моих товарищей.

– Я слышал в канцелярии адмирала, что нас назначат в Плимут, где, как думают, мы получим приказ идти в западную или восточную Индию. Да и действительно: огромные запасы наши означают, что нам предстоит дальнее путешествие. Капитан только что выкинул сигнал. Вероятно, адмирал сообщит нам что-нибудь новое.

Час спустя капитан воротился красный, как рак; он отозвал старшего лейтенанта от прочих офицеров, встретивших его на палубе, и сообщил ему, что мы отправляемся в Плимут на следующее утро, откуда, как объявил ему адмирал, нас пошлют в Вест-Индию с конвоем, который еще не собрался. Казалось, он ужасался мысли отправиться на обед к крабам, и действительно при его тучности тамошний климат был для него очень нездоров. Эта новость тотчас же распространилась по кораблю, и, как водится, начались страшные хлопоты и приготовления. Доктор, отказавшийся обедать в каюте под предлогом нездоровья, приказал сказать, что ему гораздо лучше и что он с удовольствием принимает приглашение. Таким образом, мы вошли в каюту вчетвером: старший лейтенант, О'Брайен, я и доктор. Сели за стол и сняли с приборов салфетки; как предсказывали мичманы, тут была пропасть свинины: черепаховый суп со свиной головой, вареные свиные ножки и гороховый пудинг, жареный свиной бок, посыпанный сухарями, сосиски с картофелем, поросячьи ножки. Не могу сказать, чтобы мне понравился этот обед; но я был особенно удивлен, когда вместо десерта был подан поросенок. Всего же удивительнее было количество еды, какое поедала миссис Ту: она переходила от вареной свинины к жареной, спрашивала поросячьих ножек, пробовала сосиски и закончила тарелкой фаршированного поросенка. Под конец подали яблочный торт, но так как перед тем мы ели яблочный соус с жареной свининой, то на торт не обратили внимания. Доктор, ненавидевший свинину, ел с большим аппетитом и был до крайности внимателен к миссис Ту.

– Не хотите ли кусочек жареной свинины, доктор? – спросил капитан.

– Как же, капитан Ту. Если верить молве, мы отправляемся в такую страну, где свинины у нас не будет; а потому я не откажусь: я до нее большой охотник.

– Что вы говорите? – вскричали в один голос капитан и его супруга.

– Может быть, дошедший до меня слух ложен – ответил доктор, – но я слышал, будто нас отправляют в Вест-Индию. А всякому известно, что хотя здесь мыт едим свинину без всякого вреда, но во всех тропических странах, в особенности же в Вест-Индии, пища эта неминуемо вызывает кровавый понос, крайне опасный при тамошнем климате.

– Право? – спросил капитан.

– Вы не шутя говорите? – отозвалась леди.

– Серьезно. Я именно по этой причине всегда избегал Вест-Индии. Я большой охотник до свинины.

Тут доктор привел в пример около сотни своих товарищей и моряков, подвергшихся в Вест-Индии кровавому поносу от употребления свежей свинины. О'Брайен понял шутку доктора и начал подкреплять её, рассказывая также пропасть поразительных случаев касательно страшных последствий употребления свинины в жарком климате.

Между прочим он рассказывал, что незадолго до взятия нами Мартиники осажденные французы были доведены до необходимости питаться одной свининой и что вследствие этого из тысячи семисот солдат и офицеров в течение каких-нибудь трех недель умерли тысяча триста, а остальные были так ослаблены болезнью, что принуждены были сдаться. Тут доктор переменил разговор и заговорил о желтой лихорадке и прочих болезнях жаркого климата, так что, по его словам, острова Вест-Индии не что иное, как госпитали, в которые отправляются умирать. Кто крепче здоровьем, тот всего скорее заражается тамошними болезнями; люди же слабые, заболев, подвергаются большей опасности.

Разговор продолжался в этом роде до тех пор, пока не встали из-за стола; миссис Ту приуныла и замолчала, а капитан, вздыхая, по капельке глотал вино. Когда мы встали, миссис Ту против обыкновения не просила нас остаться – слушать музыку; она была, подобно своему фортепьяно, очень расстроена.

– Клянусь всеми святыми, доктор, вы придумали славную шутку! – сказал О'Брайен, когда мы вышли из комнаты.

– О'Брайен, – ответил доктор, – сделайте одолжение, не рассказывайте никому об этом; если это разнесется, то все пропадет даром; но если вы на короткое время попридержите свои языки, я могу обещать вам, что мы избавимся от капитана Ту, его супруги и свиней.

Мы обещали молчать. На следующий день корабль отправился в Плимут; в тот же день миссис Ту почувствовала себя нездоровой и послала за доктором. Доктор прописал ей лекарство, и, по совести, я уверен, что он нарочно усилил ее нездоровье. Болезнь жены и собственные опасения еще больше сблизили капитана Ту с доктором; он часто упрашивал доктора сказать ему откровенно, каких последствий он должен ожидать от своего темперамента в жарком климате.

– Капитан Ту, – отвечал доктор» – я никогда бы не высказал своего мнения по сему предмету, если бы вы не спрашивали меня; я знаю, что как офицер вы ни за что не захотите уклониться от выполнения своего долга, в какую бы часть света вас не послали. Но так как вы спрашиваете, то я должен сказать, что при вашей дородности вы не проживете там более двух месяцев. Вместе с тем, сэр, я, может быть, ошибаюсь, но, во всяком случае, должен обратить ваше внимание на то, что миссис Ту очень желчного темперамента, и, я надеюсь, вы не будете так жестоки к этой милой даме, чтоб позволить ей сопутствовать вам.

– Благодарю вас, доктор, вы меня очень обязываете, – отвечал капитан, отворачиваясь и спускаясь по лестнице в свою каюту.

В это время мы плыли по Ла-Маншскому проливу; ветер дул попутный, но когда мы проходили мимо Портленда, настала вдруг тишь, а потом ветер подул на запад. На следующий день капитан отдал приказ убить самую лучшую свинью, потому что провизия его уже истощилась. Миссис Ту все еще лежала в постели, а раз по этому случаю капитан не мог принимать гостей, то он велел посолить часть свиньи. Я находился в мичманской каюте, когда некоторые из них предложили завладеть свиньей. Вот в чем состоял их план: они должны были отправиться ночью к хлеву и с помощью деревянного шеста с иглой на конце исколоть всю свинью, а потом раны ее натереть порохом. Это было приведено в исполнение, и хотя мясник в течение ночи раз десять приходил посмотреть, что делается со свиньей, но мичманы передавали иглу от одной вахты к другой, пока не нататуировали ее всю. Утром ее зарезали, и когда обварили в котле, содрали щетину, то нашли, что кожа ее вся в красных пятнах. Мичман, стоявший в утренней вахте, не преминул выразить мяснику свое сомнение, что свинья больна; с этим мясник, хотя и неохотно, но согласился, утверждая, однако ж, что он не понимает, каким образом это могло случиться со свиньей, лучше которой ему никогда не приходилось резать. Обстоятельство это дошло до сведения капитана и очень удивило его. Он просил доктора, пришедшего в это время с визитом к миссис Ту, освидетельствовать свинью и сказать ему свое мнение. Хотя это и не входило в обязанности доктора, но, не желая поколебать благорасположение к себе капитана, он тотчас же согласился. По пути он встретился со мной, и я посвятил его в тайну.

– Хорошо, – сказал он, – это поможет успеху нашего плана.

Вернувшись к капитану, он объявил ему, что свинья, без всякого сомнения, паршива, что это очень обыкновенно на борту корабля, в особенности же в теплых странах, где все свиньи делаются паршивыми, что и доказывает вредность тамошнего климата. Капитан послал за старшим лейтенантом и с глубоким вздохом приказал ему выбросить свинью за борт; старший лейтенант, знавший уже об этом, призвал подшкипера и приказал выбросить ее.

– Слушаю, – отвечал подшкипер, приложив палец к шляпе. Он был посвящен в проделку.

Он отправил свинью в мичманскую каюту, где мы, разрезав ее пополам, одну половину посолили, а другую съели еще до прибытия в Плимут, что случилось шесть дней спустя после того, как мы покинули Портсмут. Прибыв туда, мы нашли часть конвоя уже на месте; но никакого приказа еще не выходило. На следующий день, к величайшей моей радости, возвратился с крейсерства фрегат «Диомед». Я получил позволение вместе с О'Брайеном отправиться на его борт, и мы еще раз увидались с нашими товарищами. Мистер Фокон, старший лейтенант, дал знать капитану Савиджу, что мы находимся на борту, и он пригласил нас в свою каюту. Он с чувством поздоровался с нами и очень хвалил за ловкость, с какою мы убежали из плена. Выйдя из каюты, я нашел мистера Чакса, поджидавшего меня.

– Милый мой мистер Симпл, протяните мне руку – я в восхищении, что вижу вас. Я желаю иметь с вами длинный разговор.

– Я тоже, мистер Чакс, но боюсь, что у нас не будет на это времени; я обедаю у капитана Савиджа, а до обеда всего только час.

– Ну, мистер Симпл, я смотрел на ваш фрегат и нахожу, что он красавец, гораздо лучше «Диомеда».

– Он и в плавании очень хорош. Мне кажется, он больше «Диомеда» тонн на двести; впрочем, трудно получить представление о его размерах, не побывав на его палубе.