Приключения Джейкоба Фейтфула

– Я никуда не поступлю по рекомендации мистера Драммонда, – ответил я.

– Что же ты хочешь делать?

– Я могу поступить на палубу военного корабля, – ответил я, – в крайнем случае; но мне больше хотелось бы, если возможно, отбыть учебное время на реке.

– Я почти ждал этого ответа, Джейкоб, но попробовал сделать что-нибудь для тебя. Тебе не будет неприятным быть обязанным мне?

– О, нет; только обещайте никогда во мне не сомневаться, никогда меня не обвинять… – Мой голос прервался, и я замолчал.

– Этого не будет, мой мальчик; мне кажется, я знаю тебя хорошо: сердце, которое так чувствует несправедливые обвинения, конечно, не сделает ничего дурного. Вот что, Джейкоб: ты знаешь старого яличника, глухого Степлтона? Я предложил ему взять тебя в помощники, и он согласился. Он давно отслужил свое время и имеет право взять ученика.

– Да, – ответил я, – с удовольствием, тем более, что надеюсь часто видеть вас.

– О, обещаюсь постоянно нанимать тебя, Джейкоб, – ответил он со смехом. – И мы будем часто выгонять из ялика старого Степлтона и грести вместе. Решено?

– Решено, – ответил я. – И глубоко благодарен вам.

– Отлично. У Степлтона очень хорошее помещение подле Фулгама. Я надеюсь, тебе будет удобно.

В то время я еще не знал, как чутко отнесся ко мне капитан Тернбулл; не знал, что он предложил Степлтону нанять лучшее помещение, дал ему еженедельную плату и обещал еще денег, если я останусь доволен моим положением. Через короткое время я перевез все мое платье к Степлтону, простился с м-ром Тернбуллом и сделался учеником перевозчика на Темзе. В день моего отъезда баржа еще стояла подле пристани, и я сердечно простился со старым Томом и его сыном. Я отправился к фулгамской пристани и увидел Степлтона, стоявшего подле трактира с двумя или тремя перевозчиками.

– Ну, малый, теперь ты на два или на три года будешь прикован к моему перевозу; мне нужно приучить тебя ко всем правилам и установлениям компании. И вот что я скажу: когда река покроется льдом, как теперь, тащи ялик на берег и кури трубку, пока река не очистится.

– Я мог бы сам угадать это! – крикнул я ему в ухо.

– Хорошо, хорошо, только не кричи мне в ухо так громко. От этого я не слышу лучше, мое ухо нужно просто ласкать.

– А я думал, что вы глухи как пень.

– Да, с чужими, потому что я не привык к их голосам, но с моими домашними я слышу лучше, когда они говорят негромко. Ну, пойдем домой.

Степлтон потерял жену, но у него была пятнадцатилетняя дочь, которая убирала его квартиру и все делала для него. Он занимал часть строения, отдававшегося внаймы кораблестроителям, и его окна выходили на реку. За свое помещение он платил десять фунтов в год. Красивую дочь Степлтона природа одарила щедро. У нее был большой рот, но ее красивые зубы так и сверкали белизной. Ее черные волосы оттеняли нежное лицо, на котором сияли темно-синие, большие глаза; по сложению ей можно было дать лет восемнадцать. Все в ней дышало откровенностью, ее приятная улыбка выражала ум. Она объявила мне, что очень любит говорить и, действительно, болтала, продолжая чистить помещение, которое прежние жильцы оставили в дурном виде.

– Ну, – сказала Мэри, – мистер Тернбулл говорил мне, что вы умный малый, можете читать, писать, и что вы мне понравитесь. Но если вы собираетесь все держать про себя, лучше было бы, если бы вы никогда ничего и не знали.

– Я готов говорить, когда у меня есть что сказать, – ответил я.

– Этого мало. Я готова говорить ни о чем, и вы должны делать то же.

– Хорошо, – согласился я. – Сколько вам лет?

– Сколько мне лет? О, значит, вы считаете меня ничем. Ну, вам придется переменить мнение; однако я отвечу на ваш вопрос: мне около пятнадцати.

– Немного.

– Ну, а вам сколько?

– Мне? Дайте подумать. Кажется, около семнадцати.

– Неужели? А я думала, что вам не больше четырнадцати.

Ее ответ сперва удивил меня, потому что для своего возраста я был высок и полон, но, подумав с минуту, я понял, что она хотела только подразнить меня. Мальчик обижается, когда его считают моложе, чем он есть на самом деле.

– Ба, – ответил я, – это доказывает, как мало вы знаете о людях.

– Однако я кое-что знаю о них; у меня уже были два жениха, но я с обоими покончила. Первого прогнала для второго, потому что второй был гораздо красивее его, а когда мистер Тернбулл наговорил мне столько о вас, я прогнала второго. Теперь же постараюсь вернуть его…

– Отлично, – со смехом сказал я, – я плохо ухаживал бы за вами, потому что до сих пор еще никогда не влюблялся.

– А вам было в кого влюбляться?

– Нет.

– Вот и причина, мистер Джейкоб, поверьте. Ухаживать будет легко: только клянитесь, что я самая хорошенькая девушка в мире, что никто на свете не нравится вам так, как я; делайте все, что я ни пожелаю, тратьте все ваши деньги мне на ленты, на подарки и тогда…

– И тогда – что?

– Тогда я буду слушать все, что вы скажете, принимать все, что вы принесете, и в придачу насмехаться над вами.

– Но я не буду долго выносить это.

– Будете! Дело в том, мистер Фейтфул, что еще не видя вас, я решила заставить Джейкоба ухаживать за мной, а когда я хочу чего-либо, я добиваюсь своего. И я скажу вам, почему мне хочется этого: потому что Тернбулл сказал, будто вы знаете латынь. Скажите, что это такое?

– Латынь – язык, на котором в прежние времена говорили люди, а теперь никто не говорит.

– Ну, так вы будете говорить мне любезности по-латыни.

– А как же вы думаете отвечать мне?

– На простом английском языке, конечно.

– Хорошо. Когда же начнем?

– Когда? Да сейчас, глупый малый! Что за вопрос? Я подошел к Мэри, сказал ей несколько слов по-латыни и прибавил:

– Ну, посмотрите мне в глаза, и мы увидим, не можете ли вы перевести сказанного.

– Что-нибудь дерзкое, – сказала она, глядя на меня своими синими глазами.

– Совсем нет, – ответил я. – Я только попросил этого, – и поцеловал ее в щеку, но в ответ меня так ударили по уху, что в нем пять минут раздавался звон. – Ох, – прибавил я, – это нечестно. Я ухаживал за вами, как вы хотели, «по-латыни».

– А я ответила вам, как и предупреждала, по-английски, – возразила Мэри, покраснев до самого лба, но заливаясь громким смехом. – Теперь я вижу, что вы не умеете ухаживать. Вы были слишком дерзки; впрочем, я сама виновата и должна благодарить только себя. Надеюсь, вам не слишком больно? Мне было бы жалко, если бы было так. Но довольно латыни; с меня достаточно.

– Тогда лучше будем друзьями, – ответил я, протягивая ей руку.

– Этого-то я и хотела по-настоящему, хотя и наговорила вам всяких глупостей, – сказала Мэри. – Я чувствую, мы будем друзьями. Мистер Тернбулл уверял, что вы хотите быть учеником отца, что вы добрый, красивый, умный и скромный малый, а так как ученик отца должен жить у нас в доме, мне больше хотелось, чтобы с нами жил человек такого рода, а не какой-нибудь безобразный, неловкий грубиян, который…

– Не сумел бы ухаживать за вами? – спросил я.