Королевская собственность

– Бога ради, Прайс, не вызывайте у меня тошноты раньше времени, – перебил его Кортней, – повремените хоть, пока у меня настанет приступ, и тогда ваши перевранные цитаты окажут мне, быть может, некоторое содействие. Скажи, Билли-Питт, ты убрал в мою каюту те две банки с пикулями и маринованной капустой, о которых я говорил тебе? – добавил Кортней, обращаясь к чернокожему слуге. Этот чернокожий еще мальчуганом бежал от своих родителей в Барбадосе и поступил на английский военный корабль. Доктор Макаллан очень полюбил его, и негр считался слугою, следуя за ним с одного судна на другое. Это был весьма неглупый и своеобразный субъект: доктор научил его читать и писать, чем Билли-Питт немало гордился. Нрава он был самого веселого и добродушного и потому был всеобщим любимцем как офицеров, так и экипажа. Главною гордостью Билли было его уменье пользоваться словарем: он никогда не разлучался с маленьким карманным лексиконом и всегда был особенно счастлив, если кто-нибудь обращался к нему за справкой.

Хотя Билли-Питт был слугой доктора, но Кортней давно превратил его в своего слугу. Так как доктор, человек крайне нетребовательный и неизбалованный, постоянно обходился без слуги, а Кортней, нервный и капризный, всегда нуждался в услугах, то Макаллан, со свойственным ему добродушием, предоставил своего чернокожего в полное распоряжение лейтенанта.

На вопрос Кортнея относительно маринованной капусты, Билли отвечал отрицательно. Вследствие какого-то недоразумения этой капусты не прислали из лавки.

– Боже правый, как это досадно! Еще не было случая, чтобы мне чего-нибудь сильно захотелось и чтобы какой-то злой рок не помешал мне получить то, что я хочу. Право, я пойду к капитану и попрошу его вернуться назад в Плимут, чтобы можно было послать за этой капустой! Как вы думаете, Пирс, вернется он? – с простодушием добавил Кортней.

– А вы попытайтесь! – смеясь, ответил Пирс. Прайс открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Кортней остановил его.

– Бесполезно, дорогой мой, у Шекспира нет ни слова о маринованной капусте!

– Да, но там сказано о мясе без горчицы, а вы без капусты теперь находитесь в положении мяса без горчицы! Все рассмеялись.

– Слышите, О'Киф, что он о вас сказал? – спросил Кортней.

– О, да, он просил, чтобы я передал ему стакан, но здесь нет чистого! Человек, подайте чистый стакан!

– Вы, О'Киф, слышите лучше, чем когда-либо!

– Но, право, доктор, вы должны занести меня в список больных: я положительно не гожусь, чтобы стоять вахту!

– Если вы докажете мне, что больны, я, конечно, напишу о вас рапорт!

– О, я докажу вам это через пять секунд. Я с таком состоянии теперь, что если бы сейчас все на судне полетело ко всем чертям, то мне это было бы все равно, а человеку в таком состоянии нельзя поручать вахту!

– Что вам нельзя поручить вахту, в этом я не сомневаюсь, – сказал Макаллан, – но я считаю этот недуг такого рода недугом, за который вас скорее следовало бы вычеркнуть из списка, чем вносить в список!

– Ха! ха! ха! Знаете, Кортней, что говорит Шекспир… – начал было по этому поводу Прайс, но в этот момент раздались слова: «Все наверх!», повторяемые боцманами у всех люков.

Затем в кают-компанию вбежал юнга и тоненьким фальцетом повторил то, что все уже слышали, не исключая даже глухого казначея.

– Ах, как это досадно! Я только что начинал чувствовать себя несколько лучше, а теперь мне станет хуже, чем когда-либо… Боже, как досадно! Я готов топать ногами от бешенства, а между тем надо идти: у капитана такой желчный характер.

Глава XVI

Вечером того же дня в общей мичманской каюте собрались мичмана. Все это были мальчики хороших фамилий: хотя в то время люди хороших фамилий редко отдавали своих сыновей в морскую службу, но капитан М. пользовался такой прекрасной репутацией, что многие родители доверили ему своих молодых людей.

В числе этих юных мичманов находился и Вилли Сеймур. На столе стояла корзинка с обломками морских сухарей, бутылка казенного рома и кувшин с содой, чтобы разбавлять ею ром. В помещении было жарко и душно, молодежь болтала и пикировалась между собой.

– Ну, скажите, чего вы там ищите, мистер Джерри Спик? – спросил один старый мичман.

– Что я ищу? Свой ужин, если вам угодно знать! Или вам кажется, что я и без того достаточно разжирел? Я убрал его сюда, в этот шкаф, когда нас позвали наверх, чтобы он не попал в вашу прожорливую пасть! – ответил Джерри.

– Смотрите, берегитесь, не то я запущу сухарем вам в голову! – воскликнул старый мичман.

– Пожалуйста, докажите ваше мужество. Вы, полагаю, надеетесь, что об этом подвиге пропечатают во всех газетах! – отозвался Джерри, который хотя и отличался слабым сложением, но зато был очень остер на язык, бывший его единственным оружием.

Вместо всякого возражения старый мичман запустил руку в корзину с сухарями.

– Держу пари на стакан грога, что вы не запустите в меня сухарем!

– Пари! – и сухари полетели в голову Джерри.

– Вы проиграли мне стакан грога, и я беру его! – сказал спокойно молоденький мичман, беря из-под носа старого мичмана его стакан грога. – Вы запустили в меня обломками сухарей, а не сухарем! – С этими словами он так же спокойно поставил перед своим оппонентом опорожненный стакан.

– Ах, вы галчонок этакий, да стоит ли с вами связываться?!

– Вот это-то именно я и старался втолковать вам все время с тех пор, как я здесь на судне! Ну, стоит ли вам, такому колоссу и гиганту, связываться с таким маленьким и тщедушным человечком, как я? Вот померяйтесь-ка с Брюсом. Он достойный вас соперник. Отчего вы его не задеваете?

– Девять часов, господа, сделайте одолжение, тушите огонь! – проговорил в это время квартирмейстер, просовывая голову в помещение мичманов.

– Хорошо, квартирмейстер, сейчас! – отозвался один из старых мичманов.

Голова квартирмейстера скрылась, но, зная по опыту, что ему не раз еще придется повторить мичманам о том, что пора тушить огни, он сел тут же за дверью на ящик и, выждав несколько минут, снова приотворил дверь и повторил прежнее.

– Прошу вас, господа, гасите, а то мне придется доложить старшему лейтенанту! – уговаривал он.

– Да, хорошо, хорошо, Байфильд, мы сию минуту загасим!

Квартирмейстер снова притворил дверь и опять присел на ящик.

– Сегодня суббота, господа, надо выпить за здоровье возлюбленных и жен, хотя, кажется, ни один из нас не обременен последней! – воскликнул Брюс. – Эй, Форстер, передай-ка сюда ром!

– Бутылку могу передать, а рому в ней ни капли!

– Ни капли рома, а сегодня суббота! Нет, как хотите, а я должен выпить!

– Господа, я вас покорнейше прошу гасить огни! – проговорил квартирмейстер, еще раз просовывая голову.

– Сейчас, сейчас, Байфильд, погодите одну минуту! Дайте нам только попытать счастья раздобыть сколько-нибудь рому!

В виду такой уважительной причины Байфильд не стал настаивать.

– Эй, мальчик, позови мне Билли-Питта!?

Билли-Питт уже спал, но когда его позвали, в одну минуту вскочил и, как был в одной рубашке, явился к мичманам.

– Вы меня звали, масса Брюс?

– Да, Билли, мой красавчик, ты все знаешь! Скажи нам, что значит «repartie».

– «Repartie» значит, если вы меня масса обзовете – «Проклятый чернокожий», а я вас назову грязным, бело-печеночным сыном… и т. д., то это будет с моей стороны «repartee»!

– Превосходно, Билли! Из тебя, наверное, выйдет епископ, а теперь скажи нам, есть ли у твоего господина ром в каюте?

– У которого масса, у масса Кортней или у масса доктора, сэр?

– Ну, конечно, у Кортней: у доктора ничего, кроме святой воды, не бывает!