Новеллы

Новеллы
Франко Саккетти

Современная жизнь, которую мы наблюдаем вокруг себя, – говорит Саккетти в предисловии к своей книге, – полна печальных событий; чума, смерть, внутренние и внешние войны, обеднение народов и семей – все это ведет к тому, что люди ищут смеха. Такова природа человека, такова и природа его, писателя, подсказывающая ему необходимость писать так, чтобы «чтобы смех примешивался к столь частым фактам скорби».

Сборник новелл явился последним этапом его литературного пути; книга была начата в 1392 г. и окончена после 1395. Саккетти не был писателем-профессионалом, и книга имела для него меньшее значение, чем личный опыт. Новеллы были той работой Саккетти, которая сохранила его имя от забвения и отвела ему место среди писателей, которых продолжают читать и переводить и в наше время.

Франко Саккетти

Новеллы

Предисловие к тремстам новеллам, сочиненным Франко Саккетти, гражданином Флоренции

Раздумывая о нашем времени и об условиях жизни человека, которого часто посещают заразные болезни и смерть от неведомых причин; видя, сколько в жизни бывает невзгод и войн, гражданских и внешних; размышляя о том, сколько народов и отдельных семей очутилось вследствие этого в бедности и горестном положении, и как в поте лица своего, среди огорчений, приходится им переносить свою бедность, когда они чувствуют, что жизнь их проходит; учитывая, сверх того, до чего люди любят послушать о необыкновенных вещах, в особенности же падки до чтения легкого и приятного, а в особенности до приносящего утешение, благодаря чему многие скорби сменяются смехом; следуя, наконец, примеру превосходного флорентийского поэта, мессера Джованни Боккаччо, который хоть и написал книгу «Сто новелл» для развлечения, однако по причине благородства своего ума… обеспечил ей такое распространение… что даже французы и англичане перевели ее на свои родные языки… Я, флорентиец Франко Саккетти, человек невежественный и грубый, задался мыслью написать предлагаемую вам книгу, собрав в ней рассказы о всех тex необыкновенных случаях, которые, будь то в старину или ныне, имели место, а также о некоторых таких, которые я сам наблюдал и коих был свидетелем, и даже о кое-каких, в которых участвовал сам.

Нет ничего удивительного в том, что большая часть этих рассказов – флорентийского происхождения, поскольку я имел к ним самое близкое отношение… и так как речь в них будет идти о людях самых различных общественных состояний, о… маркизах, графах, рыцарях, о… больших и малых, равно как и о женщинах знатного, среднего и низкого происхождения и о людях всякого иного рода… В повестях, рассказывающих о великолепии и доблести действующих лиц, они будут названы по именам; в повестях же, говорящих о делах жалких и постыдных, когда они касаются людей важных и знатных, я почитаю за лучшее умолчать о их именах, следуя примеру писавшего на народном языке флорентийского поэта Данте, который, когда ему приходилось вести речь о чьей-либо доблести или хвалить кого-либо, говорил от своего лица, а когда ему приходилось рассказывать о пороках или порицать кого-либо, предоставлял слово душам умерших.

А так как многие, в особенности же те, кому это неприятно, скажут, пожалуй, как часто говорится: «Все это басни», то я отвечу на это, что некоторая доля вымысла здесь, может быть, и есть, но что я старался сделать его правдоподобным. Вполне возможно, как это часто бывает, что какой-нибудь случай окажется приписанным – Джованни, между тем как кто-нибудь скажет: «Это произошло с Пьеро». Это, конечно, следует признать некоторой ошибкой; но отсюда вовсе не следует, что сам этот случай не имел места…

Новелла 2

Король Сицилии Фридрих уязвлен при помощи прекрасной истории палермским аптекарем сером Маццео

Доблестен и благороден душой был король Сицилии Фридрих,[1 - [1] (#_ednref1) Фридрих II Арагонский (1295–1337), король Сицилии.] тот самый, во времена которого жил в Палермо аптекарь по имени сер Маццео, имевший обыкновение каждый год, когда поспевали кедровые орехи, расчесав свои волосы, которые он собирал затем под куфию,[2 - [2] (#_ednref1) Куфия – шапка с завязками.] и повязав себе шею салфеткой, относить королю блюдце кедровых орехов в одной руке, блюдце яблок – в другой; и король всегда милостиво принимал этот дар. Случилось так, что к старости сер Маццео стал плохо держаться на ногах, однако не настолько, чтобы отказаться от своего обычая подносить подарок. И вот однажды, тщательно причесавшись и подобрав волосы под куфию, он взял салфетку и два блюдца с кедровыми орехами и яблоками, чтобы по обыкновению поднести их королю, и, пустившись в путь, добрался до входа во дворец.

Увидев его, привратник принялся смеяться над ним и дергать его за концы куфии, а так как аптекарь сопротивлялся, то другие стоявшие у входа стали тянуть его в свою сторону, ибо они считали сера Маццео почти сумасшедшим; пропустив его таким образом вперед, они все время дергали каждый к себе, издеваясь над ним и растрепали ему на голове все волосы. Однако, несмотря на это, сер Маццео сумел пронести благополучно свой подарок.

Когда он с подобающим поклоном явился к королю, тот, увидев его совсем растрепанным, спросил: «Сер Маццео, что это значит, что ты так растрепан?»

Сер Маццео ответил: «Государь мой, это значит, что вы этого желаете»

Король сказал тогда: «Как так?»

Сер Маццео спросил в свою очередь: «Знаете ли вы, какая история в Библии самая лучшая?»

Король, который был очень хорошо осведомлен в этом отношении ответил: «Много их там, но я не сумел бы сказать, которая из них самая лучшая».

На это сер Маццео сказал: «Если вы мне дадите разрешение, я скажу вам это».

Король ответил: «Говори спокойно то, что хочешь».

И сер Маццео продолжал: «Государь мой король, самая лучшая история, какая есть во всей Библии, – история про царицу Савскую,[3 - [3] (#_ednref3) Кн. царств, III, 10.] которая, прослышав об удивительной мудрости Соломона, пустилась в путь издалека, чтобы посмотреть на земли его и на него самого в Египте Прибыв в области, управляемые Соломоном, царица увидела, что всякая вещь устроена там столь разумно, что чем больше она смотрела, тем больше дивилась и разгоралась желанием увидеть Соломона. Достигнув главного города и добравшись до дворца, она стала разглядывать и рассматривать там шаг за шагом всякую вещь и увидела, что слуги и подданные царя очень приучены к порядку и хорошо воспитаны. Дойдя, наконец, до большой залы, она послала сказать Соломону, как и почему она сюда прибыла. Соломон тотчас же вышел из своего покоя и отправился ей навстречу. При виде его названная царица бросилась на колени и громко сказала: „О мудрейший царь, да будет благословенно чрево, которое носило такое благоразумие, какое я вижу в тебе"».

И здесь сер Маццео остановился.

Тогда король Фридрих сказал ему: «Ну, что же хочешь ты сказать этим, сер Маццео?»

И сер Маццео ответил: «Государь мой король, я хочу сказать, что если царица Савская на основании порядка и благовоспитанности, господствовавших во владениях Соломона и среди его подданных, поняла, что он самый мудрый человек на свете, то я с таким же правом могу считать, что вы самый безумный король из всех живущих на земле; стоит мне только подумать о том, что меня, вашего ничтожнейшего слугу, явившегося со своим обычным даром к вашему величеству, слуги ваши отделали так, как вы видите».

Посмотрев на сера Маццео и поразмыслив над его положением, король утешил его как мог и пожелал узнать, кто с ним так поступил, а затем велел этим людям явиться к себе. Он сделал им внушение, наказал их в присутствии сера Маццео и прогнал со службы, приказав всем прочим, чтобы, когда сер Маццео пожелает явиться к нему, двери никогда перед ним не закрывались и чтобы к нему всегда относились с почтением. Так всегда и делалось впредь. Упомянутый же король подивился окончанию такой примечательной истории, рассказанной столь кстати старичком, ум которого шел уже на ущерб.

Сер Маццео и его рассказ явились причиной того, что король стал следить впредь за нравами своих слуг гораздо лучше, чем делал это до той поры. Иногда бывает необходимо, чтобы находились люди вроде сера Маццео.

Новелла 3

Веяльщик Парчиттадино из Линари делается шутом и отправляется английскому королю Эдуарду; когда он хвалит короля, он получает основательные побои, когда же он порицает его, – подарки

Король английский Эдуард Старый[4 - [4] (#_ednref4) По-видимому, имеется в виду не современник Саккетти английский король Эдуард Ш 0327–1377), а король Эдуард I (1272–1307).] был королем доблестным и славным а насколько был он рассудительным, покажет отчасти настоящая новелла.

Так вот жил в его время в Линари, что в Вальденсе,[5 - [5] (#_ednref5) Замок в Тоскане, в долине реки Эльса, на дороге из Флоренции в Сьену.] во Флорентийской области, веяльщик по имени Парчиттадино. Пришла ему охота бросить совсем свое ремесло и сделаться шутом; и стал он в этом деле очень опытным. В то время, как он совершенствовался в потешном искусстве, у него явилось большое желание повидать упомянутого короля Эдуарда; и не без причины, потому что он слышал много о его щедрости, в особенности в отношении людей ему, Парчиттадино, подобных.

В таких мыслях пустился он однажды утром в путь, и странствовал, не останавливаясь, пока не добрался до Англии, до города Лондона, где жил король. Войдя во дворец, где жил названный король, он стал переходить из одной комнаты в другую, пока не дошел, наконец, до залы, в которой король проводил большую часть времени.

Здесь он застал его погруженным в шахматную игру со своим главным домоправителем. Подойдя к королю, Парчиттадино стал на колени, почтительно поручая себя его вниманию, но король продолжал сидеть с тем же видом и в том же положении, что и до его прихода. Парчиттадино пришлось поэтому простоять таким образом долгое время. Видя, что король не замечает его, он поднялся и заговорил: «Да будет благословен час и время, приведшие меня сюда, куда я всегда стремился, чтобы увидеть самого благородного, самого благоразумного и самого доблестного короля, какой только существует в христианском мире. Я могу с полным правом похваляться этим больше, чем кто-либо из мне подобных, так как нахожусь там, где вижу цвет всех королей. Какое блаженство судила мне судьба! Ведь если бы мне пришлось теперь умирать, я бы не очень скорбел об этом, ибо нахожусь перед светлейшим венцом, который, подобно магниту, притягивающему железо, притягивает своей добродетелью каждого, сообщая ему желание взглянуть на его достоинства».

Едва успел Парчиттадино дойти в своей речи доэтих слов, как король оставил игру, схватил шута и, повалив его на землю ударами кулака и пинками ног, так избил его, что словно в ступе всего истолок; проделав это, он сразу вернулся к игре в шахматы. Поднявшись на ноги, весьма расстроенный, Парчиттадино едва мог понять, где он находится. Так как ему казалось, что он еще мало постарался и недостаточно превознес короля, то он стоял совершенно смущенный, не зная, что ему дальше делать. Собравшись кое-как с духом, он захотел посмотреть, не будет ли для него лучше, если он скажет королю обратное, так как, когда он говорил одно лишь хорошее, ему пришлось плохо. И стал он говорить: «Да будет проклят час и день, который привел меня сюда, ибо, рассчитывая увидеть, если верить молве, благородного короля, я увидел короля неблагодарного и не ценящего заслуг; я рассчитывал увидеть короля добродетельного, а увидел короля порочного; я думал увидеть короля благоразумного и прямодушного, а увидел короля злобного, неистового; я думал, что увижу святого и справедливого венценосца, а увидел человека, который за добро платит злом. И доказательством этого служит то, что он так обработал меня, маленького человека, возносившего его и воздавшего ему честь, что, право, не знаю, смогу ли я когда-нибудь просеивать зерно, если мне доведется вернуться к своему прежнему ремеслу».

Король поднялся вторично, взбешенный более, чем в первый раз, подошел к двери и позвал одного из своих баронов. Не стоит и спрашивать, в какое состояние пришел Парчиттадино, увидев это: он был похож на умирающего, охваченного дрожью, и ждал, что король его убьет. Когда же он услышал, что король зовет своего барона, то решил, что тот зовет какого-нибудь палача, который распял бы его.

Но когда вызванный барон явился, то король сказал ему: «Пойди, дай этому человеку мое лучшее платье и уплати ему за правду, так как я сам уже уплатил ему сполна за ложь».

Барон тотчас же вышел и принес Парчиттадино королевское платье из числа самых богатых, какие только имелись у короля, и было на нем столько жемчужных пуговиц и драгоценных каменьев, что, если не считать полученных побоев и пинков, оно стоило триста флоринов или даже больше. Опасаясь, однако, как бы в этом платье не оказалось змеи или василиска, которые могли бы его укусить, Парчиттадино принял его с большой осторожностью. Но затем, успокоившись и облекшись в это платье, он явился к королю и сказал: «Священный венценосец, если вам угодно платить таким образом за мою ложь, то я редко буду говорить правду». И он понял, что король таков, каким он знал его по рассказам, а король получил от шута еще больше удовольствия.

После этого, пробыв в Англии столько, сколько ему хотелось, Парчиттадино простился с королем и ушел, держа путь в Ломбардию. Здесь он обошел всех синьоров, рассказывая им о необыкновенном случае, какой был с ним, что принесло ему более трехсот новых флоринов. Вернувшись затем в Тоскану, он захватил с собою полученное платье и пошел навестить своих родичей, веяльщиков в Линари, пропылившихся за время работы и бедных. Когда те изумились происшедшему, Парчиттадино сказал им: «Немало в жизни бывал я почтен побоями, зато в Англии я был награжден этим платьем».

И весьма многих он облагодетельствовал; а затем ушел и пустился по свету искать счастья.

Дело это было прекраснейшим поступком, какой только мог совершить король. А сколько есть таких людей, которые надулись бы от гордости, если бы их похвалили, как этого короля? Зная, что он заслуживает таких похвал, Эдуард хотел показать, что это не так, проявив, однако, в конце концов большую мудрость. Многие невежественные люди, когда льстецы хвалят их в лицо, верят им; этот же человек, будучи благородным, захотел показать обратное.

Новелла 4

Мессер Бернабо, властитель миланский, приказывает одному аббату дать ему ответ на четыре неразрешимых вопроса; некий мельник, переодевшись в платье аббата, разъясняет их вместо него так, что становится аббатом, а аббат – мельником

Мессер Бернабо,[6 - [6] (#_ednref6) Бернабо Висконти, вместе со своими братьями Маттео и Галеаццо наследовавший в 1354 г. своему дяде, Джованни Висконти. После смерти братьев Бернабо разделил в 1378 г. власть с сыном Галеаццо II – Джаном Галеаццо, который отравил его в 1385 г. Саккетти лично знал Бернабо который появляется у него в нескольких новеллах. Бернабо был человеком суровым, особенно с людьми из привилегированных кругов общества, но старался быть справедливым в отношении малоимущего населения. Этим путем он рассчитывал укрепить свое положение.] властитель миланский, пораженный прекрасными доводами одного мельника, пожаловал ему богатейший бенефиций.

Этого синьора в свое время боялись больше, чем какого-либо другого; и хотя он и был жесток, однако в жестокости его была немалая доля справедливости. В числе многих случаев, которые с ним приключались, был такой. Один богатый аббат по небрежности своей так плохо содержал двух лягавых собак, что они опаршивели (а принадлежали они названному синьору), вследствие чего тот потребовал от него уплаты четырех тысяч флоринов.[7 - [7] (#_ednref7) Лягавые собаки, о которых говорится в новелле, так называемые яланы (canis mastivus, итал. мастино). Будучи большим любителем охотничьих собак, Бернабо раздавал их жителям Милана, которые обязывались хорошо содержать их; все нарушившие эти правила подвергались строгим наказаниям. Собаки эти вызывали ненависть к Бернабо как о том рассказывает Горо Дати, хронист, живший в несколько более позднюю; эпоху (Istoria di Firenze, II, 1735).] Аббат запросил пощады. Тогда названный синьор, видя, что тот просит пощады, сказал ему: «Если ты ответишь мне на четыре вопроса, я совсем прощу тебя. Вот эти вопросы. Я хочу, чтобы ты сказал мне: далеко ли отсюда до неба, сколько воды в море, что делается в аду и чего стоит моя особа?»

Услышав это, аббат принялся вздыхать, и показалось ему, что он попал еще в худшее положение, чем был раньше. Чтобы отдалить гнев синьора и выиграть время, он попросил его дать ему срок для ответа на столь трудные вопросы. Синьор дал ему на размышление весь следующий день и, желая во что бы то ни стало узнать, чем кончится такое дело, заставил аббата дать ему слово, что он вернется.

Аббат в раздумье отправился обратно в свое аббатство, опечаленный, дыша тяжело, как перепуганная лошадь, и, вернувшись к себе, встретил одного своего знакомого мельника, который, видя его столь огорченным, спросил его: «Синьор мой, что это с вами, что вы так тяжело дышите?»

Аббат ответил: «Есть от чего; наш синьор грозит мне суровой карой, если я не отвечу ему на четыре вопроса, на которые не могли бы ответить ни Соломон, ни Аристотель».

Тогда мельник спросил его: «А что это за вопросы?»

Аббат сообщил ему их.

На это мельник, подумав, ответил аббату: «Если хотите, я могу вам помочь».

– «Дал бы бог!» – воскликнул аббат.