Новеллы

Новелла 7

Мессер Ридолъфо да Камерино во время осады Форли войсками святой церкви дает необыкновенное и замечательное решение одному вопросу относительно знамени, который обсуждало между собой несколько достойных людей

Мудрейший синьор Ридольфо да Камерино[16 - [16] (#_ednref16) Родольфо (или Ридольфо) Варано, синьор Камерино – один из искусных полководцев эпохи, лично известный Саккетти, который изображает его как «философа по природе». Ридольфо предводительствовал флорентийцами во время их борьбы с папой Григорием XI (1375–1378), затем перешел на сторону папы и овладел городами Камерино и Мачерата. Умер незадолго до 1392 г. Выведен также в нов. 38, 39 и др.] немногими словами и замечательным решением удовлетворил компанию почтеннейших людей, ответив на их вопрос, подобно тому как Бассо удовлетворил маркиза редкой птицей.

В то время, когда церковь и от лица ее кардинал мессер Эджидио Испанский[17 - [17] (#_ednref17) Эджидио Альборнос – кардинал Испании (ок. 1300–1367).] подвергли город Форли длительной осаде (а властителем города был в ту пору мессер Франческо Арделаффи,[18 - [18] (#_ednref17) Франческо Орделаффи (умер в 1374 г.) – синьор Форли, убежденный противник папы.] видный синьор), много других таких же видных синьоров и достопочтенных людей приняли по просьбе церкви участие в названной осаде. Когда собрались вместе одни только начальствующие лица в лагере, среди которых находился, между прочим, и мессер Унгеро да Сассоферрато,[19 - [19] (#_ednref17) Унгеро да Сассоферрато – известный кондотьер, состоял на папской службе, был во Флоренции капитаном народа (1346), главой «Совета 300» и подеста (1368).] на знамени которого было изображено распятие, они стали обсуждать вопрос о том, какое изображение на знамени достойнее всякого другого. И вышел между ними большой спор, ибо тот, у кого было знамя с распятием, говорил, что ценит это преимущество в две тысячи флоринов, другие говорили: «Тысяча флоринов», третьи: «Триста флоринов»; словом, кто называл меньшую, кто большую сумму. В это время проходил там Ридольфо да Камерино, производивший осмотр позиций. Подойдя к ним, он спросил, о чем они спорят. Они растолковали ему, в чем дело, а затем попросили его разъяснить им вопрос и сказать, во сколько следует оценивать названное знамя.

Мессер Ридольфо, подумав немного над этим, отвечал спорившим, что те, кто считают необходимым оценить знамя в двести, триста, тысячу или две тысячи флоринов, неправы, потому что, если господь наш Иисус Христос был продан здесь на земле во плоти за тридцать сребреников, то совершенно напрасно думать, что теперь, когда он лишь изображен на ткани, да еще мертвым на кресте, его можно и должно оценивать дороже, и в силу приведенной причины такая мысль неприемлема. Когда присутствующие услышали это заключение, они рассмеялись и решили положить конец спору, заявив единогласно, за исключением лишь мессера Унгеро, что мессер Ридольфо сказал и рассудил правильно.

Замечательны и необычны были слова мессера Ридольфо, и хотя рассказ его о господе нашем мог показаться неприятным, тем не менее приговор его был разумен и справедлив. Не говоря этого прямо, он показал, что многие почитают больше видимость, чем сущность дела. А сколько найдется таких, которые добились положения гонфалоньера[20 - [20] (#_ednref20) Гонфалоньер – буквально «знаменосец»; командующий ополчением и должностное лицо, осуществляющее исполнительную власть в городе.] или капитана, получили королевское знамя и другие знаки отличия, и все лишь ради тщеславия, без мысли о делах! Таких людей, притворяющихся, будто они делают дело, встречается не мало и бывает их больше, чем делающих его действительно. И не только среди занятых делами военных, но даже среди тех, кто приобретает звание магистра богословия, приобретает его лишь для того, чтобы называться магистром, или звание доктора прав для того только, чтобы называться доктором; то же самое происходит и в области философии и медицины и во всех других вещах. Одному богу известно, что большинство из них знает!

Новелла 8

Некий тощий, но очень ученый генуэзец спрашивает у поэта Данте, как ему приобрести любовь дамы, и Данте дает ему забавный ответ

Совет, который следует далее, был не менее замечателен, чем приговор мессера Ридольфо.

В городе Генуе жил некогда ученый гражданин, весьма опытный во многих науках, но очень малого роста и очень тощий. При этом, он был сильно влюблен в одну красивую генуэзскую даму, которая, однако, вследствие его крайней худобы или же потому, что она благопристойно держала себя, либо по какой иной причине, никогда не то, что не любила его, но даже смотреть на него не хотела, избегала его и глядела всегда в другую сторону. Поэтому наш генуэзец, отчаявшись в успехе своей любви, а с другой стороны, будучи наслышан о великой славе Данте Алигьери[21 - [21] (#_ednref21) Данте Алигьери (1265–1321) провел конец своей жизни в Равенне, где умер и был погребрн. Дгнте появляется в ояте новелл Саккетти – 15, 114, 116, 121, 17л 208. В нов. 153 и 178 Саккетти цитирует его.] и зная, что он живет в Равенне, решил отправиться туда и познакомиться с ним, в расчете получить от него совет или помощь, дабы приобрести любовь дамы или по крайней мере уменьшить ее неприязнь к себе. И вот он пустился в путь и прибыл в Равенну. Там он постарался устроиться так, чтобы попасть на пир, на котором был названный Данте. И так как они очутились за столом весьма близко один от другого, то генуэзец, улучив минуту, спросил: «О, мессер Данте, я очень много слышал о вашей добродетели и о славе, которая о вас ходит. Нельзя ли мне получить от вас совет?»

Данте ответил: «Если только я сумею дать его вам».

Тогда генуэзец сказал: «Я любил и люблю одну даму со всей той страстностью, которая присуща любви, но дама никогда не только не дарила мне любви, но ни разу не осчастливила меня хотя бы единым взглядом».

Слыша это от генуэзца и видя его худобу, Данте сказал: «Мессер, я охотно сделаю все, что вам желательно. Но из того, о чем вы мне сейчас говорите, я вижу только один выход, а именно: вы знаете, что у беременных женщин есть всегда странные прихоти; поэтому было бы очень желательно, если бы дама, которую вы так любите, забеременела. Так как часто случается, что в состоянии беременности женщины приобретают порочную склонность к необыкновенным вещам, то вполне может случиться, что вашей дамой овладеет склонность к вам. Таким образом вы могли бы достигнуть цели ваших стремлений; а иным путем это будет, пожалуй, невозможно».

Почувствовав себя уязвленным, генуэзец отвечал: «Мессер Данте, вы советуете мне две вещи более трудные, чем основная; ибо трудно, чтобы забеременела женщина, которая не забеременевала никогда, а затем еще труднее, – если только учесть, сколько разных вещей возбуждают женскую прихоть, – чтобы она, забеременев, прониклась склонностью ко мне. Но клянусь верой в бога, что вопрос мой не заслуживал никакого иного ответа, кроме того, который вы мне дали».

Генуэзец понял, что Данте знает его лучше, чем он знает самого себя, ибо вид его таков, что редкая женщина не бежала бы от него.

После этого он сошелся с Данте настолько, что провел в его доме несколько дней и все время, покуда оба были живы, они оставались в близких отношениях. Этот генуэзец слыл человеком ученым, но он не был философом, как большинство людей в наши дни; ибо философия познает вещи из их природы; а кто не знает прежде всего самого себя, как может он познать вещи, находящиеся вне его? Если бы генуэзец взглянул на себя с помощью либо мысленного, либо обыкновенного зеркала, он призадумался бы над своей наружностью и сообразил бы, что красивая женщина, даже самая благопристойная, желает, чтобы тот, кого она любит, имел внешность человека, а не летучей мыши. Но, по-видимому, на большинстве людей оправдывается известная поговорка: «Нет худшего неведения, чем неведение самого себя».

Новелла 9

Мессер Джованни делла Лана просит шута позабавить его какой-нибудь шуткой; тот придумывает нечто совершенно новенькое. Джованни это не нравится; тогда шут придумывает другую шутку, после которой мессер Джованни уходит смущенный

Не знаю, кто был более тощим на вид, упомянутый в предыдущей новелле генуэзец или мессер Джованни делла Лана из Реджо,[22 - [22] (#_ednref22) Реджо – разумеется г. Реджо в Эмилии (северная Италия). Саккетти уснащает речь судьи диалектизмами, которые трудно передать в переводе.] о котором я расскажу вкратце в этой новелле. Не имея возможности жить в Реджо, он жил в Имоле[23 - [23] (#_ednref22) Имола – город в Романье (северная Италия), восточнее г. Реджо.] и, находясь однажды здесь в кругу почтенных людей и позабыв о своем безобразном виде (он был судьей, человечком крошечного роста, носил на голове фоджу[24 - [24] (#_ednref22) Фоджа – головной убор с завязками.] на индизиевой подкладке, напоминавшую ужовник, и притом еще картавил и был косноязычен), он сказал одному шуту, по имени маэстро Пьеро Гуэрчо из Имолы, забавному буффону, умевшему играть на разных инструментах, который также находился в упомянутом кругу людей: «Ах, маэстро Пьеро, позабавьте этих почтенных людей какою-нибудь шуткой».

Маэстро Пьеро ответил ему: «Я исполню это, раз вам угодно. Вот моя шутка. Выбирайте одно из двух: хотите ли вы, чтобы напакостил в вашу фоджу я или вы хотите сделать это сами?»

Мессер Джованни, опешив, ответил: «Я не хочу ни того, ни другого. Придумайте какую-нибудь другую шутку, чтобы позабавить наше общество».

И Тут сказал: «Я исполню это, раз вам угодно», и продолжал: «Хотите ли вы, мессер Джованни, – после того как в вашу фоджу напачкают, – сами надеть ее себе на голову или желаете, чтобы ее вам надел я?»·.

Если от первой шутки мессер Джованни побелел, то, услышав вторую, он сделался красным, рассердился и, смутившись, сказал: «Чтоб на тебя чемер напал! Вы – грубый негодяй и пакостник, и пакость у вас на языке, потому что вы полны ею».

Маэстро Пьеро стал защищаться остротами и сказал: «Вы – судья; рассмотрим же основательно, кто из нас двоих виноват», и он схватил судью за край платья, чтобы тот не ушел, так как сер Джованни уже направился к выходу. Однако как тот ни был слабосилен, он все же вырвался и ушел ворча; прочие же остались на месте, хохоча.

Таким образом, маэстро Пьеро научил мессера Джованни порядку, с которым тот никогда не сталкивался. От шутов часто получаешь подобные вещи: ты с ними шутишь, а они тебя позорят; поэтому всегда правильнее молчать, предоставляя говорить другим. За то, что мессер Джованни хотел выскочить и недостаточно подумал о самом себе, он был осмеян шутом в двух благородных шутках, как вы это слышали.

Новелла 10

Находясь с мессером Галеотто в Иосафатовой долине и услышав, что в день страшного суда все должны собраться в такое небольшое место, мессер Дольчибене занимает для себя особым способом местечко, чтобы не быть впоследствии задавленным толпой

Мессер Дольчибене,[25 - [25] (#_ednref25) Дольчибене деи Тори – флорентийский поэт, музыкант и певец; знаменитый шут своего времени, которого император Карл IV Люксембургский посвятил в рыцари и наградил званием «короля шутов» (см.: F. Villani. Liber de civitatis Florentiae famosis civibus. Firenze, 1847, стр. 36). Он был приятелем Саккетти и обменивался с ним стихами. Упоминаемая в конце новеллы молитва богоматери сохранялась до нас (Messer Dolcibene, scrittore del sec. XIV, Ave Maria. Изд. F. Zambrini. Bolosma, 1858). Саккетти говорит о нем неоднократно (см. нов. 24, 25, 33, 117, 145, 156, 187).] имевший звание придворного кавалера, стоял намного выше всех ему подобных; о нем можно написать много новелл и прекрасного и грубого содержания. В настоящей новелле он по-своему, не так, как это хотел сделать маэстро Пьеро из Имолы, сумел позабавить на пути ко гробу господню мессера Галеотто[26 - [26] (#_ednref25) Вероятно, Галеотто Малатеста, разделявший с братом своим синьорию Римини, один из лучших полководцев своего времени (1302–1385) Упоминаемое путешествие в Иерусалим имело место в апреле – августе 1349 г. О мотивах рго см. нов. 4 «Paradiso deg!i Аlberti» (изд. А. Веселовским), где речь идет о вызове Дольчибене на поединок другим шутом, Меллоном делла Бонтенера. Боясь встречи с противником, Дольчибене дал обет совершить паломничество в святую землю, если поединок не состоится. Он не состоя вся, и Дольчибене исполнил данное им обещание. О посещении Иосафатской долины он упоминает в своей молитве (стихи 42–43).] и мессера Малатеста Унгеро,[27 - [27] (#_ednref25) Малатеста Унгеро – племянник Галеотто Малатеста, талантливый военачальник (1327–1372).] отправившись туда вместе с ними.

Итак, когда упомянутые мессер Галеотто и мессер Малатеста, и вместе с ними мессер Дольчибене, направляясь к святому гробу, проезжали Иосафатовой долиной, мессер Галеотто сказал: «Ах, Дольчибене, в эту долину всем нам придется явиться в день страшного суда, чтобы выслушать последний приговор».

Мессер Дольчибене спросил его: «Как же сможет весь род человеческий поместиться в столь малой долине?»

Мессер Галеотто ответил: «Это будет по всемогуществу божию».

Тогда мессер Дольчибене сошел с лошади и побежал на одну из полян названной долины; там, спустив штаны, он предоставил телу исполнить свое дело, промолвив при этом: «Я хочу занять место, для того чтобы, когда наступит это время, найти его по примете и не погибнуть в давке».

Тут оба синьора спросили его, смеясь: «Что это значит? Что ты делаешь?»

Мессер Дольчибене ответил на это: «Синьоры, я сказал вам: не умен тот. кто не думает о будущем».

Мессер Галеотто заметил тогда: «О, Дольчибене, оставь там лучше долю коршуна; это будет лучшей приметой».

Мессер Дольчибене ответил: «Синьор, если бы я оставил там примету, о которой вы говорите, это было бы плохо по двум причинам: во-первых' ее унесли бы коршуны и место осталось бы без отметки, во-вторых, вы лишились бы моего общества».

Тогда синьоры ответили ему: «Действительно, Дольчибене, ты умеешь найти хороший довод ко всякой вещи. Садись на лошадь, так как ты несомненно принял отличные меры на будущее». После такого развлечения они продолжали свой путь.

Сколь многочисленны шутки буффонов и те удовольствия, которые получают от них синьоры! Впрочем, они и называются шутами только потому, что всегда отпускают шутки, а потешниками – потому, что постоянно потешают небывалыми забавными выходками. Однако этот мессер Дольчибене не был таким уж скверным человеком: во время путешествия ко гробу господню он сложил в вульгарных стихах[28 - [28] (#_ednref28) Т. е. итальянских. Вульгарный, здесь, как обычно, в противоположность латинскому.] молитву владычице нашей, в которой просил ее милости и рассказывал о всех святых местах, какие он посетил за морем.

Новелла 11

Альберто из Съены вызван инквизитором; перепуганный, он обращается к заступничеству мессера Гуччо Толомеи и, в конце концов, говорит, что, наверно, погиб бы из-за донны Бисодии

Во времена мессера Гуччо Толомеи[29 - [29] (#_ednref29) Гуччо Толомеи упоминается в документах 1342, 1354 и 1355 гг. Толомеи были влиятельным родом в Сьене.] жил в Сьене забавный человек, простой и отнюдь не лукавый, как мессер Дольчибене. Был он косноязычен и звался Альберто.[30 - [30] (#_ednref29) Альберто из Сьены – быть может, вымышленный персонаж, занимательный простак и представитель «традиционной» глуповатости сьенцев. Альберто выведен также в нов. 12. 13 и 14] Будучи бедняком, он часто посещал дом названного мессера Гуччо, так как дворянин этот находил в его посещениях большое удовольствие. И вот случилось однажды в великом посту, что встретясь с инквизитором, большим другом коего он был, мессер Гуччо условился с ним, что тот вызовет к себе названного Альберто, а когда Альберто явится к нему, он обвинит его в какой-нибудь ереси, и, таким образом, и инквизитор, и сам он, Гуччо, много позабавятся.

Договорившись обо всем, названный мессер Гуччо вернулся к себе домой; а на следующий день рано утром от упомянутого Альберто потребовали, чтобы он немедленно явился к инквизитору. Альберто задрожал всем телом, и если раньше он был косноязычен, то теперь почти вовсе лишился языка и едва мог сказать: «Я приду». Затем он отправился к мессеру Гуччо и сказал: «Я хотел бы поговорить с вами». А мессер Гуччо, поняв, в чем дело, спросил его: «Какие у тебя новости?»

Альберто ответил на это: «Что касается меня, плохие, так как инквизитор вызвал меня к себе, может быть по подозрению в патаренстве».[31 - [31] (#_ednref31) Термин судебного производства – еретическое неистовство к учению церкви.]

На это мессер Гуччо сказал: «Не говорил ли ты чего-нибудь против католической веры?»

Альберто ответил: «Я не знаю, что такое католическая вера, но считаю себя крещеным христианином».

Мессер Гуччо сказал тогда Альберто: «Сделай так, как я тебе говорю. Ступай к епископу и скажи ему: „Меня потребовали к вам, и я явился», да узнай, что он тебе хочет сказать. Вскоре после тебя приду я; инквизитор большой мой приятель, и я постараюсь уладить дело».

Альберто ответил на это: «Ну, так я пойду и полагаюсь на вас». Итак, он ушел и направился к епископу.

Когда он явился к нему, епископ сказал, глядя на него сердито: «Кто гы такой?»

Альберто заплетающимся языком и дрожа от страха ответил: «Я – Альберто, от которого вы потребовали, чтобы он явился к вам».

– «Знаю теперь, – сказал епископ, – ты тот Альберто, который не верит ни в бога, ни в святых?»