Я жила в плену

– Это было то ли в две тысячи восьмом, то ли в девятом, – выдержав паузу, сказал Максим. – В то лето Виктории исполнилось четырнадцать или пятнадцать лет. Как-то раз в первой половине дня она пошла на озеро, но домой не вернулась. В первые месяцы все единодушно считали, что девчонка сбежала, но расследователей насторожили некоторые странные факты и противоречивые свидетельские показания. Если не ошибаюсь, на пляже нашли сумку со всеми ее вещами – это во-первых; во-вторых, родители Виктории входили в одно мутное религиозное сообщество. На озеро отправили аквалангистов, чтобы проверить дно, поисковая группа обследовала окрестные горы, по всей округе провели повальные обыски, но жандармерия потерпела фиаско.

– Хочешь сказать, не появилось ни одной мало-мальски вменяемой гипотезы исчезновения девушки?

– Не то что гипотезы – даже намека на след. Мне казалось, материалы об исчезновении Виктории печатали на первых полосах центральных газет, но я ошибался. Ларше эта история тоже неизвестна…

При упоминании начальницы у Бориса едва заметно дернулся уголок губ. Максим натренированным глазом уловил этот тик, который другой человек мог бы и не заметить. И подумал, что на будущее ему следует быть еще сдержаннее при общении с Ассией.

Голос Бориса вывел его из задумчивости:

– Подобные исчезновения, будь они прокляты, происходят по всей Франции. Я вернулся сюда всего три года назад. У меня такое впечатление, что этим делом интересовались только местные следаки и некоторые самые упертые журналисты.

Максим ответил не сразу.

– Ты прав, но над ним витала тень истории Наташи Кампуш[4 - Наташа Кампуш (р. 1988) в марте 1998 года была похищена неким Вольфгангом Приклопилем, который около восьми лет держал ее в маленькой потайной комнате на глубине 2,5 метра под землей. В 2006 году ей удалось бежать, а ее похититель покончил с собой.]. Ее восемь лет держал в заточении один псих, а после освобождения дотошные журналисты докопались до правды: австрийская полиция совершила массу грубейших ошибок в ходе расследования. У них был шанс задержать преступника на начальном этапе, так что все наши боялись повторения.

– А вот это я как раз помню, – кивнул Борис.

Они миновали пересечение дорог, откуда начался подъем в горы, и вскоре внизу справа мелькнула синеватая гладь озера Анси.

– Представляю, как странно себя чувствуют родители после всех этих лет, – задумчиво произнес Борис и взглянул на напарника. – Ты только подумай, дочери не было десять лет – и нате вам!

Максим вспомнил, как этим утром смотрел на сестру, спавшую на диване в его гостиной, и у него сжалось сердце.

За лесом открылся вид на замок, стоящий на холме над озером.

Будет ли Элоди дома, когда он вернется?

– Пообещай мне одну вещь, – сказал Борис. – Нам пока неизвестно, что пришлось вынести этой молодой женщине, поэтому во время допроса не включай менталиста, уж будь так любезен.

Кто такой менталист? Человек, который с помощью дедукции, а иногда и внушения создает у окружающих впечатление, будто он наделен паранормальными способностями, совсем как талантливый фокусник на представлении, если публика отвечает ему взаимностью. Нет, Максим ни в коем случае не был шарлатаном – он учился синергологии и стал дипломированным специалистом в науке, изучающей невербальное общение. Ничто не высечено на мраморе, ничто не определено на сто процентов, но эта дисциплина обострила наблюдательность Максима и очень помогала во время тяжелых допросов. Борису было, что называется, не дано, и он терпеть не мог, когда напарник пользовался подобными методиками.

Неуместное замечание разозлило Максима. Борис хотел самоутвердиться, но оба знали, что синергологический инструментарий можно использовать и без ведома окружающих.

Сейчас Максим не кивнул – изменив собственным правилам, он дал отпор старшему по званию:

– Не знаю, пугают тебя мои методы или дело в чем-то другом, но явно раздражают. Я и представить не мог, до какой степени.

Пальцы Бориса, сжимавшие руль, побелели.

– Пугают! Ха-ха. – Он разразился саркастическим смехом и одарил напарника взглядом, в котором было все, кроме веселого задора. – Пока ты не двигаешь предметы силой мысли и не воспламеняешь распятия, я могу спать спокойно. Я всего лишь прошу не демонстрировать твои так называемые методы ни родителям, ни девушке. Повторюсь: мы не знаем, как сильно она травмирована, нельзя вламываться в ее жизнь на манер стада бешеных слонов.

И это заявляет почти двухметровый блондин с квадратным подбородком, стрижкой полубокс и в грубых ботинках. Какая ирония.

– Если Викторию действительно похитили и держали взаперти, мы должны как можно скорее узнать максимум деталей, и я пущу в ход все методы, которыми владею! – категоричным тоном объявил Максим.

– Я вроде бы не просил у тебя луну с неба. Ты прекрасно понял, о чем речь! – Борис смотрел недобро.

– Это приказ? – с долей изумления поинтересовался Максим.

Павловски разъярился до такой степени, что его грудь под черной ливайсовской тенниской заходила ходуном.

– Ты сидишь рядом только потому, что я согласился на твое возвращение в бригаду, вот и делай, что говорят, и не выдрючивайся!

После того, что нынешняя охрана труда называет burn-out[5 - Выгорание (англ.).], аджюдан Монсо некоторое время отдыхал, нет – отсиживался в запасе. Они с Борисом чуть не подрались, и Максим полагал, что сейчас администрация вернула его в строй, получив согласие младшего лейтенанта. Теперь же он подумал, что стоит поговорить об этом с Ассией, но сразу отмел эту идею и сосредоточился на созерцании елей, зеленеющих по обе стороны извилистой дороги. Его молчание Павловски посчитал согласием, с чем себя и поздравил.

* * *

Стоявший в конце ухабистой дороги дом Савиньи напоминал заштиленный в песках корабль, выброшенный волнами на берег. Росшие вокруг высокие деревья словно бы защищали его и не давали навечно затеряться во влажной тени леса. Машина жандармов проехала мимо черного внедорожника «пежо», который Максим сразу опознал как автомобиль своего дяди, капитана в отставке Анри Саже, бывшего руководителя бригады, где Максим с Борисом теперь служили.

– Какого черта он тут делает? – сквозь зубы процедил Борис.

Максим удивленно вздернул брови. Неужто Борис с Анри так близко знакомы, что напарник тоже опознал его машину с первого взгляда?

– Кто? – спросил он.

Борис выключил двигатель, вылез из машины, дождался, когда подойдет напарник, и ответил:

– Сам прекрасно знаешь кто.

На несколько долгих секунд Максим затаил дыхание: до него дошло, что Павловски много чего от него скрывает.

Они медленно пошли по дорожке к крыльцу и вскоре увидели Жака Савиньи – тот пытался наладить газонокосилку, не желавшую включаться. Травы перед домом не было, остался только захваченный сорняками участочек между деревянными ульями. Отец Виктории махнул им рукой, не удостоив даже коротким приветствием, и вернулся к строптивой косилке.

Максим изумлялся: что творится в голове у этого отца, если он предпочитает стричь лужайку, вместо того чтобы наверстывать десятилетнюю разлуку с дочерью? Впрочем, такие вот простые занятия, каждодневные дела по дому иногда помогают совершенно растерявшимся людям справиться с душевной травмой или избытком эмоций. Возврат к тривиальным обязанностям – единственный способ добиться подобия контроля над ситуацией.

Мари Савиньи встретила жандармов гораздо радушнее, но улыбка не могла замаскировать заплаканное лицо женщины. Максим и Борис согласились выпить кофе, и тут из кухни неожиданно вышел Анри Саже, который пожал им руки, как совершенно незнакомым людям. Осунувшееся лицо отставного капитана было непроницаемым. Он либо блестящий лжец, либо умело скрывает свои эмоции – спасибо профессии и многолетней практике.

По спинке дивана, стоявшего перед камином, рассыпались пряди каштановых волос – Виктория даже не обернулась, услышав, что кто-то вошел. Возможно, ее пугало, что придется снова и снова говорить о мучениях, выпавших на ее долю за последние десять лет?

Мотор косилки устало чихнул и снова затарахтел, стайка воробьев вспорхнула в воздух. В комнате голос Анри нарушил тишину:

– Господа, мы с Мари уйдем в кухню, чтобы не мешать вам общаться с Викторией.

Максим с Борисом неслышными шагами, как коты по гребню крыши, приблизились к молодой женщине.

– Виктория? – Борис обошел диван и встал перед ней.

Она встряхнула головой, как человек, вырванный из сна наяву, встала, скрестив руки под грудью.

– Простите, я… Добрый день.

Максим заметил ее позу, не стал протягивать руку для приветствия и просто улыбнулся. Синергологическая подготовка заставила его провести короткий визуальный осмотр, прежде чем приступить к беседе. Начал он, конечно же, с общего – хотел понять, как она держится, как слушает. Выдвинутые чуть вперед плечи свидетельствовали о робости и подчиненности. Не пропустил он и складку, обозначившуюся под подбородком и характерную для людей, которые часто плакали. В обычное время Максим после этого начал бы изучать внешний облик Виктории – цвет и марку одежды, прическу, макияж или украшения, – однако, учитывая обстоятельства возвращения к родителям, без этого пришлось обойтись.

– Разрешишь присесть рядом? – спросил он, интуитивно перейдя на «ты».

Она еще раз кивнула, и расследователи взяли два бежевых пуфа и устроились напротив. Когда предстоит разговор с потерпевшим, следует находиться с ним на одном уровне – считается, что это создает климат доверия. Борис тихонько вздохнул и начал:

– Не возражаешь, если перейдем на «ты»?