Я жила в плену

Два капрала взялись огораживать периметр красно-белой лентой. Павловски крикнул коллегам:

– По машинам, встретимся в конторе!

Эмма отвела зачарованный взгляд от Инес Зиглер и повернулась к Максиму:

– Захватишь меня, красавчик?

Он кивнул, сделал несколько шагов в направлении парковки, остановился и спросил у Алмейды:

– Ты на колесах, Тома?

– Он приехал со мной! – ответил Борис, опередив коллегу.

Эмма с Максимом, оставив их разбираться с журналистами, тронулись с места, но она успела заметить, что Борис стоит рядом с Инес – они были почти одного роста – и они что-то обсуждают.

– Ты знаком с этой дамочкой? – с широкой ухмылкой спросила Эмма.

– Из Smartmedia? Само собой. Телевизора у меня нет, но живу я не в пещере.

– Я бы с ней приятно провела время! – хихикнула Эмма, прикусив губу.

– Не ты одна.

Эмма вздернула брови, и ее маленькие глаза заискрились смехом.

– Правда? Ты тоже?

– Да нет, она не в моем вкусе, если честно… – Он покачал головой.

– Прекрати! – Эмма шлепнула коллегу по плечу.

– Эй, я, между прочим, машину веду.

– Она великолепна, Максим! И спрячь в карман свою любимую ледяную маску.

Он усмехнулся, и у него вдруг перехватило горло. Близость, чувство локтя и понимание, объединявшие их с Эммой все эти годы, должны были бы присутствовать в отношениях с сестрой. Осталось ли в его сердце место для Элоди после пережитых в детстве ужасов? После того, как их судьбы были сбиты на взлете безумием, мракобесной верой, архаическими ритуалами и ханжеским образом жизни?

– Она безупречна по канонам современной красоты, – сказал Максим, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Но что скрывает этот холодный взгляд? Такое ощущение, что за сенсацию она и мать родную продаст.

– На сей счет можешь не волноваться: у нее вроде бы не осталось родственников, которых можно выставить на торги!

* * *

Застенчивое солнце ласкало горные кряжи, дул теплый ветер, когда Максим въехал на территорию казармы жандармерии Анси. Обширная асфальтированная зона была застроена разновысотными зданиями, похожими на вырвавшиеся из-под земной коры гранитные утесы.

Эмма вышла из машины, потянулась и с подвывом зевнула: ночь была тяжелая, она совсем выдохлась, но косу переплела моментально – ей приходилось делать это раз по десять в день. Максим вдруг подумал, что это бессознательное движение чем-то сродни тику. Они поднялись по ступенькам, прошли через тяжелую металлическую дверь в полутемный, аскетичный холл и повернули направо, к главному нервному узлу бригады – просторной зоне открытой планировки со множеством столов и металлических шкафов, где хранились папки с делами из прошлого века. Каждый сел на свое рабочее место, как хорошо вымуштрованный солдат или собака Павлова.

Максим вытащил из-под стопки бумаг любимый кубик Рубика и успел дважды собрать его, пока компьютер неспешно разгонялся под какофонию вентиляторов и потрескивание. Максим заканчивал третий подход, когда Эмма спросила:

– Может, кофе?

– Я угощаю! – ответил он, подмигнув.

– Благодарю за грошовый подарок! – съязвила она и снова зевнула.

– Не хами дяде, а то я возьму овощной суп.

Молодая женщина положила ладонь на живот и вывалила язык изо рта, изобразив омерзение.

Они направлялись в дальний конец зала, когда в двери как чертик из табакерки возникла Ассия. Весьма сексуальный чертик, подумал Максим.

Ассия притормозила в нескольких метрах от коллег и оглядела зал. Максим не спускал с нее глаз: микрореакции чуть изменили черты лица, на мгновение сделав его мягче и уязвимее.

– Вам уже приходилось слышать о деле Савиньи? – звучным голосом спросила она, и всем показалось, что свет померк, а время на несколько мгновений застыло.

Максим с Эммой переглянулись: в кровь выбросился адреналин, зрачки расширились от дурного предчувствия. Они, конечно же, слышали об этом деле, и Максима удивил вопрос Ассии.

Он быстро прикинул, когда началось это громкое загадочное дело, и решил, что в ту пору она уже перебралась в столицу, хотя наверняка видела сообщения в новостях. Однако, пока шло расследование, в Анси все жили затаив дыхание. В конце концов, подумал Максим, каждый регион имеет право на собственную чудовищную историю, и остальная Франция вовсе не обязана автоматически сопереживать страданиям жертв.

Жандармы ловили каждое слово руководительницы.

– Есть новости. Мы задействованы, напарники будут работать как обычно, соберут первые данные.

Новости? Волоски на шее Максима встали дыбом, как от статического электричества. Почему? Как дело десятилетней давности – закрытое дело – всплыло на поверхность?

В голову пришла мысль о сестре, и в животе у него похолодело.

Да, прошлое и впрямь решило напомнить о себе.

6

Она перешла из медицинского кабинета в такую же холодно-строгую допросную, чьи стены видели жизнь в ее худших проявлениях.

– Это маленькое чудо, – сказали ей. – Настоящее чудо, что вы не просто остались живы, но не получили ни царапины!

Ремни безопасности выполнили свою работу, железо погнулось в правильных местах, она и водитель остались сидеть в креслах как пришитые. Машина несколько раз перевернулась и в конце концов уткнулась в отбойник. Случилось маленькое чудо.

Ее вытащили из покореженной кабины, сделали кучу анализов и тестов и вкололи легкое успокоительное. Никто не спросил ни кто она, ни откуда взялась. Непредвзятая, справедливая Франция сначала врачевала раны, а уж потом задавала вопросы.

Действие успокоительных постепенно подходило к концу, приглушенная ватная атмосфера пусть медленно, но рассасывалась, отступая, как отлив, обнажающий влажный песок.

Возвращение к реальности.

– Скажите мне, если захотите чего-нибудь попить, договорились? – предложил сидевший напротив жандарм.

Длинное, гладко выбритое лицо придавало ему приветливый вид, а проглядывавшая сквозь редкие волосы лысина не позволяла точно определить возраст, как будто молодого мужчину заперли в старом теле. Она помотала головой, и он продолжил таким тоном, как будто ему неловко:

– Будьте добры, назовите вашу фамилию, имя, возраст и скажите, чем занимаетесь.