Я дарую Вам презренье. История безымянного человека

Состав шел своим путем, разгоняясь, пробегая пролет, замедляясь, замирая возле очередного перрона, раскидывая в стороны створки гидравлических дверей, закрывая таковые, да отправляясь до следующего пункта. В голове все смешалось. Прошлый день казался чем-то далеким, насыщенным и до жути неприятным.

«Выспаться уж точно не удастся!» – пронеслось у Него в голове между мыслями о двух совещаниях, на которых Он был практически распят за заваленные проекты и воспоминаниями о сцене в курилке, где Его публично вычитывал едва ли не весь женский коллектив организации. На первое Ему было откровенно плевать – проекты шли своим чередом и будут завершены в оговоренные сроки, а распинали его больше за образ жизни и поведение, которых не разделяло руководство и сотрудники из параллельных подразделений, но высказать то открыто на официальном собрании не имели возможности – корпоративная этика, сука, однако!

В отношении же вычитки в курилке – это было даже забавно. Он, признаться, откровенно повеселился, глядя на эмоции, что вызвала Его разлука с Кариной. Он дал предмет для очередного обсуждения, так необходимый женскому социому, похоже, только этим и живущему.

Жека. Вот с Женькой вышел казус. Похоже Он того чем-то обидел. Он и сам не понимал причину замкнутости и десантирования товарища.

«Вроде бы ничего существенного, способного вызвать такую реакцию, сказано не было», – удивлялся Он. Он, похоже, даже извинился. Ему так, по крайней мере, казалось. Но, опять же, по Его ощущениям, начавшим туманиться после процесса опохмела, похоже Женька принял извинения формально, причину обиды не озвучил и оставил её действие в силе.

«Ладно, завтра разберемся…» – пронеслось у него в голове. Бывало и хуже. С Женькой Он всегда находил общий язык и тот, порой, прощал намного больше, чем стоило.

Когда она появилась, Он даже не заметил. Просто её волос, собранный в единый пучок, пробежался на очередной изгибе линии метро по Его лицу и ускользнул прочь. Через несколько секунд процедура повторилась. Глаза как-то сами собой открылись в поисках неведомого раздражителя.

Раздражитель стоял рядом, прислонившись своими ягодицами к поручню, отделяющему пространство входа в вагон от сидения-тройки. Её тепло наплывало на Него и теперь Он это ощущал.

Широкий таз, слегка полноватые ягодицы, спрятанные под юбку неведомого Ему покроя и неизвестного пестрого материала, изгиб уставшей и по-женски крепкой спины. Легкая верхняя часть одежды с разрезом во всю спину и единственной пуговкой у шеи, да черный непослушный волос – все это появилось для Него внезапно и сразу же приковало Его усталый взор.

Вагон был пуст. Вагон изобиловал свободными местами, но она, по какой-то причине, далее пары шагов не продвинулась, устало упав прямо у входа на поручень. Вся её поза говорила о крайнем утомлении и какой-то безысходности, а через разрез на спине на него глядел замок её бюстгальтера. Белье она носила фиолетового цвета, что для Него хоть немного, но все же говорило об обладательнице такового. Он был убеждён, что цветовые предпочтения в носимом женщиной белье говорит о таковой намного больше, чем все остальное.

Замок открылся легко. Он даже не успел осознать, что делает. Похоже, для неё это тоже стало открытием. Она подскочила на месте, закрывая руками свою грудь, где потерявший одно из креплений элемент женской одежды нарушил ощущение комфорта и вскрыл намерения того, кто это сделал.

Она стояла в метре от Него, ссутулившись, нервно поправляя то, что Он только что сотворил и взор её практически испепелял Его. Будь её воля, она бы задавила Его своими же руками прямо здесь, но что-то помешало ей претворить свои желания в действительность. Не произнеся ни слова, она отошла в сторону, присела на свободную дальнюю лавку и погрузилась в себя.

Было ей уже за сорок. Сеть редких морщинок покрыла уже потерявшую девичью упругость и лоск кожу. Ровный слой косметики указывал на то, что она пользовалась ею давно и наносила с аккуратностью, тратя на это, должно быть, значительное время по утрам. Небольшая дамская сумочка – собственно и все, что было при ней, не считая массивного украшения на шее. Легкие сандалии довершали образ…

Она была явно чем-то удручена. Её взор метался, глаза жили своей жизнь, вспыхивая светом, бросая убийственные молнии в пространство, потом потухали и теплились лишь далеким огоньком, скрытым где-то в глубине пучины её темных зрачков.

– Вам не стоит меня опасаться, – подсел Он к ней. – Я не причиню вам вреда. Поверьте. Правда Я бываю временами не сносен. Но в этом все же имеется какой-то шарм!

Она хотела было вскочить, что-то сказать, но Он осторожно взял её руку, с легким нажимом удержал в своих ладонях, и она не нашлась что ответить.

Говорил Он. Невзирая на усталость, слова лились из Него сами собой. Ему даже казалось, что Он является всего лишь ретранслятором кого-то, говорящего Его устами. Усталость, ощущение не реалистичности происходящего, снимали с Него какие-либо ограничения и ответственность, и Он мог позволить говорить многое, едва ли не все, что только вздумается. Она, похоже, не особо вникала в произносимое Им, зачарованная тем, как Он это делает. Их состояния породили резонанс и теперь Он просто так не мог оставить её, а ей был нужен кто-то, по крайней мере, на эту ночь…

***

Утро, как всегда, все разрушило. Свет взошедшего солнца, пробивающийся через закрытые шторы, развеял всю романтику их встречи, и сейчас каждый желал побыстрее избавиться от своего партнера.

Не говоря ни слова, Он принял душ, воспользовавшись её шампунем, гелями для душа и громадных размеров полотенцем. Вся процедура заняла не более пяти минут и чашка кофе, протянутая ею, говорила сама за себя: «В добрый путь!»

Она как-то под утро постарела. По крайней мере распущенные волосы, тонкий халат на голое тело, отсутствие косметики – видимо умывалась она уже после, ночью, когда Он забылся и спал сном уставшего ребенка. Глаза их ни разу не пересеклись. Он оценил её фигуру, вспомнил все её изгибы, форму груди, слегка выдающийся вперед, на удивление не потерявший своей упругости, живот и место схождения ног, куда он был допущен практически сразу, прямо в прихожей, не успев даже разуться.

Всю догу до её дома Он даже о чем-то говорил, она слушала, думая о своем и совсем не пыталась вынуть свою руку из Его руки. Он несколько раз хотел было что-то поправить, но каждый раз при попытке высвободиться, даже не на долго, она тут же сжимала его ладонь. И он тут же возвращался к ней. Жила она на районе, носящем название построенного ещё во времена индустриализации тракторного завода, в одной из безликих хрущевок. Жила, явно, сама, но мужским вниманием, похоже, обделена не была. Его это не особо волновало. Это был тот самый случай, когда женщине нужен был кто-то. Кто-то на один раз или, по крайней мере, не на долго, без каких-либо обязательств и привязанностей. Его это устраивало. Собственно, к таким отношениям он в большинстве случаев и стремился, и, конечно же, лишь войдя в прихожую небольших размеров квартирки, тут же дал выход своему либидо, взяв все в свои руки, в том числе и её.

Он выпил кофе. Тот был горяч и чрезмерно сладок. Чрезмерно даже для Него. Все это время она стояла рядом, стояла опустив взор, водила ногой по линолеуму и о чем-то думала, о чем-то о своем.

Было желание сделать все «по-быстрому», прямо здесь, в том самом коридорчике, где все и началось, тем более, что Он был уверен – она будет не против. Или не станет сопротивляться… Но что-то внутри остановило его. И Он не стал портить всё, пускай и желанным, возможно даже ими двумя, актом, вместо достойного раставания.

Он вернул ей чашку, поблагодарил, обнял и совершил ритуальный прощальный поцелуй в шею. Хотел прикоснуться губами к щеке, но что-то в том было банальное. Подобный поцелуй отдавал чем-то официальным, приторно избитым. Шея – совсем иное дело.

Дверь за Ним не закрывалась. Лишь прикрыв её, она провожала Его сначала взором, потом уже по звуку шагов на лестнице, до тех пор, пока внизу не хлопнула дверь.

«Жизнь удалась! – потянулся Он пройдя с полсотни метров по уже теплому асфальту. – По крайней мере этим утром».

3

Район, некогда бывший обителью тракторостроителей, встретил Его, на удивление, утренней прохладой. Пышная зелень заброшенных насаждений и растрескавшийся, поднятый местами массивными корнями, асфальтом. Прохлада, ленивые коты, греющиеся в пятнах солнечного света, теплый асфальт, да редкие прохожие, – вот и все, что окружало Его по пути к метро.

Спускаясь в метро, пробегая быстро участок перехода, принадлежащий железной дороге и потому находившийся в двух минутах от состояния заброшенности, выскочив в освещённое пространство облицованного керамогранитом перехода непосредственно метрополитена, Он мимоходом вспомнил барышню, с которой Ему посчастливилось скоротать прошлую ночь. Образ сам собой всплыл в памяти и так же ушёл куда-то, откуда навряд ли уже вернется. Она осталась в прошлом, хотя, думал Он, вполне можно было бы внести её в перечень тех, у кого на непредвиденный случай можно было бы прислониться как телом, так и душей.

Порой так случалось, что «жизнь давала серьезную трещину» и требовался кто-то, кто мог бы создать ощущение не полной безнадежности существования, давал возможность окунуться в объятия уюта и чужого тепла. Несколько раз Его пытались «привязать» и остепенить, но внутреннее ощущение поводка было невыносимо, потому при первых же признаках, что дело идет к более-менее серьезным отношениям, Он тут же увеличивал дистанцию, порой вообще скрываясь из виду. В этом был весь Он. Женщины его привлекали. Более того, без них Он просто не смыслил своего существования! Они были не просто необходимым атрибутом – они были смыслом Его жизни, но лишь до тех пор, пока не претендовали на Его личные свободы и не ставили ограничений на общение с иными особями своего пола.

Прохлада метро расслабила. Расслабила до состояния сонливости. Поезд тарахтел, попутно наполняясь пассажирами, спешащими на работу. Говорят, были времена, когда направление в сторону центра в это утреннее время было практически пустынным. Было то во времена бытности Союза, когда основная занятость населения приходилась на заводы и основной пассажиропоток направлялся как раз в сторону ныне заброшенных монстров советской индустрии. Теперь люди спешили в офисы, расположенные в иных частых города, в обратном направлении.

На Жукова в вагон уже не поместились все желающие. Девушки в джинсе с низкой посадкой врывались в сознание, стоило лишь открыть на миг глаза. Полупрозрачные топы, сандалии, оголенные животы… Руки сами тянулись прикоснутся ко всему этому, нарушая тем самым сразу как морально-этические нормы, так и отдельные статьи административного, а возможно и уголовно-процессуального кодексов.

Увы, солнце, метро, ощущение безысходности при первом шаге через порог офиса, все это уничтожило ощущение «удавшейся жизни». Напротив, усталость последних дней напомнила тут же о себе. В кабинет Он едва ли не ввалился. Ноги сами собой донесли Его до кресла, в которое Он тут же рухнул, желая лишь одного – забыться, послав всех подальше.

Ни о какой работе, естественно, речи идти не могло, и спасти Его была в состоянии, разве что, изрядная порция кофе. Кофе-автомат стоял этажом ниже, в комнате приема пищи, прозванного просто «Кухней». Стоял себе, горел лампочкой индикации и ждал, когда в него засыпят порцию кофе, зальют водой и… Кофе, естественно, не было. Но Он прекрасно знал где таковым можно было «разжиться». В шкафчике над автоматом исправно кто-то оставлял свою пачку, постепенно таявшую на глазах.

Кухня, вопреки Его ожиданиям, оказалась не пустынной комнатой, а даже очень обитаемой. Барышня была молода, даже чересчур. Стояла она к Нему спиной и потому Он не мог определить что-либо по её лицу, хотя и взора с кормы было достаточно, чтобы уставший и опустошенный мужской организм тут же потребовал размножения во имя продолжения рода.

«Да уж, я бы с ней переспал!» – подумал Он и она тут же обернулась, устремив на Него свой ещё наивный взор неопытной девочки, вступившей во взрослую жизнь, но ещё не успевшей достаточно познать таковую.

– Что? – переспросила она.

– Наверное это были мысли в слух, – пробормотал Он, пройдя мимо неё в сторону шкафчика с кофе.

– Ты захотел со мной переспать? – поинтересовалась она детским голосочком от которого Ему и впрямь захотелось исполнить это желание. Было в ней нечто, что пока ещё не раскрылось, но давало основания полагать о достаточно большом потенциале.

– Я совсем другое хотел сказать, – кровь забурлила, и Он покрылся краской. Она, к счастью, этого не заметила, глядя, должно быть, в упор, в спину.

Кофе, увы, в шкафчике не нашлось. Краснел Он в последний раз уже настолько давно, что даже забыл что это такое. Потому Он попросту застыл, не находясь что ответить и как действовать дальше.

– У меня есть кофе, – произнесла тоненьким голосочком она. – В стике, правда.

– Поделишься? – резко повернулся Он, отчего та отскочила на пару шагов назад, хоть и стояла метрах в семи позади.

– Да, – протянула она Ему стик. – Ты будешь здесь пить?

Он и сам не знал где собирается пить кофе. Здесь? Почему бы и нет!

– Только если ты составишь компанию, – улыбнулся Он. И, видимо, улыбка оказалась столь измученной, что она тут же выразила все признаки жалости к Нему:

– Наверное устал?

Он и действительно устал. Днем работа, ненавистная и бесперспективная – благо что в офисе. Ночью та жизнь, которая влекла Его, хотя, моментами, что последнее время случались все чаще и становились все продолжительней, и эта часть Его естества вызывала отторжение. И тогда не хотелось жить, мир становился пустым, Он казался здесь лишним и тяжесть в душе тянула на край моста или вперед с перрона под очередную электричку. Но, естественно, все это было у Него внутри. Глубоко и недоступно ни кому. Его внутренний мир был только Его вотчиной, куда Он не пускал, пожалуй, вообще ни кого, создавая для охочих до близкого общения людей, искусственные, созданные под них, миры. Это было интересно и даже захватывающе, но часто миры не стыковались меж собой и общие знакомые удивлялись, когда оказывалось, что у них вроде бы как имеется общий знакомый, но такой неоднозначный в их трактовках.

– Это давление… – ответил Он. – Чайник ставила уже?