Вторжение в Мидгард

Вульф мотнул головой.

– Не думаю, что мы задержимся здесь надолго, – проговорил он, – уверен, нам придется уходить отсюда, и довольно скоро.

– Многие так говорят. Значит, это правда: до победы еще далеко?

– Боюсь, очень далеко. Если она вообще настанет…

– Не уж-то все так плохо?

Вульф кивнул. Он вспомнил орды троллей, что недавно штурмовали Этельруги, их дикий рев, от которого стыла кровь в жилах, безобразные зеленые морды и мускулистые лапы, сжимавшие каменные топоры. Сейчас, на берегу спокойного моря, под светом луны, все это казалось каким-то страшным сном.

– Идем, нас ждут, – сказал Вульф, отгоняя ужасные воспоминания.

Они пошли по берегу в сторону гарта. Вульф заметил, что девушка ежится под дуновениями холодного ветра, потирая озябшие плечи, которые открывало ее длинное платье без рукавов.

– Тебе холодно, возьми, – сказал Вульф и снял плащ.

– Благодарю, – тихо промолвила Хильдрун, накидывая на плечи шерстяное одеяние ильвинга, которое все еще хранило тепло его тела.

Вульф шел и думал о жертве, которую принес Мимиру. Он надеялся, что глоток мудрости окажется достаточно полезным, чтобы ему не пришлось сожалеть о содеянном. Он искоса взглянул на Хильдрун, шагающую слева от него, и представил ее полную грудь под своей ладонью, а ее влажные губы на своих губах. Почувствовал, как откликнулось и зашевелилось его мужское естество. «Что ж, значит страсть все еще при мне, – облегченно подумал Вульф. – Интересно, что же Мимир имел в виду, когда принимал мою способность любить, как жертву за глоток из колодца?»

Вскоре они прошли меж костров и вступили в гарт, остановились. Хильдрун еще раз поблагодарила князя за плащ и, одарив его на прощанье яркой улыбкой, направилась к дому, отведенному хордлингам для жилья. Вульф посмотрел ей вслед, затем пошел к своим хоромам.

***

По древнему обычаю тело Хрейтмара вместе с тушами заколотых ястреба, пса и коня уложили в струг, выдолбленный из дуба, а сам струг установили на четырех бревнах, стоящих вертикально в центре двора перед жилищем старого конунга. Между бревнами выкопали яму, где будет захоронен прах князя.

Большая толпа ильвингов и хордлингов собралась в ожидании начала обряда. Хельги встал рядом со стругом и разложил на земле все необходимое для совершения ритуала. Взяв в руки молитвенный молот, он начертил в воздухе священный символ. Вульф вздрогнул при виде линий священного знака Молота; они вспыхнули и теперь медленно угасали, мерцающим облаком уплывая на север. Еще три начертанных в воздухе знака уплывали в трех остальных направлениях, как бы отгораживая это место от мира. Пятый знак поднялся вертикально ввысь, и последний медленно растворился в земле под ногами вардлока. Вульф поначалу не поверил своим глазам – никогда прежде не замечал он ничего необычного во время исполнения Хельги обрядов их племени. Он оглянулся по сторонам, но люди не выказывали никаких признаков удивления. За исключением разве что самого Хельги, который, как заметил Вульф, тоже провожал взглядом сияющие линии.

Легкость в голове не проходила, но это не беспокоило молодого ильвинга, а скорее наоборот, начинало казаться приятным. Ясность мысли и четкость образов, возникающих в рассудке, радовали его, заставляя забыть о бессонной ночи и долгом пути из Ётунхейма и Асгарта. Вульф знал, что причиной этому являлся глоток волшебной воды из колодца древнего стража мудрости. Сейчас, когда его взору открылось то, что было невидимо для прочих жителей Мидгарта, он осознал ценность полученного дара.

Тем временем Хельги завел молитву, взывая к богам и богиням:

– О, Тиваз, справедливый Небесный Отец, услышь нас и нашу мольбу! Воданаз, многомудрый кудесник, раствори врата своего чертога, чтобы встретить славного конунга, которого несут в твою обитель отважные воительницы. Фрийя, добрая мать всего сущего, услышь мой голос! Тонараз, страж и друг людей, пусть хранит твой могучий молот великого ильвинга на его пути в Чертог Павших! О, Манназ, отец всех людей, открой врата Асгарта, ибо услышишь ты скоро твердую поступь того, кто прошагает по чудесному мосту в древнейший гарт! Добрый Ингваз[13 - ИНГВАЗ (Фрейер) – бог плодородия, благоденствия и мира. Он – брат-близнец прекрасной богини плодородия и любви Фрейи. Вместе с Одином и Тором он был одним из основных и наиболее почитаемых богов всех германских племен. Культ Фрейра получил особенное распространение на территории древней Швеции. Его атрибутом являлись меч и корабль. Фрейр принадлежит к семейству Ванов.] – щедрый господин, прекрасная Хольда[14 - ХОЛЬДА (Фрея) – прекрасная богиня любви и плодородия. Происходит из семейства Ванов. Бог Фрейер является ее братом-близнецом. Фрея делит поровну с Одином воинов, погибших в битвах. Ее главный атрибут – волшебное жемчужное ожерелье Брисингамен, которое ей смастерили четыре карлика. В качестве платы за свою работу они потребовали четыре ночи ее любви.] – светлоликая госпожа, встречайте могучего Хрейтмара и примите его в своем чертоге! Юная Идунна, пусть будут твои молодильные яблоки угощеньем достойному конунгу!

Хельги сделал паузу, воздел молот и повернулся к телу Хрейтмара. Вульф видел, что от головки священного орудия исходит золотое сияние. Он чувствовал, как воздух наполняется чем-то невидимым, необычайно могущественным, и сияние становится все ярче, с каждым мигом все больше затмевая свет звезд и луны. Вульф ощутил присутствие тех, кто откликнулся на зов и явился, чтобы одарить благоденствием и удачей молящихся, чтобы принять в свои чертоги того, кто верно следовал обычаям своего народа и погиб с оружием в руках.

Хельги взмахнул орудием, освящая павшего героя. Сквозь золотистое сияние Вульф увидел, как колдун положил молитвенный молот на землю, взял в руки чашу с элем и наполнил им рог. Затем он приблизился к Вульфу.

– Все боги и богини, добрые духи и Древнейший Из Волков – отец нашего рода, – восславьте Хрейтмара, сына Арна Сутулого!

Вульф принял рог с элем из рук колдуна и, отпив глоток, передал его матери, а та, едва пригубив напитка, отдала сыновьям и дочери. Сделав круг среди ближайших родичей покойного конунга, рог с элем вернулся к Хельги. Он повернулся, прошагал к стругу и вылил оставшееся пиво на тело Хрейтмара. Не говоря больше ни слова, вардлок отошел в сторону и сложил руки на груди, давая понять, что пришла пора зажигать огонь.

Вульф взял факел, который протянул ему Хигелак, и подошел к стругу. Взглянув на серо-синее лицо отца, громко произнес:

– Все боги и богини, добрые духи и Древнейший Из Волков – отец нашего рода, –восславьте Хрейтмара, сына Арна Сутулого! Я клянусь отомстить за тебя, отец, как я уже поклялся, принимая твой меч и шлем. Когда-нибудь мы свидимся с тобой в светлых чертогах Воданаза!

С этими словами Вульф снял со своего запястья золотой обруч, который отец подарил ему несколько лет назад; тогда совсем еще юный ильвинг впервые пролил кровь врага. События почти пятилетней давности пронеслись перед его взором, словно сон.

Ильвинги отражали одно из бесчисленных нападений приплывших из-за моря херулийцев, вступив с ними в бой на самом побережье. Судьба поставила его лицом к лицу с белобрысым юнцом примерно его возраста. Поединок был недолгий, хотя херулиец дрался с яростью берсеркера. Копье Вульфа пронзило его живот, и он упал со свирепой гримасой на лице. Вечером того дня на пиру Хрейтмар торжественно преподнес сыну обруч, как знак силы и мужественности, закаленной на крови врагов. Его братья, прежде не бывавшие в битвах, с завистью смотрели на него, преисполненные уверенности в том, что следующим летом, когда они наконец достигнут нужного возраста, чтобы идти в боевые походы с мужчинами, они также получат от отца дар за Первую Кровь.

Сейчас этот обруч лежал на груди покойника, как знак благодарности сына отцу за то, что он вырастил его отважным, смелым и решительным.

Бросив прощальный взгляд на своего родителя, Вульф поднес факел к соломе, которой был выложен струг, и отступил назад. Пламя быстро захватывало сухое дерево, выплевывая в небо клубы черного дыма. По мере того как огонь разгорался, золотистое сияние, заполнившее собой чуть ли не все небо, меркло, будто солнце гасило лучи за западным горизонтом.

Пламя погребального костра полыхало, обдавая жаром стоявших поблизости людей. Вульф смотрел в темное небо, на звезды и луну, которые то и дело прятались в клубах черного дыма, и удивлялся тому, что не чувствует печали или скорби от потери близкого человека, которые, как он ожидал, охватят его при виде ревущего пламени погребального костра. Множество чувств перемешались в нем, но среди них не было того, которое возникает и схватывает горло железными тисками, когда от тебя уходят близкие, друзья, и просто те, кого все эти годы любил.

Некоторое время спустя горящий струг рухнул в выкопанную под ним могилу. Позже, когда огонь погас, могилу засыпали землей. Невысокий холмик обложили камнями, а рядом установили большую каменную плиту, на которой утром Хельги выцарапает рунами хвалебные строки, посвященные могучему князю ильвингов, – Хрейтмару, сыну Арна Сутулого.

Поминальный пир длился долго. Когда Вульф добрался до своего лежака, было уже далеко за полночь. Положив меч и шлем на пол, он лег и заложил руки за голову. Сон не шел, он по-прежнему не чувствовал себя уставшим. Закрыв глаза, Вульф вспомнил события последних дней, которые пронеслись в памяти хороводом пляшущих огней. Они превращались в снежинки и падали на ослепительно белую долину реки, скованной толстым ледяным панцирем.

Глава восьмая

Гонимые штормом, темные тучи низко проносились над дремлющей под ледяным покровом землей. Холодный ветер стонал над долиной, закручивая снежные вихри и разбивая их о деревянные стены кузницы, словно пытаясь выдуть оттуда жар пламени. Его язычки тянулись ввысь, касаясь каменной крыши печи. Седовласый кузнец стоял рядом, глядя на раскаленное докрасна железо. По его покрытому сажей лицу стекали капельки пота, кожаный фартук лип к могучему телу. В жилистых руках он сжимал щипцы, которыми переворачивал в пламени длинный брусок железа. Кузнец с любопытством рассматривал незнакомый металл, но многолетний опыт и доскональное знание своего дела твердили, что из него выйдет хорошее оружие.

Кузнецу никогда прежде не доводилось работать с железом. А потому он был благодарен за добрый совет, который дал одноглазый путник несколько дней назад, когда останавливался в его доме на ночлег. «Ты мог бы выковать меч, и твердь его клинка превзошла бы любое оружие, виданное доселе, – вспомнились кузнецу слова путника. – Я дам тебе то, из чего ты выкуешь мне меч. Плата моя будет щедра». Днем позже он показал, где искать руду, и ушел прочь, а через несколько дней огни кузницы загорелись, раскаляя невиданный прежде металл.

Кузнец достал брусок из огня и, положив его на наковальню, взялся за тяжелый молот. Удар за ударом придавали железу нужную форму; вода, выстреливая клубы пара, закаляла будущий клинок, а пламя раскаляло металл, и снова удары, удары, удары. Кузнец торопился, ибо желал завершить работу к началу великого зимнего праздника Йоль, чтобы сделать все приношения на новом мече. Тогда это оружие было бы освящено как нельзя лучше.

Короткие зимние дни сменялись долгими непроглядными ночами, а кузнец все трудился в своей кузнице. Работа спорилась и близилась к концу. За шаткими стенами бушевала вьюга, снежная метель кружилась в стремительном танце меж голых ветвей деревьев, гнущихся к земле под напором ветра. Его жалобные стоны сменялись на яростный вой, какой издает раненая волчица; он плавно переходил в пронзительный свист, роняющий ужас в сердца людей и заставляющий их запирать все двери и ставни на засовы. Но кузнец не обращал внимания на страшные звуки из-за двери. Одержимый работой, он забыл про еду и питье, не помнил ничего. Его безумный взор не отпускал огромный клинок невиданного доселе меча, над которым он без устали трудился.

Кузнец почти закончил работу, когда очередной порыв ветра распахнул дверь, сорвав расшатавшуюся щеколду. Снежный вихрь завертелся в кузнице, задувая пламя в печи. Кузнец обернулся, не выпуская щипцов и молота из рук. Снежинки кружились, складываясь в человеческую фигуру.

Тот, кто миг спустя возник из снега, возвышался посреди кузницы, едва касаясь головой потолка. Его темно-синий плащ развевался за спиной, словно крылья огромной птицы, а длинная седая борода шевелилась, будто живая. Один глаз был прикрыт черной повязкой, а другой излучал волшебное сияние, которое накладывало оковы безволия на любого недруга, кто отваживался встретить сей грозный взгляд.

Кузнец замер без движения; он стал подобен живущему в недрах гор существу, обращенному в камень светом восходящего солнца. В том, кто стоял перед ним сейчас, опираясь на длинный посох, он узнал путника, которому дал ночлег несколько дней назад. А еще в его рассудке, скованном сиянием единственного глаза, всплыло понимание того, кем на самом деле был тот путник, который явился сейчас, чтобы потребовать свой меч.

– Ты завершил работу, Хеовор? – глубокий бас пришельца вывел кузнеца из оцепенения. Держа раскаленный клинок в щипцах, он протянул его гостю и сказал:

– Да, но железо должно остыть.

– Когда он станет холодным, будет поздно. Меч мне нужен сейчас.

С этими словами одноглазый пришелец протянул руку и взялся за багровый от накала клинок. Хеовор, не веря глазам, раскрыл клешни щипцов – раскаленный металл, казалось, не причинил никакого вреда Одноглазому.

Таинственный гость тем временем поднял клинок перед собой, держа его в одной руке. Прислонив посох к стене, другой рукой он вытащил из-за пояса кинжал. Затем прикоснулся кончиком лезвия к раскаленному металлу и запел:

СОВИЛО – жаркое светило,

Муспелля радость, дочь огня

Времен ты четкое мерило,

И звезды все твоя родня

Острие кинжала заскользило по поверхности меча, вычерчивая магический знак на раскаленном металле. Завершив линию, Одноглазый сдвинул кончик кинжала чуть ниже и стал чертить второй знак, напевая новое заклинание:

ИСА – вековечный лед