Амарант. История жеребенка

Зануда свернула по тропинке вправо, а значит, прощай, прогулка в полях, и здравствуй, плац с зубрёжкой! Тунгус чуть слышно ругнулся сквозь зубы, а Марик подумал, что он мог бы и раньше догадаться – Тунгус-то был без седла! А без седла Кормилец никогда в поля не ездит!

Они вышли на небольшую полянку, окружённую высокими древними елями. Под низкими тяжёлыми ветвями весело петляли тропинки, словно приглашая распутать их прихотливый узор. На полянке, чуть вдаваясь в лес, и находился плац.

Открыв ворота, Зануда отпустила Марика, и тот помчался вдоль ограды так быстро, как только мог. Из-под копыт колючками разлетались мелкие камушки и подмёрзший песок.

Кормилец встал в центре плаца и легонько пошевелил бичом. Тунгус вздохнул, уныло отошёл от него на длину корды и побежал направо. Лицо у него было злое и недовольное. Марик знал, что он терпеть не может бегать на корде.

– Глупое, бессмысленное, унизительное занятие, – шипел Тунгус сквозь зубы, – отвратительное, бестолковое, нудное и унылое! Нашли себе карусельную лошадку…

В его глазах вспыхнул и тотчас же погас огонёк, не обещавший Кормильцу ничего хорошего. Пробежав ещё два круга, Тунгус начал припадать на правую ногу. Лицо его было каменным, но вот блеск в глазах…

– Он хромает! Стой!

Марик готов был поспорить на свой ужин, что заметил мелькнувшую на лице Тунгуса усмешку, но доля секунды, и оно вновь стало непроницаемым.

Кормилец, вглядываясь в ноги Тунгуса, развернул его в другую сторону. Тунгус побежал налево, припадая на левую ногу. Конь уже не скрывал своего надменного торжества.

Кормилец снова остановил его, подошёл ближе, и они вместе с Занудой принялись ощупывать хитрецу ноги. Тунгус откровенно ликовал. Марик восторженно смотрел на разыгрываемое представление и прикидывал, станет ли и он когда-нибудь таким же мудрым и изобретательным, как Тунгус. А тот время от времени болезненно морщился и резко выдёргивал ногу из человеческих рук.

– Похоже, не стоит ему сегодня рысить, – пробормотал вполголоса Кормилец.

Тунгус, едва глядя на людей, снисходительно кивнул.

Кормилец с Занудой отвлеклись от лошадей и о чём-то оживлённо заговорили. До слуха Марика долетело слово «ветеринар», и он насторожился, а Тунгус опасливо повёл в их сторону ухом…

– Да, думаю, стоит вызывать. Всё равно собирались… Если он жалуется на обе ноги…

– Не-е-е-е-ет!!! – Глаза Тунгуса расширились от ужаса, дрожь пробежала по телу, и он в один миг растерял всю свою надменность. – Только не это! Ничего у меня не болит!

Тунгус сорвался с места и, стараясь поднимать передние ноги красивее и выше обычного, пробежал несколько кругов ровной широкой рысью.

– Стой! – Кормилец натянул корду. – Тебе нельзя бегать!!

Тунгус в прыжке развернулся и помчался галопом в другую сторону, отчаянно пытаясь доказать здоровье своих ног. Войдя в слишком крутой поворот, он оступился, споткнулся и чуть не упал, но в последний момент сумел выровняться.

Мрачнее тучи, конь остановился и отошёл в сторону, уставившись в лес. Вместе с паром от его спины как будто поднимались, взывая к небу, волны чёрного негодования. Фыркнув, он мотнул головой и проворчал: «Может, забудут…», правда, без особой уверенности в голосе.

Жеребёнок старался изо всех сил, чтобы и к нему ветеринара не вызвали. Даже когда Зануда легонько потянула его за хвост, Марик послушно сделал шаг назад, несмотря на то, что больше всего ему хотелось прыгнуть вперёд.

Вечером, когда принесли ужин, Марик в испуге отскочил от кормушки – поверх овса разливалось липкое, неаппетитного вида жёлто-коричневое пятно Занудиной подкормки. Поделившись своей бедой с соседями, жеребёнок выяснил, что подкормку в овёс подмешали только ему, и мысленно «поблагодарил» Зануду. Он снова подошёл к кормушке и понюхал пятно. Приторно-навязчивый запах отбивал желание есть. Однако желудок заурчал, и Марик, вздохнув, перевернул кормушку.

Овёс высыпался, пятно оказалось внизу, и жеребёнку удалось перекусить тем, что ещё оставалось съедобным.

Снова потянулись унылые четырёхстенные дни.

– Когда же, наконец, нас выпустят гулять? – сетовала Тётушка Бу. – От этого стояния в денниках того и гляди вьюшки заведутся!

– Не будут нас вечно здесь держать. Как снег ляжет, так и выпустят, – угрюмо буркнул Тунгус. – И не в твоём возрасте вьюшек бояться!

Тётушка Бу обиженно фыркнула и отвернулась к стене. Больше никто не жаловался.

Зануда с Кормильцем не приезжали. Брёвен в стенах не прибавлялось, и считать было нечего. Упрямый конюх теперь не просто вливал подкормку в ужин, а добросовестно перемешивал её с овсом.

Марик дремал, когда в его сон стали пробиваться тревожные звуки с улицы. Шум незнакомой машины, множество шагов, взволнованные голоса. Что-то было не так. В конюшне установилась напряжённая тишина, давящая на уши, словно тяжёлый пресс. Тишину пронзил чуть хриплый от волнения крик Тётушки Бу: «Это он! У меня предчувствие! Это ветеринар! Ветеринар!!!»

Лошади заметались. Тётушка Бу, нервно дыша и ежесекундно обещая упасть в обморок, отчаянно пыталась спрятаться за кормушку (насколько может спрятаться за кормушкой крупная вороная лошадь). Тунгус, повернувшись к входу хвостом, завёл уши назад и громко, злобно клацал зубами. Кто-то, судя по звукам, карабкался на стену.

Марик вскочил, в панике закружился по деннику, надеясь найти укрытие. Скрипнула дверь, и в конюшню вошли люди. Марик метнулся в дальний от двери угол.

– Только не ко мне, только не ко мне, только не ко мне, – причитала из-за стены Тётушка Бу, очевидно, пытаясь скомпоновать потеснее свои выпирающие из-за кормушки формы.

– Ну, и где наш больной? Ведите Тунгуса, – распорядился звучный незнакомый голос.

Тётушка Бу со вздохом облегчения привалилась к стене. Стена жалобно застонала.

Заскрипела дверь денника, и по коридору раздалось цоканье копыт. Тунгус шёл очень медленно, словно каждый шаг давался ему с трудом. У развязок шаги остановились.

Марик вслушивался, затаив дыхание. Зловеще звякнул какой-то инструмент. Тут же нервно затоптался Тунгус, и что-то сразу же звучно загрохотало по полу.

– Но-но! Не балуй, – строго приказал голос.

Тунгус зашипел, грозно клацнул зубами, но топтаться перестал. Было слышно, как по спинам лошадей бегают мурашки.

– Здоров! – услышал Марик вердикт голоса. – Если опять начнёт прихрамывать, попробуйте компрессы, я напишу рецепт.

Тунгус, громко цокая копытами, вернулся в денник.

Прильнув к двери, Марик с облегчением слушал незнакомые шаги. Ветеринар, кажется, уходил!

Но что это? Шаги замерли напротив его денника! Марик почувствовал, как сердце его камнем упало куда-то в желудок, а потом вместе с желудком ухнуло в копыта. Щёлкнула задвижка, и дверь, испустив тихий, как будто придушенный скрип, отворилась. На пороге показалась сияющая Зануда. Приветственно взмахнув недоуздком, она сказала:

– Иди сюда, смотреть тебя будем!

Марик отчаянно замотал головой.

– Да не бойся, глупыш, ветеринар – это совсем не больно!

Марик изо всех сил вжался в стену. Он догадывался, что ветеринар – это и опасно, и больно, и страшно, а радужный вид Зануды только усиливал его подозрения. Зануда же, не обращая внимания на протесты жеребёнка, вывела его, упирающегося, в проход и поставила на развязки, затянув их так туго, что Марик едва мог пошевелить головой. Он не мог сделать ни шага, не мог обернуться. Он был в западне!

Сзади послышались шаги ветеринара. Марик напрягся и зажмурился, от страха он слегка дрожал. Но вот наступила тишина, а затем… чья-то рука легла ему на спину!

От неожиданности Марик вздрогнул и подскочил. Скосив глаза, он увидел стоящую рядом добродушно улыбающуюся женщину. Она подмигнула ему и ласково почесала шею. От неё веяло спокойной уверенностью и таким необычайным, невиданным теплом, что Марик забыл о ветеринаре. Ловкие пальцы пробежали по его ногам, и Марик почувствовал, что сердце с желудком возвращаются на свои места. Женщина посветила фонариком в его глаза, потрогала уши, заглянула в зубы и даже пощупала язык.

– На передах небольшой размёт, а так проблем нет.

Марик в смятении взглянул на свои ноги, но никакого размёта там не увидел. Женщина между тем продолжала объяснять:

– Сена должно быть вволю (Марик начал проникаться к ней всё большей симпатией), выгул тоже увеличить максимально (симпатия стремительно перерастала в любовь), овёс… ну, оставьте пока, как есть, больше ему не надо (Марик разочарованно вздохнул, но он помнил, что даже лучшие из людей не идеальны).