Мга

Дверь захлопнулась от сквозняка, и на Гая разом опустилось облако совершенно инородных запахов. Нездешнего табака, незнакомого парфюма, экзотической, необработанной древесины – запахи устойчивой, ежедневной, добротной роскоши. Но сквозь всё это кружащее голову непривычное великолепие тянуло тошнотворно и тревожно почему-то разлагающимися морскими водорослями. Затхлой стоячей водой.

Когда Гай немного пришёл в себя, он заметил около лестницы, ведущей на второй этаж, высокого джентльмена. Незнакомец, с улыбкой взирающий на задыхающегося парня, весь – от приглаженной чем-то блестящим старомодной, но тщательно уложенной причёски до носков сверкающих туфель – являл собой образец светского молодого человека. Правда, свет этот остался, судя по всему, где-то в далёком прошлом.

На нём прекрасно сидел отлично сшитый пиджак из светлой тонкой ткани, специально небрежно распахнутый, чтобы рассмотреть подобранный со вкусом жилет с кармашком, из которого свисала цепочка, кажется, от очень дорогих, антикварных часов. Туго накрахмаленный белоснежный пластрон венчался щегольской лентой с плоским бантом, а на брюках песочного оттенка не наблюдалось ни единой складочки. Гаю стало даже неловко за свой грязный и совершенно промокший вид. Он услышал взвизгивающий женский смех откуда-то со второго этажа, и подумал, что явно попал на какую-то приватную костюмированную вечеринку.

Забарабанили за спиной Гая в дверь, и он растерянно посмотрел на старомодного пижона. Тот указал ему рукой в светлой, плотно облегающей перчатке на лестницу, и Гай единым махом одолел все ступени, ведущие на второй этаж.

Конечно, привычной шаурмичной тут уже и в помине не было. В накуренном полумраке, где даже сквозь запах табака и хорошей мебели чувствовались сладковато-тошнотворные ноты протухшей воды, развернулся перед Гаем небольшой, но довольно вместительный зал. На зелёные плоскости бильярдов бросали приглушённый мрачно-болотный свет настенные светильники. Тут же находилось несколько ломберных столов, разложенных для игры в преферанс. Гай никогда не увлекался карточными играми, максимум, на что его могло хватить – расписать «тысячу» на щелбаны.

Несмотря на всю чопорность обстановки, никто не обратил внимания на промокшего и всклокоченного гостя. Несколько компаний таких же старомодных смокингов, как и встреченный внизу Гаем пижон, кучковались небольшими группками по два-три человека вокруг столов. Кто-то не спеша беседовал, с удовольствием развалившись на небольших диванчиках, кто-то играл в бильярд. Из темноты временами раздавался женский смех: из зала ощущались выходы в другие комнаты. «Кажется, в этом клубе джентльменов подразумевается и бордель», – подумал Гай.

Он бы, может, сообразил и что-нибудь ещё, если бы тут же внизу, вслед за хлопком закрывшейся двери не раздался шум нелепой возни. Худой брюнет, перетянутый в талии смокингом настолько, что имел вид гигантской осы, неторопливо подошёл к выходу на лестницу и приятным баритоном крикнул вниз, в крутой, узкий проём:

– Миттари, что у вас там случилось? Вы решили сбежать, чтобы не дать мне отыграться сегодняшней ночью? Стыдитесь, светский сердцеед, блестящий кавалер и страстный охотник до перезрелых вдовушек с солидными капиталами!

– Лучше! – жизнерадостно ответили снизу и уже через минуту в зале возникли обалдевшие физиономии преследовавших Гая бандитов. Всех троих подталкивал ласково в спину тот, что открыл Гаю дверь. Миттари? Так его назвал перетянутый в талии франт.

– Лучше, Подборнов, определённо лучше, – повторил блестящий кавалер и страстный охотник, все голоса сразу стихли, в комнате воцарилась внимательная, чего-то ожидающая тишина. – Кажется, у нас гости. Очень полезные гости.

Что произошло там внизу, Гай не знал, но мог предположить: случившееся не входило в разряд хороших событий, потому что преследующие его бандиты вид имели странный даже на беглый взгляд и в полумраке. Больше напоминали портновские манекены, а не людей из плоти и крови. Казалось, если сейчас Миттари их отпустит, перестанет толкать в спины, то они повалятся тряпичной кучей прямо тут на пол. «Сердцеед» хмыкнул и обнял за плечи ничего не понимающего дядьку.

– Имею честь вам представить… Это Боня. Верно?

Седой бандит словно в трансе кивнул, но тут же резко завертел головой, стараясь сбросить с себя клочья кошмара.

– Боня – мой, – продолжал довольный Миттари, – есть ещё два крючка, забирайте, кому карта ляжет.

В комнате оживились. Сначала Гай услышал довольный гул, прервавший напряжение тишины, затем каким-то образом почувствовал, что зал смотрит на него.

– Нет, – с сожалением произнёс Миттари. – На сегодня – лимит. Только трое.

Он повернулся к перепуганному Гаю и вдруг задорно подмигнул. К живописной группе, застывшей у входа, подошёл ещё один из смокингов, невысокий, но ладный выправкой шатен. Перекатывая под ухоженной полоской усиков тонкую, больше дамскую папироску, щёголь вертел в руках колоду карт. Подборнов подскочил к нему, сладострастно облизываясь на колоду, затараторил:

– Вист джентльменский, pаспас, выход – семеpная… Не против, а?

– С вами играть? – растерянно буркнул Боня и оглянулся на своих молчаливых спутников, будто искал у них поддержки. Молодые люди же продолжали безучастно молчать. – Не вкручивай! У вас тут своя игра, третий не суйся… Бой явно колотый. Не, я – пас.

«А ведь это они, – внезапно озарило Гая, – это они напали на Лиду возле дома. Неужели караулили меня уже тогда?».

– Ну, что вы, голубчик, – даже не проговорил, а как-то ласково зажурчал Миттари. – Неужели вы подозреваете Поля?! Подозреваете в …

Он кивнул на щёголя с папироской, который тут же принял вид благородный и оскорблённый.

– Нас подозреваете в нечестной игре? – уже не спрашивал, а вопрошал Миттари. —Отпрысков благородных семейств? А, кроме того, разве вы не понимаете, что игра в преферанс есть по преимуществу игра философская? Победить самого себя, чтобы победить противников и поворотить к себе счастье.

Он так и сказал «поворотить», но звучало это на удивление уместно в этой ситуации.

– Дух побеждает дух и укрощает материю. Это рок, фатум, магия. Разговор с высшими силами, тонкими слоями пространства.

Миттари опять приобнял совершенно ошарашенного Боню за плечи:

– Воля ваша, а только мне видится, что удача ныне не очень благосклонна к вам. Неужто не хотите её вернуть?

Боня, заворожённый его словами-присказками, позволил увлечь себя к одному из ломберных столов, который весь, за исключением зелёного сукна на столешнице, был покрыт светлым серебром. Сосредоточенные бодигарды последовали за ним. В комнате вдруг установилось внимательное напряжение, хотя остальные присутствующие продолжали заниматься своими делами. У стола, где сгущалось предчувствие большой игры, появился Поль с неизменной папироской, в руках его непонятно откуда, будто сама собой возникла деревянная шкатулка для карт.

– Новой вистуем, – убеждённо произнёс он, – не извольте сомневаться.

Поль откинул красно-коричневую крышку с изображением четырёх карточных королей, внутри шкатулки обнаружилась нераспечатанная, с виду абсолютно новая колода, торжественно возлежащая на бархатной обивке густого бордового цвета. Поль протянул шкатулку Боне.

– Милости прошу, вскройте колоду. Своими собственными руками.

Голос его показался Гаю очень знакомым. Интонации другие, но сам тембр… Гай мысленно накинул на Поля большой чёрный плащ. В темноте на выходе из арки, суете и с перепугу не мудрено, конечно, что он толком и не расслышал, и не запомнил… Но всё-таки…

Боня ещё пытался вяло сопротивляться, бормотал что-то про упаковку, которую подделать совсем не трудно, и он сам очень даже может это сделать, и играть в этой компании фриков ему совершенно нет никакого смысла, и дело у него есть к Гаю, важное дело, пусть их отпустят, а потом разберёмся…

Только все понимали, что напор повес уже сломил его, а парни, маячившие двумя тупыми тенями за его спиной, и вовсе двигались, словно в трансе, совершенно выбитые из колеи. Боня взял колоду из шкатулки и вскрыл её с очень недовольным и даже где-то брезгливым выражением на лице. Но руки его, предчувствующие игру, уже мелко и азартно дрожали.

– Всё равно сменку кинете, – только что и проворчал.

Чёрные смокинги переглянулись и стали подтягиваться потихоньку к разгорающемуся зрелищу.

– Вот и славно, – почему-то облизнулся Миттари, и Гаю показалось, что приятельская улыбка на его лице превратилась на секунду в хищный оскал. – Садитесь, голубчик, сначала по маленькой приступим.

– Куш не могу, – сообщил Боня, разваливаясь по богатому сукну эстетского кресла на крепких, витиеватых ножках «под старину». – Я не фартовый сейчас. Лимонить не собираюсь. Вот за него ещё даже аванс не получил.

Он кивнул на тут же вжавшегося в угол Гая.

– А так мы не деньги играем, – улыбнулся Поль, закатив свою нескончаемую папироску в угол рта. Может, от этого улыбка получилась кривоватой, зловещей, но, кажется, кроме Гая, никто не замечал этих странных и даже опасных знаков. Боня насторожился не на выражение лица Поля, а на его слова.

– А что тогда? Тут у вас явно не на фантики от конфет и не на колбашки игра идёт, – преследователь Гая махнул рукой на серебряный и золотой столы для преферанса.

– На интерес, голубчик, на интерес, – добродушно и радостно воскликнул Миттари. – У вас – свой интерес, у нас – свой.

– И что это за «твой-мой» интерес? Сразу говорю, на четыре косточки не сдаю.

– О чём вы, сударь? Не извольте беспокоиться, в накладе не останетесь. Слово дворянина.

Гай сделал шаг в сторону лестницы, полагая, что может идти, но вдруг странное любопытство овладело им настолько, что решил, что пусть лучше умрёт, чем не узнает, как же эта история закончилась. Он потихоньку проскользнул к одному из освободившихся диванчиков.

Поль уже нетерпеливо провёл рукой по столу, словно очищая его для игры. С этим движением изящного красавца опять опустилось равнодушие на чуть было встрепенувшегося Боню.

Старшую масть сняли, и игра началась. Гай потихоньку расслабился, несколько раз зевнул и с удивлением осознал, что он уже скучает, погружаясь в эту бесконечную и однообразную тягомотину преферансной пульки.

Расписали на Боню, Поля, Миттари и ещё одного фрика во фраке с сухим, постным, ничего не выражающим лицом. Остальные звали его по фамилии – Ларин, неизменно добавляя к ней уважительное «нотариус». В отличие от остальной, довольно шумной компании, он говорил мало, но основательно, и так уж сложилось, что апеллировали во время игры именно к нему.

Даже странный, заторможённый дядька Боня проникся общим настроем, и иногда поднимал обесцвеченные отсутствием мысли глаза от карточного стола, смотрел на этого сухого Ларина и бормотал что-то вроде: «Господа, позвольте эту сдачу не считать». Но Ларин поджимал губы, от жеста этого малозаметного, но весомого становилось понятно, что всё идёт правильно, и сомнения Бони по природе своей пусты и безосновательны. Боня успокаивался, уходил в себя, только пожёвывал всё в том же сонном трансе уже опухшие губы.

Девять раз он выиграл, не обнаруживая ни малейшего восторга по этому поводу. «Если они хотят его развести, – подумал Гай, – им вовсе не стоит прилагать таких усилий, поддаваясь, чтобы завлечь его в игру. Он и так готов уже сделать всё, что ему скажут».