Непростые истории 3. В стране чудес

– Я могу задавать эти вопросы десятками… Первая мечта? А тринадцатая? Сотый осознанный сон? Номер дня, который изменил жизнь? Цвет неба в день того пожара, где мы – где я – получил шрам? Человек запоминает детали. Ты же, уверяю, не вспомнишь и не ответишь. Потому что ты – не человек, – двойник вернулся к зеркалу, встал напротив и попытался заглянуть в глаза Альберту. – Никто не может так небрежно относиться к себе и не помнить важного.

Вопросы перемешались в голове, сталкивались друг с другом, рассыпались осколками. Альберт понимал, о чём его спрашивают, и мог в общих чертах ответить, но… Прямо и чётко выдать требуемые факты оказался не в состоянии. Так странно. До этого самого момента он считал, что умеет жить и радоваться жизни, что понимает, где важное, а где нет, что хорошо знает себя. А оказалось?

– Кроме того, ты хотя бы попробуй для начала контролировать окружение, – Финч потёр нос, возвращаясь к работе. – Я могу менять детали в отражении на раз-два… Проверим?

Потух свет, и Альберт замер. Дверь в комнату медленно отворилась, по полу потянулся сквозняк, а в коридоре раздались шаркающие шаги.

– Хочешь встретиться с Фредди? – вкрадчивый голос Финча звучал еле слышно.

Мерзкий скрип когтей о стекло ввинтился в уши. Альберт отмер, подскочил к двери и захлопнул её. Сердце колотилось о рёбра. На улице послышались раскаты грома, а дверь с той стороны настойчиво толкали. Он упирался ногами в пол, который стал мягким и упругим, как желе. Альберт запутался, где пол, а где потолок, в воздухе вокруг образовались капельки воды, и в них отражались… отражались…

Финч завёл готовые часы на восемь утра и отложил их в сторону. Подошёл к своей машине, которая мигала разноцветными огоньками, и сдвинул пару рычажков, задумчиво глянув на показания:

– Слишком назойливые отражения. Давай вызывать их пореже…

***

Альберт во сне дёрнулся и проснулся.

За окном занимался рассвет, с крыши срывались прозрачно-золотистые капли, а с балкона открывался прекрасный вид на город: в небе уже завивались облака над главной башней воздушников, а ветер вовсю трепал драконов, врезаясь в их мощные крылья и всадников на учениях.

Он с опаской приоткрыл дверь – в коридоре всё также, как и вчера, как неделю назад… да как всегда!

Что за дурость? Ну, кто помнит, во сколько он родился… Почему во сне это казалось таким важным? Как этот Финч… смог его в этом убедить?

Альберт успокоился, выдохнул и начал набрасывать начало практической части второй главы доклада «Расширенный функционал суеверий в современной жизни: теория, гипотеза, доказательство».

Проведённый эксперимент доказал основной закон архимага Пруффа: вне зависимости от исходных данных во сне замена (подмена) сознаний оригинала и отражения произойти не может.

Использован один обязательный предмет (зеркало) и два из тринадцативозможных условий: ночь, гроза. Вследствие чего отражение получило 0,4% самостоятельности (не использовать свечи, чтобы не увеличить процент вдвое!) и могло влиять на антураж сновидения (предпочтительно перед экспериментом находиться в умиротворённом состоянии!).

Подробный план эксперимента см. в Приложении №3

Мария Дышкант

Автор и критик на Синем сайте, курсант «Мастер текста». Пишу фантастику и фэнтези, иногда реализм, публикации, в основном, сетевые. Стараюсь создавать что-то необычное, удивлять читателя.

По профессии – филолог английского языка, также знаю немецкий, преподаю и занимаюсь переводами. Обожаю путешествовать. И, конечно, книги – куда без них.

Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Amaretto.html/ (https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Amaretto.html/)

Джинн и человек

Аллах предначертал в этот день великую неожиданность. Я так долго спал в нетронутой лампе, что уже не надеялся созерцать мир вновь. Хотя и был заточён, я знал, сколько дней, часов и даже минут в пределах земных прошло с тех пор, как я выходил наружу. Мой последний хозяин, нечестивый и неразумный гордец, загадал желание оплошно, и по воле Аллаха мы с ним вместе провалились под храм. В лампе никто не мешал беззвучно слиться с потоком жизни, плыть в фане[1 - Фана (араб.) – небытие.], внимать, не касаясь мира кончиками пальцев.

Не нуждаясь в комнате, я создал призрак-отражение с золотыми расписными орнаментами на стенах, яркими, как заря, коврами искусного плетения, прекрасными вазами и дивными мозаиками. Такое убранство дарило больше услады, чем грозный нрав тёмной пустоты, раздающейся эхом внутри металла. Передать сиятельный вид комнаты во всей красе не удавалось. Лишенный чувства обоняния, как и вкуса, я убеждал себя, что в ней царили медовая душистость, шафран, благовония и различные сушеные травы, но всё, что мог о них вспомнить, – это названия.

Аллаху было угодно, чтобы после трёхсот лет тишины в один судьбоносный день моё безвластное жилище вдруг начало трясти. Я ощутил, как лампу поднимают, и был рад наконец выбраться, хотя это означало служение прихотям очередного господина. В любом случае, интересней, чем безмерная тоска. За это время в мире, должно быть, много чего изменилось, и я необычайно желал его увидеть.

Раздался ожидаемый призыв – везунчик потёр моё обиталище. Явившись наружу, я хотел зажмуриться от яркого солнечного света, на минуту представить себя человеком… но не помнил, каково это. Всё стёрлось из памяти песком длительного заточения. По обыкновению, я сложил руки ладонь к ладони и поклонился новому хозяину.

– Слушаю и повинуюсь славному властителю. – Меня не призывали три столетия, а эти слова всё равно казались тошнотворно надоевшими, словно годы в пустыне. Моя речь прозвучала непривычно, медвяно – язык господина был мне незнаком, поэтому волшебные силы шлифовали непонимание, как янтарь.

Передо мной сидел на земле причудливый юноша. Возможно, он таким казался из-за того, что я пропустил не одну эпоху смертных, или потому, что не встречал никого – столь странного – раньше.

Это был молодой мужчина со лбом высоким и блестящим, с щеками, покрытыми пылью. Он то снимал дивную вещицу с двумя круглыми кусочками стекла с переносицы и отводил от лица, то надевал обратно, прищуриваясь и приглядываясь. Волосы его были светлы и торчали в разные стороны, подобно оперенью пеликана. Белое одеяние, похожее на рубаху, с закатанными до локтей рукавами и расстёгнутыми двумя верхними пуговицами, прилипло к телу. В его взгляде было нечто безумное, как у алхимиков, которых мне приходилось встречать, – жажда знаний и страстное желание совершать великие дела. Однако узрел я и благородство. Именно такие учёные стремятся выйти за пределы возможного и даже бросить вызов самой природе, не боясь оказаться в трясине бедствий. Это было одновременно очень знакомо мне, но также и чуждо.

– Поразительно, – воодушевлённо произнёс он, отряхнув от песка и пыли упавший нелепый головной убор кафиров, и поднялся на ноги.

Мужчина медленно обошёл вокруг меня, внимательно разглядывая.

– Либо у меня мираж из-за долгого пребывания на солнце, либо предо мной настоящий джинн, – он обращался скорее сам к себе, нежели ко мне.

– Да, о, повелитель, я джинн и исполню три твоих желания, – промолвил я и закатил глаза. Молодой человек увлёкся рассматриванием лампы.

– Удивительно, – прошептал новый хозяин, проводя пальцами по золотистой, как лик ока небосвода, поверхности и драгоценным камням моего крошечного дома. «Лампа стала новой и прекрасной, что не менее удивительно, чем когда обретаешь столь могущественного слугу», – подумал я.

Господин не спешил беседовать со мной, поэтому я разглядел место. Мы находились среди развалин, которые были уже изрядно разобраны. В руинах прежнее величие стен не угадывалось, но я уверился, что это тот самый храм, под который Аллаху было угодно низвергнуть нас с прежним господином. Колонны длиною в сто локтей каждая разбились на части, время стёрло последние краски с роскошных стен, песок испортил изысканную резьбу. Ни один древний символ уже не разобрать. Вдалеке я увидел около дюжины людей, которые волшебства не заметили, будучи погруженными в работу. У всех были такие же одеяния, как у человека, который нашёл мою лампу.

– Чего изволите, о, хозяин? – после длительного перерыва снова прислуживать оказалось трудно. Я и так слишком долго просидел в лампе, теперь ещё и приходилось ждать, пока случайный счастливец определится с намерениями. Да простит мне Аллах это нетерпение!

– Я не должен спешить, – бормотал незнакомец, шагая туда-сюда и почёсывая острый подбородок. – Нет-нет, это слишком важный вопрос, который требует тщательных и долгих размышлений. Желания нужно формулировать предельно осторожно. Допустить ошибку легко. Так что оставлю их на потом, – он остановился и вопросительно взглянул на меня. Затем неуверенным голосом проговорил: – П-приказываю тебе в-вернуться в лампу.

Я совершил, как велено, понимая, что этот странный юноша стал моим повелителем на много дней и ночей. И понимал, что речистый умелец проявил мудрость, приняв решение не поступать опрометчиво. Поспешность – от сатаны, и она порождает раскаяние и разочарование.

***

Первые несколько дней повиновения Льюису, как назвался повелитель, проходили без трудов – безмятежно и беззаботно. Время от времени он меня вызывал из лампы, дабы расспросить о джиннах. Господин имел право расспрашивать о дарах лампы столько, сколько пожелает, однако лишь немногие до сего времени изъявляли интерес познать творение волшебства.

На третий день я узнал, что господин мой – историк-археолог, так величали людей, которые познавали премудрости стародавних дней. Хозяин перечитывал множество писаний, сверяясь с моими ответами. Едва закончив изучать лампы и джиннов, господин мой решил, что ему встретился «нетипичный представитель этого вида духов».

Кое в чём Льюис оказался прав, ведь волею Аллаха я действительно отличен от мне подобных. Джинны – духи, сотворённые Создателем, они вольны и могущественны. Рабами ламп становились люди, либо совершившие ошибки, как я, либо же наказанные за злодеяния. Мы получали огромную силу, но не были вольны распоряжаться ею и могли обращать её в дело лишь по желанию наших повелителей.

От превращённых в джиннов смертных я тоже отличался. В джиннов обращали людей тщеславных и ненасытных, заслуживших стать пленниками горестей и невзгод, я же согрешил только тем, что молвил глупость. Как говорит мой народ: язык твой – конь твой, не удержишь его, он тебя сбросит.

Я был не настолько озлоблен из-за рабства, чтобы помышлять о хитрых кознях для господ моих, что свойственно многим джиннам.

Мне не хотелось губить души, делать людей несчастными из-за их глупости. Я смирился с волей Аллаха и исполнял свой долг безо всякого интереса. Ведь недаром говорят: разве змея порождает кого-нибудь, кроме змеи?

Узнав, что полный достоинства молодой господин проявил великодушие и попросил не величать его хозяином, я несказанно удивился. Также он пожелал узнать моё имя.

– Заир – так меня звали при жизни, – отвечал я.

Льюис не торопился с первым желанием. Услыхав, как я дивлюсь, что господину совсем ничего не нужно, когда бы он мог пожелать многого и ещё больше, повелитель деловито ответил:

– Ещё не решил.

Каждый из моих хозяев за неделю преуспевал придумать хотя бы одну щедроту Аллаха. Господин Льюис лишь записал обо мне и о нашей встрече и сделал несколько искусных рисунков меня и лампы.