Непростые истории 3. В стране чудес

Энди тараторил и не мог остановиться: когда напряжение, наконец, отпустило, он понял, что боялся остаться без Клэр. Она была первым человеком, кроме мамы, кто заботился о нём, гладил, кормил и играл. Наверное, это глупо. Он ведь столько времени жил один, и было неплохо. Но теперь, когда он знал, что можно ещё лучше… пожалуй, он не хотел бы возвращаться обратно в свой мирок. Это было бы слишком тяжело.

Если теперь его жизнь будет похожа на тех самых золотых рыбок в воде – быстрых, неуловимых, непредсказуемых – пусть, он больше не боится, и, к тому же, где-то там, в огромном доме Океане, его ждёт мама. Может, она на это и надеялась? Что он выберется из своей бутылки и придёт к ней сам? Энди собрал в рюкзак, который ему дала Клэр, одежду, сундук и лодочку, туда же сложил часть еды – на всякий случай – а затем встал в пороге:

– Я готов!

Назойливые отражения

Альберт во сне дёрнулся и проснулся.

На улице завывал ветер, балконная дверь, приоткрытая с вечера из-за духоты, противно поскрипывала, по железным перилам барабанили капли дождя, а за стеклом нет-нет да мелькали молнии. Метеорологи обещали ночью грозу и, кажется, не обманули.

Стоило пошевелиться и высунуть ноги в поисках тапочек, как холод моментально заполз под одеяло. Альберт поёжился, решительно встал и закрыл дверь. Не хватало только подцепить простуду или застудить уши. Один раз познакомишься с этой болью, и больше не хочешь повторять – тонкая, мерзкая, пульсирующая внутри головы.

Дверь отсекла не только холод, но и шум. В комнате образовалась мягкая тишина.

Он прошлёпал обратно, невольно глянул в зеркальные дверцы шкафа: в темноте комната выглядела иначе, а уж её отражение и подавно. Альберт показал язык, так и не решившись ткнуть в себя пальцем. В детстве его пугали сказками о другом, оборотном мире, всяческими приметами и, конечно, запретом смотреть в зеркала по ночам, иначе то ли дух, то ли призрак, то ли ещё какая пакость сможет сделать, что ей вздумается. Или вовсе поменяется с ним местами. Глупости, конечно! Сейчас так не кажется, но нужно думать трезво и доказать это.

За дверью не стоит Фредди Крюгер – там пылесос. По коридору не крадётся дьявольская собака – это пакет с вещами. В туалете не хрипит зомби – всего лишь шумит вода в трубах.

Собственное отражение отталкивает тёмными провалами глаз, губы вот-вот изогнутся в насмешливой улыбке. Брр.

Альберт быстро залез под одеяло, укутываясь со всех сторон для надёжности и успокаивая бурное воображение. Больше никаких фильмов ужасов на ночь, нужно подумать о чём-то хорошем: лес, речка, шашлыки с друзьями… Сон подкрался незаметно, аккуратно проглатывая сознание.

***

– Нет-нет-нет, ну что ты творишь! – Альберт толкнул ногой системный блок, который начал тормозить и зависать в самый ответственный момент игры – и это не считая того, что он не успел сохранить целую главу доклада. – Дурацкий день.

Выходной не радовал. И дело не в игре, просто общая слабость сказалась на всём: не хотелось начинать эксперимент сначала, а придется, если препод решит, что ошибки фатально исказили данные.

Похоже, ночной сквозняк всё же сделал своё чёрное дело, или он что-то напутал. Иногда поражает, сколько энергии может сожрать собственное сознание, если его не подпитывать. Альберт откинулся на спинку вращающегося стула, крутанулся пару раз и замер. Не так. Какая-то деталь выбивалась из привычной картины мира. Мысль петляла и ускользала, зудела, мельтешила и не давала сосредоточиться. Он щурился, пытаясь сопоставить факты с воспоминаниями – что не так? Стакан холодил ладонь, вода нежным потоком скользнула по пищеводу и…

Моментально вспотели ладони, а по позвоночнику прокатилась ледяная волна. На секунду сковало оцепенение. Альберт резко втянул носом воздух, закашлялся, смаргивая слёзы, и развернулся к зеркалу – его отражение всё так же сидело за столом и даже не думало повторять его действия. Что за чёрт?

Он пригляделся и признал, что и сама комната выглядела иначе, неуловимо, но она изменилась – не сразу и заметишь. Появились механические приспособления, на столе ржавые колёсики от часов, цепи и куски железа, а вместо компьютера высилась огромная машина с сотней кнопок и рычажков. Все они повторяли расположение его вещей, но были иными. Он подкрался ближе, рассматривая свою – или уже не свою? – комнату.

– Эй! – Альберт постучал по металлическому поручню, не решаясь касаться зеркала, чувствуя себя не в своей тарелке. – Ты кто?

Его двойник замер и обернулся, слегка наклонив голову.

Слова застряли в горле, когда он увидел, что часть лица у отражения испещрена тонкими железными пластинами, медными колёсиками и проволоками. В остальном отличий он не видел: грязно-зелёного оттенка глаза, пшеничные пряди, собранные в короткий хвост, в вырезе футболки торчат ключицы, а руки в мелких царапинах, даже шрам на мочке уха такой же.

– Чего тебе? – недовольно спросил двойник, которому надоело затянувшееся молчание.

– Э-э… Ничего. Прости, если отвлекаю, – Альберт поднял вверх обе руки: то, что отражение решило поговорить, сделало его менее пугающим. – И всё же, как я могу к тебе обращаться?

Он понял, что ухмылка в его исполнении смотрится ужасно, особенно когда предназначена не постороннему человеку:

– Меня зовут Финч, если тебе так уж важно с чего-то начать.

– А меня – Альберт…

Почему Финч? Так звали его медведя давным-давно – он всему отряду плюшевых зверей дал имена, да и мало ли, вообще, что бывает в детстве, всего не упомнишь. Что-что, а сменить имя он никогда не хотел.

– А почему Альберт? – насмешливо спросил двойник в тон ему. – У меня так собаку звали.

– Ты – моё отражение, и должен быть как я. Разве нет? – он сел по-турецки на ковёр перед зеркалом, посмотрев на Финча снизу вверх.

– Какое самомнение, – тот поднялся со стула и устроился напротив, в руках сверкнули начищенными боками разобранные часы. – Многие на твоём месте разбивали зеркало, полагая, что им всё мерещится, а ты пытаешься понять. Интересно.

– На моём месте? – Альберт и правда не переживал, учитывая нереальность происходящего, поэтому старался разложить по полочкам новую информацию. – Но я больше не помню таких снов, значит, этот тоже забуду.

– А. Думаешь, ты во сне? Ну-ну, – Финч фыркнул, ковыряясь каким-то тоненьким инструментом в часах.

– Не отвлекайся. Так что там о других? – зеркальная поверхность не пропускала внутрь: он прижимался к ней рукой, ногой, щекой и носом, но ничего не менялось. Хорошая попытка, но, наверное, глупая.

– Не я твоё отражение, – на него посмотрели, как на неразумного ребёнка. – А ты – моё.

– Чем докажешь? – на место лёгкому раздражению пришли новые вопросы, которые настроили на деловой лад. – Либо есть факты, либо этого не может быть.

– Да ну? У тебя всё же большое самомнение, – двойник обернулся, оглядывая массивную машину с сотней кнопок и рычажков. – Видишь САРУ? Это она вас ловит, точнее, позволяет вам задержаться на какое-то время, чтобы увидеть реальность.

Три года назад Финч создал машину, которая могла остановить его отражение. Сложная система кнопок и рычажков контролировала время и пространство. Для замеров нужен был эксперимент на себе, однако череда опытов выявила один интересный факт: отражения считали себя оригиналом. Один за другим. Никто не сомневался в том, что он является единственным подлинником, а сам Финч – плод фантазии, сна, какого-то мистического явления. И он кинулся изучать эти сущности как побочную ветвь исследования. Отражения обладали памятью и самосознанием, с ними оказалось на удивление интересно разговаривать – конечно, с теми, кто мог достаточно хорошо держать себя в руках. Но, по большому счёту, они были лишь инструментом, необходимым подспорьем для будущих великих открытий.

Начиналось это иначе. С первыми сущностями Финч хотел подружиться. Отсутствие чёткой классификации не позволяло отнести двойников в разряд пустоголовых болванок, в них чувствовалось живое начало. Однако один за другим неприятные инциденты подорвали его желание считать их чем-то иным, кроме инструментов: объекты для чётких замеров– и ничего больше.

– Я – не отражение! – Альберт возмущённо вскочил на ноги. – Но могу доказать, что ты – это оно… Ну ты понял.

– А я могу доказать обратное. И всё же ты наглый, – Финч спокойно ответил на пылкую тираду. – Хорошо. Пойдём с другой стороны. Со временем я стал замечать, что отражения не помнят действительно важных событий… То есть они имеют общее представление о моей жизни, разбираются в ней и – частично – в мире, но личные данные – это как тайна за семью печатями, она принадлежит лишь человеку. Но не его отражению.

– Это разумно. Я бы не хотел, чтобы кто-то знал о моей жизни такое… личное, – Альберт прокрутил суть разговора в голове ещё раз: зачем они что-то доказывают друг другу?

– Вот и чудно. Учти – я узнаю, если ты решишь врать и не краснеть. Итак, во сколько ты родился?

Альберт уже собирался выпалить всё, что знает, но после прозвучавшего вопроса замер с приоткрытым ртом. Финч оглядел получившуюся статую и насмешливо фыркнул – он понимал, что ответить невозможно! Разве это честно?

– Что это за вопрос! – Альберт всё же отмер и сердито пнул деревянную перекладину шкафа. – Откуда я время-то должен был запомнить?

– Это же твоё рождение! В твоей жизни – самое первое и важное событие! И ты не знаешь? А спорим, я знаю?

– Не спорим, – потихоньку он начал сомневаться в себе – доводы Финча были немного странными, но… – Давай другой вопрос.

– Хорошо. Назови день, когда ты впервые влюбился.

– Чёрт возьми! Да что у тебя за вопросы? Я влюбился в школе, в первом потоке, она сидела передо мной, кажется, её звали Мария, и…

– Не-не, оставь это при себе, мне не интересно, – двойник пожал плечами, перебирая разные цепочки на стенде – видимо, подбирая под часы. – Человек знает, когда он влюбляется. А ты не знаешь – вывод?

Финч обернулся и оглядел его с сочувствием. Это отражение снова задевало что-то внутри, вызывало интерес и сочувствие одновременно. Показалось, что он по-настоящему испытывает эмоции: чуть-чуть страх, настороженность, любопытство, возмущение, гнев… Как занимательно. Могла ли машина эволюционировать и сама выбирать наиболее яркие отражения из тех, что ей доступны?