Удачная подмена

Наутро они с Санталовым впервые поругались. Иван мягко высказался о том, что не стоило оставлять приятеля в их квартире, подвергать себя риску заражения, да и есть же какие-то рамки приличия, ну и что, что он одинокий, положили бы Евгения в больницу.

– Не тяни свои клешни ко мне, не пытайся загладить свою неправоту обнимашками. Давай-ка я отвечу. О себе. У меня иммунитет нормальный, переболела – раз, привита – два. О Витецком. Его в больницу под дулом пистолета не загонишь, а если бы увезли, то он бы себя там так повёл, что выкинули бы враз. И о нас двоих. Тебя увезли, по справочному телефону сухие отмазки ни о чём. Мне впору на стенку лезть! А он меня сюда перевёз, работой загружал, в больницу возил на приём и анализы. Моя бабушка мне говорила, что самое гадкое в людях – неблагодарность. Я ему по гроб жизни благодарна! Я плюю на рамки приличия! В этих рамках я бы сдохла, сидела бы тут одна и с ума сходила по тебе! А с ним я была занята по самую маковку. Не всё ли тебе равно, что люди говорят? А ты лучше вспоминай о том, что он меня спасал для тебя, причём не один раз.

– Понял. Прости, – счёл за лучшее сразу отступить Иван.

– Я тебе больше скажу. Сына назову Евгением, мой малыш за жизнь ему не меньше должен быть благодарен, чем родителям.

Витецкий тоже не остался в долгу. Причину ссоры он понял и поддразнил приятеля в своей обычной манере:

– Сатана, знаешь, что те, кто женится на молоденьких, в смысле психиатрическом находятся в пограничном состоянии, они латентные педофилы. У меня на соплячек твёрдое табу. Все мои дамы – сверстницы, первая моя длительная связь возникла на первом курсе и была дама возрастная, чуть ли не на десять лет старше. Она даже всерьёз за меня замуж собиралась, пока не узнала, что я несовершеннолетний! А ещё я педагог по диплому. Лина мне ученица, я её иначе как дитя рассматривать не могу. Вот у тебя, извращенца, журналиста по диплому, такие границы не установлены.

Он прожил у них почти до середины января. Слишком медленно восстанавливался. Уже Иван сел за руль и выезжал за пределы области, уже главбух издательства выписалась из больницы и вышла на работу, а он по-прежнему едва ноги таскал. Лина поражалась, что у него хватало энергии целыми днями висеть на телефоне, вызнавая новости и сенсации, а потом стучать по клавиатуре ноутбука, но покрывался п?том, стоило ему вокруг дома обойти. Лина таскала его по дорожке, ведущей от дома к остановке, а потом по круговой, которую облюбовали любители бега и собачники. Вечерами к ним присоединялся Санталов. «Танго втроём», – веселилась главбухша. «Привет шведской семейке!», – язвила Лера. А Лина бурчала:

– Некомплект, тут ещё моего законного мужа не хватает!

Толик в оба её приезда за документами скрывался, и Лине пришлось подать заявление о разводе мировому судье. Только получив вызов, он соизволил с ней связаться и предложил встретиться.

– На суде теперь…

– Нет, Лина, нам надо обсудить вопросы собственности.

– Ты что, мои юбки-блузки-панталоны делить будешь? Но ведь твоя кассирша килограмм на десять легче и сантиметров на десять длиннее.

– У нас с тобой квартира.

– Ты и дальше собираешься её арендовать?

До Лины только тут дошло, что её средней руки предприниматель даже не выяснял, на кого оформлена квартира, не видел в глаза даже квитанций на оплату коммунальных платежей, а, следовательно, коммуналку уже год не платит. В терминах, которые она затвердила в общении с Витецким, Лина охарактеризовала его ум и порядочность, а потом перезвонила отцу и поинтересовалась, как это случилось, что в его квартире год живёт посторонний человек, да ещё за квартиру не платит? Его бормотание о том, что он её муж, вывело Лину из себя.

– Я год назад сказала тебе, что расхожусь! Я живу с другим, я беременна от него. А ты всё ещё собираешься нас воссоединить. Вы всю жизнь долбите мне, что я глупа. Извини, папенька, но, по-моему, это у тебя размягчение мозгов.

И бросила трубку.

Отец перезвонил на следующий день. Опять то же самое. Да ещё претензии: я, мол, плачу за квартиру, в которой ты прописана. И вообще, давно уже пора определиться с жильём. Давай я у тебя квартиру куплю.

Ну, понятно, всё о бабках.

– Папа, у тебя денег таких нет, чтобы её купить. И мне дед её завещал с условием.

– Неправда! Ты была ребёнком!

– Я была нормальным ребёнком. Это после его смерти вы стали из меня дуру делать. А дедушка сказал, что, если он маме наследство оставит, она его живо размотает, и нам обеим будет не на что жить. Он с меня слово взял, что, пока мама жива, я эту квартиру не продам. А теперь у меня ребёнок будет, я тем более её не продам. Ты ведь для своей Лолы у меня квартиру пытаешься вымозжить? То есть обделить дочь и внука, пусть и не родных, ради этой… ладно, не буду. Папа, я уже пять лет там не живу, и впредь не собираюсь, если жизнь окончательно не прижмёт. Пока ты жив, всё будет по-прежнему. Пользуйся жильём, мебелью, дедовой уникальной библиотекой. Но после тебя это достанется твоему внуку. Или Лола обещает тебе родного ребёнка подарить?

Он тяжело молчал. Потом отключился. Позже на неё пытался наехать Толик, похоже, что тесть наконец-то потребовал от него платить или съехать. Но быстро отступил, поняв, что Лина из-под контроля вышла навсегда.

– Ну что, развод и девичья фамилия? – спросил Витецкий Лину, встретив её на автовокзале вместо Санталова, уехавшего в Москву.

– Свидетельство о разводе на руках, а фамилию менять не стала. Какой смысл, если собираюсь её в очередной раз сменить?

Через пару дней он увязался с ними в загс, и стал свидетелем на свадьбе. По предъявлении справки о беременности их зарегистрировали в тот же день. Так себе свадьба получилась: пообедали, Лина стала посуду мыть, а мужики на какой-то брифинг убежали.

Глава двадцать вторая

От штампа в паспорте ничего не изменилось, только Лине пришлось за новым обратиться. То ли от хлопот, то ли от приближения родов она стала сильно отекать, поэтому ездить с риелтором на просмотр квартир, выставленных на продажу, она отказывалась. Санталов нервничал, срок аренды «гнезда порока» заканчивался в феврале. Но однажды, не доехав до дома, они были вынуждены затормозить у аквацентра, увидев мать и бывшую жену Ивана, беседующих с Витецким. Иван пошёл пообщаться с матерью, Лина осталась в машине. Иван вернулся довольно быстро, вслед за ним подоспел его приятель.

– Ишь, как сияет, гадость, наверное, дамам сказал?

Муж засмеялся:

– Ты не поверишь, заставил меня поклясться, – и не договорил, его согнуло от хохота.

– А что такого, тётя Нина очень не хотела, чтобы Ванька на тебе женился. Я ему и сказал: не огорчай маму, дай слово, что больше никогда не женишься. А он такой: да пожалуйста, клянусь, что больше никогда не женюсь!

– А Марине что требуется?

– Подлечить уязвлённое самолюбие, – ухмыльнулся приятель. – Вот только ты Ивана не ревнуй.

– Вот ещё…

Лине плевать на Марину, да и на свекровь, по большому счёту, тоже. Что ей чужая тётка, она с родной матерью четырнадцать лет не виделась, они перезванивались один-два раза в год, и каждый раз после звонка у неё надолго портилось настроение. Как Ваня сказал? Все друзья в прошлом остались? Да, у неё тоже не друзья, а приятели. В нынешней жизни один Ваня весь мир заслонил.

Нет, всё-таки этот ехидный лысый чёрт ей друг. Вечно со словами гадкими, на работе и вовсе заорать может, но что значат слова по сравнению с поступками? Наорёт, а потом яблоко сунет: «На, подкрепи пузожителя». Не даёт наклониться, бросается сапоги ей застёгивать. Да, спасибо ни разу не сказал. Но не обвинять же его в неблагодарности, если в делах он роднее родных? И замечает то, что порой даже Ваня не видит.

– Ты что сопишь недовольно? Что на мужа зло косишься?

И вытянул-таки из неё занозу: Иван воспринимает её беременность как болезнь, то есть неизбежное зло, которое нужно перетерпеть. И её ребёнок – такое же неизбежное зло, косяк.

– Лина, а ты разницу между мужиком и бабой понимаешь? Не то, что между ног и в целом по контуру силуэта, а психологически? Так вот, что касается разницы между мальчиками и девочками, то женщина девять месяцев дитя в себе носит, а потом всю оставшуюся жизнь считает его частью себя. Оно у неё на уровне спинного мозга приросло. А мужик слишком мало в это дело вложил, чтобы так уж ценить. Поэтому оценивает головным мозгом. Может полюбить, может гордиться, если есть чем. Присмотрится и со временем полюбит. Но может и не полюбить, имеет право. А твой Иван до оскомины добропорядочный, если и не привяжется, всё равно родительские обязанности будет исправно исполнять. Вот у тебя отец был?

– И был, и есть. Он не биологический… ну, то есть мама меня от кого-то другого родила, но растил он меня с самого рождения.

– Он тебя любит? Ну? Ты что зависла?

– Интересный вопрос, дядюшка. Никогда об этом не задумывалась. Как ни обидно это признавать, если любит, то несколько своеобразно. Но вообще у меня и мама тоже… своеобразная.

– Ну, договаривай!

– Вот если человек ежедневно твердит тебе, что ты тормоз, дура и некрасивая – это любовь?

– Охренительно! Что, и мать, и отец? А я всё думал, что это ты беззубая такая? Мне часто тебя побить хочется, а оказывается, ты уже битая-перебитая, и зубы тебе в семье давно повыдёргивали без наркоза. Теперь понятно, какой цемент скрепил вашу пару. Ну что ж, пациент Санталова, у Ивана этот брак точно будет последним, недаром клялся. Это я тебе как доктор говорю.

– Хватит ржать, выражайтесь яснее!

– Ты первая в его донжуанском вписке, у которой полное отсутствие стервозности. Недаром он полгода тебя обхаживал.

– Да ничего он не обхаживал! Если хотите знать, я ему сама навязалась!

– Серьёзно? Как рыбак-теоретик тебе скажу: для того, чтобы рыбка заглотила крючок, надо его к ней подвести и червячком завлечь. Так что не заблуждайся. И кончай, рыбка, икру метать впустую. Он тебя любит, и это главное.