Удачная подмена

– Дядюшка, ни разу к слову не пришлось. А ты женат был, дети есть?

– И женат был пару раз, и дочь есть. В Ефимовске живёт с матерью, Света, семнадцать лет, папкой чужого мужика зовёт. Редко общаемся, зовёт предком, когда деньги нужны. Предваряя последующие вопросы, скажу: женился по залёту, счастья не испытывал, когда родилась, охренел на первой неделе от детского писка, умиления от содержимого памперсов не испытывал. Разбежались быстро. Алименты плачу исправно.

– Ну, по крайней мере, честно. А может, Света родит пацанёнка, и в вас на старости лет вдруг проснётся чадолюбие. Будете вы его учить обсценной лексике, кормить кашей и прогуливать по Жаброво.

Наконец-то приходит повестка по поводу нападения. В отделение её сопровождают двое: и муж, и начальник. И в кабинет вваливаются все трое. Несмотря на то, что Лина даже ещё не в декрете, вид у неё ужасный: бледность, отёки и необъятный живот. На замечание одного из обитателей кабинета о том, что приглашена она одна, Витецкий вкрадчиво уточняет:

– А роды вы принимать будете?

Игорь в клинике неврозов. Следователь, с опаской косясь на Линину оплывшую фигуру, задаёт вопрос, каким образом Игорь узнал адрес съёмной квартиры, если его, адрес то есть, вообще никто из знакомых не знал. Лина впервые чувствовала себя защищённой, поэтому не растерялась, а стала рассуждать:

– Вопрос, конечно, интересный. В распечатку звонков и его, и моего телефонов, конечно, брали, поэтому знаете, что он у меня в ЧС, и мы не перезванивались, так что версия у меня только одна: Полина. Ещё когда работала, видела их вместе. А буквально за несколько дней до нападения мы столкнулись в Жаброво. Я от неё с трудом отвязалась, сев на автобус, а потом в последний момент выскочив из него, но кто мешал ей проследить за мной?

Недалёкая девочка, которую очень оперативно разыскали, сразу созналась, что Игорь заплатил ей за адрес Лины. И наивно хлопала ресницами: «А чё такого?» После этого давить на Лину, что она сама пригласила троих придурков, учитывая к тому же, что дверь была сломана, уже как-то было ни к чему. Дело опять зависло в ожидании выздоровления главного подозреваемого.

И вот Лина получила больничный. Неделя отдыха – и она готова на стенку лезть. Понемногу помогает мужу с набором текста, стряпает, много гуляет, но всё равно чувствует себя не при деле. Наконец-то они покупают жильё, как и мечтали, в Жаброво. Иван Ильич вкладывает в неё все имеющиеся деньги, и они оказываются в абсолютно пустой квартире. К счастью, предыдущие владельцы оставили им кухню. Витецкий, пришедший помочь приятелю освежить отделку, благо живёт в доме напротив, ржёт:

– Знаете ли вы, что если из мебели у вас один журнальный столик, то вы не журналист, вы алкоголик.

Нет, кровать они, конечно купили. И столик у них, не журнальный, а маленький для ноутбука был. И кресло к нему. И всё, больше в комнатах ничего!

И Витецкий предлагает Лине подработать ещё месяц на корпоративном портале, «чтобы было пузожителю на памперсы, себя занять делом и мужу нервы не трепать». Режим щадящий, только два дня в офисе, а три на удалёнке, поэтому даже Санталов не очень возражает.

Глава двадцать третья

– Круто у вас, московских, – завидует Витецкий. – Семинар в Турции! Эдак на халяву в море искупаться, водочки попить, с коллегами женского пола пообжиматься, жизнь холостую вспомнить.

– Вот и я говорю, – соглашается Лина. – Нас бы послали, а, дядюшка?

Уговорили всё-таки Санталова. Отбрыкивался от поездки всячески, но сегодня с утра улетел в Москву, а дальше чартером в Анталью.

Лину очень волнует, как чувствует себя Иван. Ей кажется, что из всех чувств к ней у мужа осталось только чувство долга. Об этом она говорит в машине, когда они возвращаются с «присутственного дня», прихватив с собой новую подругу Витецкого, врачиху заводской больницы Раю. Эта дама поразительно похожа на предыдущую, такая же полная, громогласная и ехидная. Только волосы вытравляет в платиновый блонд, а предыдущая была рыжей. Она откликается, не давая ему слово вставить:

– Что ты компексуешь? Ну, отёки, ну, живот. Мужики таких мелочей не замечают. Если муж любящий, то в его глазах жена всё та же, какой он её в первый раз увидел. Даже если пятьдесят лет с той поры минуло и пятьдесят килограмм с той поры наедено.

– Это у неё гормоны, – подхватывает Витецкий. – Все беременные такие. То «ты меня не любишь», то селёдку ей под плащом.

– Под шубой, чудила, – хохочет дама.

– Ты звони, если что, – высаживая Лину у подъезда, говорит он. – Проводить?

– Что я, до лифта не дойду?

Да всё нормально. Тридцать четвёртая неделя, завтра второй присутственный день, а потом можно залечь дома, только дважды выходя на улицу: днём не меньше часа среди сосен, а вечером перед домом по дорожкам, чтобы спать крепче.

Назавтра одна из коллег некоторое время не решается что-то сказать ей, а потом всё-таки не выдерживает, и сообщает, что кроме собкоров газеты на семинар приглашены руководители некоторых региональных изданий. И от Энской области двое.

– Дай сообразить… значит, «Губернская» и молодёжка. Дядюшка!

– Ты что, рожаешь?

– Хуже! Тем чартером Ирка Медникова полетела!

Они переглядываются и хохочут. В аэропорту Иван Ильич им говорил, что хоть напьётся, не оглядываясь на жену, которая уже почти год как содержит его в трезвости.

– Какой облом, – стонет Витецкий. – В кои-то веки настроился на пьянку, а тут Ирку нелёгкая принесла!

А вечером позвонила мама. Лина давно с ней не разговаривала, уже года полтора. Травма, потом ковид, потом побег. Признаться, она и не вспоминала о ней. На те похороны она вряд ли приезжала, по всему миру тогда были ограничения из-за пандемии. А интересно, после появления Лины и объявления её в розыск матери хоть сообщили, что дочь жива? После вторичного её появления речи об этом не заходило. Когда Лина подумала об этом, то ей стало стыдно. Но потом она себя одёрнула: не так уж много места в материной жизни она занимала, чтобы думать о ней.

Ну, глядя на незнакомый номер, Лина ничего такого не предполагала. И вот знакомый голос. Особенно не стесняясь, мать поведала о том, что своевременно переслала в Россию документы, чтобы принять наследство умершей дочери, и только на днях, испытывая денежные затруднения, решила затребовать деньги. Обратилась к другу Саше и узнала, что дочь, оказывается, жива. И уж коли разговор этот начат, то пора дедово наследство поделить.

– Я жива, так что наследство тебе не светит.

– Ишь, как заговорила. А совесть?

– Совесть, мама, субстанция нематериальная. Деньги, которые оставил мне дед, прожиты, а квартиру я буквально на днях пообещала папе. Пожизненно, потом он её Женьке моему оставит.

– К-какому Женьке? – мама даже заикаться начала.

– Сыну моему, внуку вашему общему, который месяца через полтора родится.

Почему-то имя зацепило её даже больше, чем отказ поделиться наследством.

– Не смей! Слышишь, не смей этим позорным именем моего внука называть!

– Я так решила. А ты при встрече, если она когда-нибудь состоится, можешь звать его «мой малыш», «внучок», «котик», «пупсик». Пока!

Лина отшвырнула трубку и решила выйти прогуляться, чтобы немного разрядиться. Заодно до торгового центра дойти, творога купить. Терпеть она его не может, но для формирования костей ребёнка полезно. Пока ковырялась на стеллаже с молочными изделиями, разглядывая срок годности, обратила внимание на неприятного типа, мрачно поглядывающего на неё из-за контейнера с минеральной водой. Знакомое лицо. Впрочем, в здешний магазин ходят только живущие в микрорайоне, так что со временем все лица примелькаются. А Санталовы хоть и первый месяц тут живут, но до болезни Ивана почти полгода жили в соседнем квартале.

Лина вышла из дома налегке, только бумажник в карман пальто сунула и маленький пакетик, зная, что ничего кроме творога покупать не будет. Стоя на крыльце магазина, посмотрела по сторонам. Уже почти совсем стемнело. Днём было на нуле, но к вечеру изрядно похолодало. Прошлой ночью до пятнадцати градусов опускалось, похоже, что и нынче будет не теплее. Обычно она выходила гулять позже, но раз уж оказалась на улице, так лучше потоптаться заодно, чтобы потом из дома не вылезать. Может, и пораньше спать завалится. Хотя она очень уговаривала мужа поехать на семинар, но без него чувствовала себя неприкаянной. Встряхнулась и двинулась по хорошо присыпанной песком дорожке. Решила по ней дойти до следующего квартала, где они прежде жили, обойти его по кругу и мимо школы вернуться к дому.

Когда Лина оказалась в арке, ведущей в квартал, окружающий школу, сзади послышались шаги. Она ускорилась, но чьи-то руки крепко ухватились за её плечи. Это тот, что следил за ней в магазине, сразу поняла она. Пока Лина пыталась вырваться, другой мужчина заклеил ей рот, а потом прикрыл скотч медицинской маской. Они взяли её за руки с двух сторон и потащили назад. Запихнули в машину, заломив руки и связав их за спиной.

Машина – какой-то жигуль древнего вида. В салоне невыносимо пахнет бензином, и к горлу подкатывает тошнота. Некоторое время она часто дышит носом, пытаясь побороть рвоту, но потом горло обжигает желудочным соком, рвота заполняет рот и нос, маска намокает, Лина задыхается. «Э-э», – тянет непонимающе тот, кто уселся рядом. А тот, кто за рулем, матерится, прижимается к обочине, разворачивается к пассажирам, снимает с Лины маску и срывает скотч, получая на руки фонтан рвоты. Он снова матерится и шипит:

– Слышь, ты, свинья супоросная, мы тебе пасть оставим отклеенной, но если ты хоть слово!

И выразительно подносит к её лицу кулак.

– Атас, менты, – шипит второй.

Линино сердце пускается в пляс, но машина с мигалкой проносится мимо. Лина мучительно кашляет, сплёвывая на колени, потом новый позыв рвоты. Сосед отодвигается, насколько это возможно, но в этом авто возможности ограничены. Машина вновь срывается с места, и Лина заваливается на соседа. Тот брезгливо её отталкивает, и она ударяется лицом о спинку переднего сидения. Тут она уже чисто из вредности рыгает на неё. Водитель орёт:

– Блин, дядька убьёт за машину! Сама будешь её отмывать!

Как они не боятся? Эти дебилы провозят похищенную через центр. Но дуракам бог помогает, и на них никто не обратил внимания. Свернули в сторону Заводского района. Где-то на подъезде к территории завода они разворачиваются и какими-то закоулками мимо заброшенных складских зданий въезжают в узкий тупик. Споро выдёргивают из машины и вталкивают в сравнительно тесное помещение. Похоже на обычный частный гараж под одну легковушку. Грубо усаживают на засаленное сидение древнего стула и приматывают завязанные сзади руки к стойке стеллажа у стены.

Значит, для защиты и спасения у неё только ноги и язык. Ну что ж, язык важнее. Как-никак, она в журналистике уже год, да и в университете филологии обучалась. Они загоняют машину в гараж, с матюгами устанавливают лампу на капоте, направляя её на Лину. Она понимает, что готовится, и борясь с одышкой, спрашивает: